Солдаты афганской войны - Сергей Бояркин

— Взвод!.. В одну шеренгу строиться!

Мы построились. Уже зная повадки сержантов, мы поняли, что дальнейший отдых накрылся.

— Взвод!.. К бою! — скомандовал Стрепко — и мы легли на землю.

— Отставить! — мы поднялись.

— Взвод!.. — продолжал Стрепко. — К бою! — мы снова упали на землю, — Отставить!

— К бою!.. Отставить!.. К бою!.. Отставить!..

Сержанты уважали команду «К бою! — Отставить!» как одну из самых тупых команд, которая по своей сути полностью аналогична команде «Лечь! — Встать!».

— Взвод! — не унимался Стрепко. — Вон до той высоты, бего-ом… Марш! — и мы побежали по направлению к указанной высоте, находившейся в полукилометре. А Стрепко присел у костра, дожидаясь нашего возвращения.

Отбежав метров сто, послышались первые недовольные голоса:

— Вот тварь, передохнуть не даст!

— Сам ж… отсидел, а нам — бегай!

— Хватит! Пошли пешком!

— А что, давай пешком пойдем!

Так во взводе неожиданно сам по себе зародился маленький бунт:

— Когда вернемся и опять начнет качать, не подчинимся — и все!

— Только все как один — не дай бог, кто ляжет — потом все ему навешаем! Согласны?

— Согласны! Так и сделаем!

Мы сбавили ход и уже не спеша дошли до указанной цели. Там посидели, перекурили и пошли обратно. Стрепко, издали следивший за нашими действиями, стоял злой и настороженный. Он уже понимал, что взвод вышел из повиновения и, когда мы, ускорившись лишь на последних ста метрах, к нему подбежали, заорал:

— Почему пешком шли? А?.. Взвод! К бою! — никто не шелохнулся.

— Взвод! К бою! — более грозно повторил Стрепко.

Взвод продолжал стоять без движений. Постояв несколько секунд в растерянности, Стрепко направился докладывать о случившемся к сидящему невдалеке Жаркову:

— Товарищ лейтенант, взвод не подчиняется!

Жарков все происходящее, конечно, видел и все слышал, но в ход событий не вмешивался. На доклад он отреагировал с ироничной улыбкой. Лучше разбираясь в психологии коллектива и отдельной личности, он отлично понимал, что напролом здесь действовать нельзя. Он поднялся с земли, поправил фуражку и на ходу одернул китель:

— Так, пошли наводить порядок.

Уже точно зная, как именно надо действовать, он держался уверенно и хладнокровно. Может быть, к подобным ситуациям его готовили еще в училище, а может, он вспомнил добрые советы своих приятелей-офицеров. Но только этот случай был вовсе не такой уж серьезный — лейтенанту мы подчинились бы и так.

Жарков неспешно пошел вдоль строя:

— Так, так… Значит, командиров в х.. не ставите? Так, что ли? А-а?!.. Хорошо, хорошо… — слегка улыбаясь, он пристально вглядывался в лицо каждого в отдельности. — А может кому что-то не нравится? То так и скажите!.. А может кому служить расхотелось? А-а?!.. Или забыли, где вы находитесь?!

Но вот он остановился:

— Курсант Смолин!

— Я!

Жарков, не отрывая глаз от Смолина, очень спокойным тоном тихо сказал:

— К бою! — Смолин сразу же лег на землю.

Жарков пошел вдоль строя дальше:

— Курсант Бояркин!

— Я!

— К бою! — я тоже лег. Потом на землю лег третий, четвертый. Убедившись, что курсанты голосу повинуются, Жарков вышел на середину и, еще раз оглядев строй, твердо скомандовал:

— Взвод! К бою! — Через мгновение взвод лежал на земле.

— Отставить! — взвод встал.

— Взвод!.. К бою! — мы снова легли. — Отставить!

— Теперь давай сам, — кивнул Жарков сержанту.

— Взвод! К бою! — скомандовал Стрепко. И мы без колебаний легли на землю.

— По-пластунски вперед! — и мы поползли. А Жарков спокойно возвратился к ранее облюбованному месту и прилег на травку. Он опять грыз соломинку, безразлично смотрел вдаль и только иногда косил глаз в нашу сторону, наблюдая за тем, как мы ползаем и качаемся.

Воспитание коллективом

С — самым

Л — лучшим

У — уроком

Ж — жизни

Б — будет

А — армия

Армейский порядок и дисциплина, с чем обычно связывают подтянутость, собранность, твердость характера — предмет особой и заслуженной гордости у кадровых офицеров. Дисциплина для них — это понятие святое. Для солдат же дисциплина — означает сплошные запреты.

