Тревога - Ричи Достян

Вот именно в том-то и беда — не мог Слава понять, чем Вика его так мучает. Предположим, Вика стоит себе так, посреди двора. А Славке кажется, что это двор пристроился к ней и только для этого и нужен. И вообще чего бы стоил весь Сосновый Бор без Вики? Ничего!!!

Он лежал с закрытыми глазами и улыбался.

Как хорошо — со мною никогда ничего плохого уже не случится, потому что Вика есть!..

Спокойной ночи, Вика, спокойной ночи, Вика, спокойной ночи, пожалуйста… И вместо нежности печаль начала всплывать. Сбила дыхание. Прикоснулась к векам. Сквозь них он ощущал тревожный свет луны.

Залаял Марс во сне — печально, глухо, про себя.

Слава сел, выглянул во двор: сосны спали, чернея стволами. Была карельская белая ночь в бессонном ясном небе.

«У-уу, пусть только попробует… пусть только начнет. Тогда я… Я не знаю, что я!..»

Он долго не спал, но уже не видел больше ничего. Мысли его ором орали, а сердце, бунтуя, творило такое, аж самому становилось страшно… Мамка падала перед ним на колени… Батя за что-то прощения просил…

Самое большое зло, какое можно сделать человеку, — это лишить его верного представления о самом себе. Этим и страшны близкие люди. Неважно, воспитывают ли они, подчиняют или угнетают, — важно то, что с годами человек привыкает думать о себе так, как думают о нем. А это делает его беззащитным — конечно, до тех пор, пока он не взбунтовался. Ну, а раз взбунтовался — значит, вражда, бессмысленная, жестокая, бесконечная… Враждуют ведь не столько люди с людьми, сколько их представления друг о друге.

Слава и его мать, живя под одной крышей, любя и мучаясь, больше уже никогда не встретятся как люди, которые способны понять друг друга.

Он не заметит печалей ее и забот.

Она, не заметив, как сыночка вырос в человека, проглядит день, когда он станет мужчиной.

Алупка — Мазирбе

1962–1964