Солдаты афганской войны - Сергей Бояркин

Тем не менее в их компетентности я не сомневался ни на секунду. Они обильно смазывали раны йодом, крепко перебинтовывали и сразу же отправляли курсантов к их ратной учебе.

В ПМП никто из курсантов подолгу не задерживался, и в этом была прямая заслуга сержантов-медиков. Особенно отличался в «умении лечить» сержант Микола — здоровенный детина высоченного роста, который видел в своих пациентах лишь неисправимых симулянтов, отлынивающих от боевой и политической подготовки. Вот и предписывал всем больным куркам сеансы интенсивной трудотерапии, заставляя подопечных ему «шлангов» бесконечно драить ПМП: мыть стены, полы, протирать пыль. Ну а уж коли Микола на пути следования встречал пациента-курка, то без всяких объяснений, с ходу бил ему в челюсть — для профилактики. После такого «медицинского обслуживания» курки уже не считали, что хуже чем в роте нигде быть не может и все больше склонялись к мысли, что дела со здоровьем у них не так уж и плохи и старались как можно быстрее опять встать в строй.

Но особенно непревзойденными доками сержанты-медики были по части лечения от ночного недержания. Разработанный ими оригинальный метод лечения был прост, надежен и давал стопроцентную гарантию.

Эта коварная болезнь неожиданно настигала некоторых курсантов уже через неделю после прибытия в учебку. Прослышав, что «ссыкунов» списывают, хитрые курки, тяжело переносящие разлуку с родным домом, иной раз замышляли дьявольский план возвращения — и «дуют под себя».

Вначале с недугом пытаются бороться традиционными способами, не прибегая к помощи медицины: стелют под больного клеенку, чтоб уберечь казенные постельные принадлежности, а уделанный матрас демонстративно вывешивают на просушку, самого же виновника выставляют при нем на охрану часовым. Когда такое случалось, сержанты непременно заворачивали свои взвода к месту сушки:

— Смирно! Равнение направо! — взвод переходит на строевой и с хохотом отдает «часовому» честь.

Если же болезнь все равно дает рецидив, то, чтобы пресечь распространение опасной эпидемии, «заболевшего» срочно отправляют в ПМП, где он и попадает в надежные руки сержантов-медиков. К лечению приступают не медля: ставят ему под кровать вместо ночного горшка двухпудовую гирю и предписывают:

— Теперь всюду ходи только с гирей. В сортир будешь ходить круглосуточно, через каждые полчаса, тоже с гирей. Увидим, что отпустишь — сразу получаешь п..дюлей.

Весь день больной таскается с двухпудовкой: строго по графику посещает туалет, после чего — обязательный доклад сержанту-медику — оправился или же не получилось. Если сержант куда запропастится, то курсанту приходится его разыскивать по всем комнатам ПМП, а то и по близлежащей территории, не расставаясь с гирей ни на секунду.

Ночью, чтобы не случилось беды, за больным строго следит дневальный. Он будит больного каждые полчаса, и тот, подцепив гирю, вновь отправляется в путь.

Максимум недельный курс давал твердый положительный результат, и выздоровевший курсант — будущий десантник — снова занимал свое место в строю как полноценный воин.

Однако у докторов из медпункта не было столь же богатого опыта лечения больных с поврежденным коленом, и через неделю меня отправили в медсанбат.

Медсанбат находился в километре от нашей части. Там раза два в день колено прогревали черными дисками, излучающими СВЧ.

Две недели все шло отлично — никаких изменений. Но потом я с ужасом стал замечать, что опухоль начала спадать, а нога понемногу сгибаться. Я понял, что становлюсь на путь неминуемого выздоровления, а в роту возвращаться не хотелось.

Что и говорить, тут мы жили как в санатории. Правда, были некоторые неудобства: всех нас, кроме лежачих больных, постоянно заставляли мыть полы, убирать и выполнять множество прочих дел — так что сильно не побездельничаешь. Но самое неприятное — здесь запрещалось курить. Приходилось искать окурки черт знает где. Самыми рыбными местами, безусловно, считались ведра для мусора возле туалетов — там бычки не пропадали. Даже те, которые были короче чем на затяжку, потрошились и шли на самокрутки. А на стене туалета кто-то даже в сердцах нацарапал: «Просьба не бросать бычки в унитаз — очень плохо раскуриваются!»

