Тревога - Ричи Достян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не бери, не двигайся!
— Бери, не бойся! — пришел на выручку другу Володя.
Однако все это для независимого Леньки не имело никакого значения. Он протянул свою маленькую руку, спокойно взял эскимо, поднес его ко рту. Собака сразу перестала щериться и, ко всеобщему удивлению, просительно уставилась на Леню, который сразу зафыфыкал, залопотал. Ребята поразевали рты, глядя на все это. Пес деликатно приблизился к Леньке и явно ждал, смирный и доброглазый.
Мальчишки молчали.
Леня отгрыз кусочек мороженого и кинул собаке под лапы. Та немедленно опустила морду и сначала посмотрела на парней снизу вверх, а потом начала слизывать быстро таявший на песке комок. Леня кинул еще.
Так, не спеша, овчарка и Ленька прикончили эскимо. Потом пацан обсосал палочку и по-приятельски дал облизать собаке, чем окончательно покорил всех, кроме Гриши, который без умиления глядел, как устрашающе громадный пес от наслаждения жмурится, прихватывая языком и сладкую Ленькину руку.
Спасая свой авторитет, Гриша поучающе сказал:
— Каждому дураку известно, что большие собаки не кусают пацанов.
Никто не обратил внимания на эти слова. Ребята были поглощены переменой, происшедшей с псом.
Перед ними был домашний балованный пес, который отлично знал вкус мороженого и с удовольствием полизал бы еще.
Слава смотрел на все это с очень озабоченным лицом, опасаясь, как бы у него не отобрали собаку. Он уже не сомневался, что пес принадлежит ему, как подобравший оброненную кем-то вещь сразу считает ее своей.
— Ребята, по-моему, пора отсюда уходить.
— Это верно, — сказал Костя, — видите, он опять смотрит на вокзал. Если мы его отсюда не уведем, снова начнет бегать, пока под поезд не попадет. Гриша, давай второе эскимо, пускай Ленька с ним пойдет вперед…
Зрелище это было уморительное: пес на ходу тянул шею и лизал эскимо.
Без особого труда перевел Леня овчарку через пути, обогнул высокую платформу и в конце концов очутился на пешеходной дорожке Коммунального проспекта.
А теперь предстояло самое трудное: поднять с земли поводок — он по-прежнему змеился под брюхом у собаки.
Слава нервничал. Он просто трескался от зависти к пацану, но делать было нечего, и он сказал, обращаясь, правда, к Косте:
— Пускай теперь попробует взять поводок, теперь, наверно, уже даст — два эскимо сожрал!
Держа плоскую палочку, которую долизывал пес, Леня потрясающе спокойно ответил:
— Подожди, фабака куфает.
На это нечего было возразить. Ребята ждали.
Леня млел от блаженства, стоя вплотную с могучим черным загривком, который приходился почти вровень с его плечом. Наконец он бросил палочку. Овчарка понюхала ее неохотно, а Леня в это время уже лез обеими руками под морду, нащупал поводок и не спеша стал вытягивать его. Собака позволяла это делать с терпеливостью лошади, которую запрягают, а когда Леня вытащил весь поводок, сама шагнула вперед, точно давно ждала, чтобы ее повели.
— Ну, что я говорил, — радовался Костя, — совершенно комнатный зверь.
Уязвленный Гриша брюзжал:
— Еще посмо-отрим... Еще увидим!.. — Внимание ребят явно переходило к собаке, и Гриша не мог ей этого простить.
Сделав несколько шагов, овчарка обернулась и поглядела на вокзал.
— Пошли, пошли! — нервно скомандовал Слава неизвестно кому — товарищам своим или собаке. Вид у нее был на самом деле «потерянный». Она хотела, чтобы ее повели туда, где находится единственный нужный ей человек, а это было там, откуда ее уводили.
Леня, понимая важность момента, не зевал. Отпустив немного поводок, он взял его потом в обе руки, подергал, почмокал, и пес, правда очень неохотно, пошел по незнакомой улице, среди чужих людей и запахов.
Слава шел рядом с Леней. Славу точил червь: его собаку ведет не он, а какой-то пацан.
«Вот у того столба заберу», — загадывал он и все не решался: а вдруг пес действительно не трогает только пацанов? На Гришку ведь скурносил морду!
Еще он подумал: «Надо, чтобы собака из моих рук что-нибудь съела».
Когда компания поравнялась с гастрономом, Слава сказал Леньке:
— Останови его тут.
Но сам в магазин не пошел. Выудил из кармана мелочь и попросил Володю купить сто граммов отдельной колбасы. А сам не отлипал от Ленькиного бока — то на руки Ленькины смотрел, то на черную блестящую спину овчарки.
Костя понял намерения Славы и, когда Володя появился с колбасой, сказал:
— А я думаю, лучше уже во дворе покормить, на улице не имеет смысла.
