Невидимый фронт Второй мировой. Мифы и реальность - Борис Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Загремели беспорядочные выстрелы. Вспышки озарили лицо Николая Ивановича. Он стоял во весь рост с гранатой, прижатой к груди. У кровати присел Ян Каминский, а под стенами застыли в ужасе секирники. Раздался оглушительный взрыв. Взметнулось желтое пламя. Истошный вопль раненых наполнил комнату. Поднялась суматоха.
Сквозь выбитое окно выпрыгнул Ян Каминский. Присевший у стенки атаман надрывался:
– Уйдет, подлец! Стреляйте!
– Упал! Айда!
– Куда вас всех понесло! – прогудел старший. – Обыщите этого! Найлите лампу, а пока посветите фонариком. Боже мой, как кричат старшины! Что же он, мерзавец, наделал? Иисусе мой!
Посреди комнаты умирал Кузнецов. На груди и животе зияли раны. Лицо залито кровью, кисть правой руки оторвана… Он отрывисто дышал. Грудь высоко вздымалась. Все реже и реже… Лицо его, спокойное и строгое, застыло навеки.
А вокруг стонали раненые…
Превозмогая боль, Черногора спросил:
– Тот, что в окно выпрыгнул, убит?
– Наповал. Аж возле леса грохнули бисову душу! Вот его полевая сумка.
– Тщательно обыщите и того, что стоял возле хаты. Все, что изымете, сдать мне! Если что утаите, сам расстреляю!».
Перед нами красивая героическая сказка, не более того. Ни по времени, ни по месту обстоятельства гибели Кузнецова, изложенные Струтинским, не совпадают с тем, что мы находим в немецких документах. Зато понятно, почему Николай Владимирович так ухватился за Боратин. В этой местности советских войск в марте 44-го не было. Значит, можно было легко уйти от неприятной версии, что Кузнецов погиб на территории, уже занятой Красной армией. Получалось, что УПА могла довольно свободно чувствовать себя и там.
Есть и еще один очень подозрительный момент в повести Струтинского. Ни безвестный старик в лесу, ни Степан Голубович вообще не упоминают, чтобы трое неизвестных изъяснялись по-русски, наоборот, подчеркивают, что между собой те разговаривали по-немецки. Но ведь Белов почти не знал немецкого языка, почему и числился по документам русским из вспомогательного персонала вермахта, да и Каминский немецким владел плохо. Уж логичнее Зиберту было бы беседовать с ними для маскировки на ломанном русском.
Подчеркну также, что мы не знаем результатов экспертиз трупа, извлеченного из могилы на окраине Боратина. Было опубликовано только одно заключение экспертов, на котором я остановлюсь чуть ниже.
27 июля 1960 года труп неизвестного из Боратина был торжественно перезахоронен на Холме Славы во Львове под именем Николая Ивановича Кузнецова. Но чей же прах там в действительности покоится?
Николай Владимирович Струтинский наиболее подробно рассказал в документальной повести «Во имя Родины», опубликованной в 1972–1973 годах в журнале «Байкал». Здесь он подвергает критике доклад Витиски Мюллеру с сообщением о гибели обер-лейтенанта Зиберта по двум основным пунктам. Николай Владимирович считает, что начальник СД Галицкого округа дезинформировал шефа гестапо насчет того, что «„Пух“ со своими соучастниками нашел укрытие у евреев, скрывающихся в лесах в районе Луцка и Киверцы на Волыни, тогда как отлично знал, что это имело место на территории Львовского дистрикта (недалеко от села Ганычев. – Б. С.)». Струтинский также задается вопросом: «Почему в данной телеграмме Мюллеру Витиска утверждает, что „Пух“ убит неподалеку от села Белгородка в районе Верба (Волынь)». И дает следующее объяснение: «Первое разгадывается просто: Витиска, отвечавший за безопасность Львовского округа, показал наличие вооруженных еврейских групп на чужой территории, которая входила в компетенцию шефа СД Волыни и Подолии доктора Карла Пютца. Таким образом трусливый фашист уходил от ответственности перед Берлином, понимая, что в момент подписания данной телеграммы территория, о которой шла речь, давно освобождена советскими войсками, а в районе Вербы – Белгородки ведутся бои. Так что проверить рапорт группенфюреру в Берлине почти невозможно. К тому же Витиска ссылается на данные группенфюрера СС Прюцмана – уполномоченного Берлина на той территории, уже списавшего со счета Пауля Зиберта как действующего советского разведчика в тылу гитлеровских войск. О чем им было доложено в Берлин».