В армии все делается только с разрешения командира, даже если приспичило в туалет или захочется курить. Один курсант с нашего взвода, пока мы стояли без дел, втихаря «задымил» в рукав. Заметивший это Шлапаков приказал ему окурок съесть. Ходить, сунув руки в карманы — значит допускать нарушение — могут заставить их наполнить песком или просто зашить. Раз идут двое солдат — то это уже считается строй, и им положено идти в ногу.

Но главное, на чем держится армейская дисциплина — это безоговорочная воинская исполнительность. А чтобы она всегда была на высоте, с личным составом необходимо постоянно и кропотливо вести воспитательную работу. И тут ею занимаются основательно и всерьез.

Индивидуальные методы воспитания в армейских условиях считаются устаревшим и недостаточно эффективными, поскольку не доводят до нерадивого воина, что он уже живет не сам по себе, а в единой армейской семье, а значит — своим проступком он подводит и своих товарищей. И поэтому главную роль в воспитании солдат здесь играют методы коллективной ответственности, то есть: за недисциплинированность и проступки отдельных воинов отвечать должны все.

Первое время практиковался начальный этап коллективной ответственности — провинившегося отправляют в наряд вне очереди, а всех остальных качают. Позже все чаще стали наказывать только один взвод, а виновного специально не наказывали, чтобы этим натравить на него остальных. И теперь тем подзалетевшим, кто от сержанта просто получил зуботычину, можно считать повезло.

Иногда в ожидании дальнейших распоряжений, чтобы личный состав попусту не просиживал в курилках, взвод строили, и так мы могли стоять довольно долго безо всяких команд. Разговоры и шевеления в строю — недопустимы. Особенно за этим следили в начале лета — в разгар комариного сезона.

— Смирно!

Курсанты не любили эту команду, а комары — наоборот. Заслышав эту команду, они смело атаковали незащищенные позиции — лицо и руки. Стоящий рядом со мной курок, чуть дунул, чтоб спугнуть назойливого комара, и тут же получил пинка: «Не шевелись!»

Сержант тем временем, отмахивая от себя комариную братию, идет вдоль строя. Под его взором все стоят как истуканы. Скосив глаз, я в бессилии наблюдаю, как распоясавшийся маленький летающий вампир обстоятельно изучает мой нос, выбирая получше место для прокола, и, уперевшись лапками, вводит свой хобот по самую голову. Его брюшко быстро наливается и становится красным. Накачавшись, он спокойно и безнаказанно улетает восвояси.

— Что за шевеления в строю! — это сержант увидел, как курсант, пытаясь незаметно стряхнуть комара, чуть дернул кистью руки.

— Забыл, что по команде «Смирно!» надо стоять смирно? А-а?.. — и, отступив пару шагов назад, сержант предупреждает взвод:

— Вечером всему взводу готовиться к кроссу!

По всякой провинности обязательно должны быть приняты меры. Но поскольку утреннее и дневное время посвящено учебе, то необходимые мероприятия обычно откладываются на вечер вместо самоподготовки — единственный час почти свободного времени, когда можно написать письмо домой, если, конечно, успеешь привести внешний вид и конспекты в порядок.

Вечером сержант строит взвод:

— Взвод! Бегом, марш!

Взвод бежит к местному довольно глубокому оврагу, где находится природное спортивное сооружение для вздрючки личного состава, именуемое курками «е. ун-гора», которое представляет собой плотно утоптанную дорожку, соединяющую два противоположных крутых склона. По приказу взвод бегает табуном с одной вершины на другую, туда-обратно, туда-обратно, пока не остановит сержант. Нам по распоряжению Сакена покорять высоты этого оврага приходилось довольно часто: то ему после бани не достанется новый тельник или портянки, то не смогли достать трусы черного цвета — и ему приходилось одевать такие же как и у курков — синие; или за то, что после приказа, когда Сакенов из дедов уже перешел в дембеля, кто-нибудь, невзначай, в отсутствии офицеров обращался к нему по старинке как и раньше: — «Товарищ сержант», вместо уже «положенного» для дембеля по имени-отчеству: — «Султан Стамшалович».

К счастью для нас, как раз перед нашим приездом, в учебке случилось одно особое ЧП. Тогда был в моде бег в противогазах, и сержанты так загоняли курков кроссами в «резиновых намордниках», что один, не выдержав нагрузок, как упал на землю, так и не встал. Привести его в сознание так и не удалось. Врачи сказали — слабое сердце. Поэтому мы в противогазах бегали лишь несколько раз, только когда сдавали норматив.