«Не твоего ума дело», — зло подумал Слава. Вслух он ничего не сказал, но, принимая у Володи колбасу, чувствовал, как важнеет. Он даже по сторонам глазами зыркал, хотелось, чтобы прохожий какой-нибудь тоже увидал, что будет, когда пес колбасу схамкает.
Пока Слава, стоя перед овчаркой, хрустел бумагой, она с интересом смотрела ему на руки. Это подбодрило и успокоило. Движением смелым и дурашливым он поднес угощение овчарке прямо под нижнюю челюсть.
Ребята притихли. Собачья морда на глазах у них мрачнела. Но Слава не поверил собственным глазам. Не зная собак, он полагался на запах: донюхается до колбасы — завиляет хвостом. Он еще ближе поднес колбасу.
Овчарка подняла выше морду и так и осталась стоять, глядя на Славу сбоку надменным зверским глазом.
— Вот гадина! — искренне возмутился Гришка. — Фасонит еще!
Это подхлестнуло Славу. Он чувствовал ребят у себя за спиной и совсем осмелел:
— Ешь, Манюнечка, ешь, дубина... Ответ последовал сразу: «Нни-ззззззз...»
Так ноют оконные стекла, когда по улице проходит тяжелый грузовик. Но сейчас этот звук шел сквозь медленно обнажаемые волчьи зубы.
Они снова увидели улыбку, от которой пусто делалось в животе, а потом, когда от яростно вздернутого носа побежали складки, а уши отхлынули ото лба и начали пригибаться, мальчишки перестали что-либо ощущать: каждый ждал, что пес вот-вот взорвется адским лаем и укусит именно его.
Не упасть и не завопить от страха Славе помогла злость. Когда он злился, у него почему-то отлично работала голова. Он взял и уронил колбасу, не убирая пока руки. И опасность сразу миновала. Пес скучающе зевнул, а потом, мирно вываля язык, стал тяжело дышать.
Колбаса лежала в песке.
Мальчишки продолжали стоять как врытые. Никто ничего не понимал, а тут еще Костя отмочил номер.
— Умница! — сказал он и с ходу начал гладить овчарку. За ухом ей чесал, как будто это был его собственный пес. Ленька подобрался с другой стороны и тоже стал гладить собачищу по загривку.
— С ума сошли совсем, — взволнованно бормотал ошеломленный Слава. Он не мог понять, что стукнуло Косте в голову. И почему все это терпит этот зверь?
— Эх, вы… — грустно пропел Костя, — вы даже понятия не имеете, что это за потрясающая собака…
— Ждем инструкций! — кинул Гришка.
— Неужели ты еще не понял, что его научили не брать еду из чужих рук?
Гришка хохотал как безумный и все на Леньку рукой показывал:
— Собачий родственник., друг скотины…
Слава первый смекнул, над чем смеется Гришка, и сразу подладился под его тон:
— Выходит, пацану особая честь — эскимо из его рук жрал…
Костя на одного посмотрел, на другого.
— Жалости у вас никакой нет, эскимо не еда, он хочет пить, пошли скорей.
— Пошли, — сказал Слава, а сам подумал: еще себе заберет эту «потрясающую собаку».
С трудом скрывая страх, который в нем все равно сидел, Слава поднял поводок и бесцеремонно принялся наматывать себе на руку.
Гриша посмотрел на это и уже серьезно сказал:
— Брось его, на кой черт тебе этот псих…
Слава и сам не знал «на кой». Вместо ответа дернул поводок, как дергают уздечку. Пес тронулся. Вся орава пошла к Славкиному дому, поднимая ногами пыль и вопя истерически-радостными от пережитого страха голосами.
Ленька пристроился с другого боку, стараясь идти вровень с передними лапами пса.
Испорченную колонку в Сосновом Бору любили вес. За овальное озерцо под нею; за веселую речку, выбегавшую из этого озерца; за шум, за вид воды, которая день и ночь бежала крученым жгутом. Летом подле колонки вечно кто-нибудь да был. Люди пили, умывались, просто держали руки под холодной струей.
Собака почуяла воду и сразу натянула поводок. Славе пришлось взять его в обе руки. Он с удовольствием мучился, наслаждаясь мыслью, что зимой такого пса можно в санки запрягать.
Последние метры ватага мчалась сломя голову. Впереди — Слава, уволакиваемый псом, чуть поотстав — остальные.
Войдя передними лапами в прозрачную холодную воду, собака так жадно лакала, что ребята некоторое время стояли и смотрели. А когда сами принялись пить, никто не подумал о Леньке, которому было не дотянуться до струи. Но этот человек отлично обходился без чужой помощи. Он обошел проточное озерцо и присел на корточки у берега, напротив пса. Полюбовался, как тот лакает. Опустил в лужу руки, подержал там, а потом стал горстями набирать воду и плескать ее себе в лицо. Не обратили внимания и на то, что Ленька умывался и пил из одной «посуды» с собакой, а потом, увлекшись, вошел в воду прямо в сандалиях и был теперь мокрый от головы, которую тоже смочил, до ног. Сухими оставались только трусики и рубашка сзади.