Честно говоря, возражения Струтинского не кажутся мне слишком убедительными. Начну с отряда еврейской самообороны. Мы ведь не знаем, откуда представители УПА узнали о его существовании. Попал ли в руки бандеровцев проводник Самуил Эрлиха или о посещении отряда Оиле Баума было написано в отчете Кузнецова? Возможно, Эрлих, спасая своих товарищей, мог указать неправильное место дислокации отряда. Бойцы УПА, как известно, беспощадно расправлялись как с поляками, так и с евреями. Если верна эта версия, то Эрлих, скорее всего, попался в руки бандеровцам именно на Волыни, и, значит, именно туда направлялись Зиберт и его спутники. Если же точное место дислокации людей Баума было указано в кузнецовском отчете, то водить за нос собственное начальство оберштурмбанфюреру Витиске не было никакого смысла. Он же сам предлагал выторговать у украинцев бумаги Зиберта, а попади они в руки Мюллера или Прюцмана, обман тотчас же раскрылся бы. Думаю, что точного места, где встретил Баума, Кузнецов в отчете из осторожности указывать не стал, и украинские повстанцы в данном случае ориентировались на недостоверные показания Эрлиха.
И уж совсем непонятно, зачем Витиске надо было обманывать Мюллера насчет места гибели русского разведчика? Неужели опять только для того, чтобы показать наличие отрядов УПА не на своей, а на чужой территории? Будто в Берлине не знали, что бандеровцы действуют как на Волыни, так и в Галиции. И зачем представителям УПА надо было обманывать немцев, называя ложное место гибели Зиберта? Ведь и у Боратина в апреле 44-го уже шли ожесточенные бои вермахта с наступавшими советскими войсками, и проверить точность сообщения украинцев люди Витиски все равно бы не смогли, да и не стали бы.
Все эти элементарные соображения почему-то не пришли в голову Струтинскому. Он продолжает: «Однако и этот факт (гибель группы Кузнецова в районе Верба – Белгородка. – Б. С.) подлежал проверке. В названный район был командирован Иван Ильич Дзюба, который при помощи работников Дубновского райотдела Комитета Государственной Безопасности товарищей Кравец и Ярового удалось выявить несколько бывших бандитов (так Николай Владимирович именует бойцов и командиров УПА. – Б. С.), действовавших в тот период в районе сел Птыча, Великая Мильча и Белгородка. От них были получены сведения о том, что примерно в середине февраля 1944 года бандбоевка в ночное время столкнулась у села Белгородки с проходящим отрядом советских партизан. В завязавшейся перестрелке банда потеряла убитыми трех человек. Эти трое дезертировали из дивизии СС „Галичина“ и были одеты в форму военнослужащих немецкой армии. Было установлено, что они похоронены на кладбище села Великая Мильча и что при погребении присутствовал священник. Отыскался и священник. Им оказался Ворона Иван Семенович, служивший в церкви села Птыча. В беседе с Дзюбой он посвятил нас в подробности:
– Ночью приехали за мной вооруженные люди. Тогда расспросами запрещалось заниматься, и я повиновался, совершенно не зная, куда меня везут. Меня доставили на кладбище села Великая Мильча. Здесь уже было несколько, видимо, местных крестьян, а у свежевырытой могилы стояло три гроба с покойниками в форме немецких военнослужащих. Я произвел положенный обряд, и они были погребены.
От жителей села Великая Мильча стало известно, что на могилу в послевоенные годы приходили женщины из соседних сел, оплакивали погибших, но кто были эти женщины и где они проживают, никто не мог сказать. Таким образом, все свидетельствовало о том, что оуновские главари дезинформировали своего шефа Витиску (! – оберштурмбанфюреру, наверное, и в страшном сне не приснилось бы, что его сделали главкомом УПА. – Б. С.) и умышленно вместо Боратина указали Белгородку – Вербу! Их можно было понять: чуяли, что час расплаты близок, и заметали следы».
Послушать Николая Владимировича, так руководство украинских повстанцев только тем и занималось, что дезинформировало всех и вся. Но мне, в отличие от Струтинского, понять здесь что-либо очень трудно. Получается, что руководство УПА всеми силами старалось скрыть факт нападения одного из своих отрядов на советских партизан в районе Белгородки и гибель в том бою трех дезертиров из галицийской дивизии СС. Для этого зачем-то потребовалось заменять трех перебежчиков на трех советских агентов в немецкой форме, да еще сообщать об этом немцам, очевидно, с тем расчетом, что после поражения Германии документ попадет к чекистам. Неужто убийство Кузнецова и его товарищей, с точки зрения Советской власти, было преступлением менее значительным, чем нападение на коммунистических партизан?