Но особенно не пришлась мне по душе медсанбатовская диета — готовили здесь прилично, но уж очень экономно, и потому больные всегда были голодные. Выходишь из столовой, и первая же мысль в голову: «Пожрать бы что-нибудь!» — Все только и ждали, когда следующая кормежка. Зато тут я сбросил два «лишних» кило.

Рассказывали, что незадолго до меня в медсанбате случилось ЧП — один больной курсант выбросился из окна вниз головой и разбился насмерть.

— Слаб характером оказался, — вспоминали тот случай больные. — Ему девушка написала, что выходит замуж. Вот у него нервы и сдали.

Такое случалось не только в нашей учебной дивизии. И в других частях бывало, когда солдат, замордованный армейскими порядками, узнав, что его еще и бросила девушка, то выстрелит в себя, то повесится. И не девушки были главной тому виной: постоянные унижения и безысходность заводили солдат в такие тупики, выхода из которых они уже не видели. Некоторым армия преподносила такие уроки жизни, с которыми они дальше жить не могли.

Был момент, когда нехорошие мысли посетили и меня.

В тот день было холодно и мерзко. Моросил дождь. На душе было так погано, так гадко, что я, глядя на проезжающую возле нас колонну БМД, отрешенно мусолил навязчивую мысль:

— Вот если брошусь сейчас под гусеницы так, чтобы ноги придавило, пусть их отрежут — зато демобилизуют. Буду лежать себе в постели, ничего не делать. Вот оно и избавление.

Конечно, в ту минуту я четко осознавал, что на самом-то деле не брошусь, что здоровье — оно дороже, но подлая идея все-таки бродила в моей голове.

В медсанбате я провел чуть больше месяца. Нога восстановилась полностью, и я возвратился в роту. Дембельской жизни, которую обещал мне Каратеев, я, естественно, так и не увидел. Все оставалось по-прежнему. Правда, сам Каратеев, как мне показалось, несколько изменился: потерял интерес гонять свой взвод, больше лежал у себя на койке и уже почти ничего не делал. Вскоре с группой других сержантов-дембелей он взял «дембельский подряд» — крыть рубероидом крышу — и они там проработали почти до самого увольнения в запас.

Разнарядки

Два солдата из стройбатаЗаменяют экскаватор.А один из ВДВЗаменяет их вдвойне!

Хотя солдаты по их прямому предназначению должны готовиться только к войне, однако больше времени у нас отводилось мирному физическому труду. В армейских буднях нам частенько приходилось использовать лопату и лом: наравне со строительными войсками мы вкалывали на разнарядках на гражданских стройках, а по осени участвовали в затяжных «боях» по уборке урожая. Родина одинаково доверяет десантнику как грозный автомат, так и вполне мирную лопату, даже лопате отдавая явное предпочтение.

Сколько мне пришлось переворошить земли — не счесть. Чуть ли не через день по разнарядкам копали всякие траншеи: то для труб, то для прокладки кабеля, то еще для чего. Для этих дел в подвальном помещении казармы находился целый арсенал: лопаты, грабли, ломы, носилки и прочие орудия труда десантников. Как приходит разнарядка — выносим оттуда необходимый инвентарь и строем с лопатами на плече и с бодрой песней идем кидать землю.

Как-то рыли длиннющую траншею для прокладки труб — целый противотанковый ров, ее глубина и ширина составляли метра три. Работа хорошо спорилась и не столько оттого, что грунт был податливый — глина легко бралась лопатой — а благодаря тому, что за нами наблюдали строгие сержанты, которые и задавали нужный темп. От такого темпа и палящего солнца у нас по всей спине на хэбэ расходились мокрые пятна. Мы уже заканчивали работу, как у края траншеи показался майор:

— …вашу мать! Что вы делаете? Что же вы делаете, мать вашу?! Рыть надо не здесь, а во-от тут! — и указал ребром ладони новое направление.

Получив новый приказ, сержанты, подгоняя нас, заорали еще громче, и мы, повыскакивав из траншеи, тут же начали каждый себе отмечать полагающийся метраж и рыть по новому проекту. Старую траншею завалили землей.

На следующий день, пришедший проверить нашу работу прапорщик, негодовал:

— А этот ров на кой хрен вырыли? Где я говорил рыть?

— Майор вчера распорядился, — невозмутимо парировали сержанты.

— Чихал я на майора! Он ни за что не отвечает, — и приказал отрытое зарыть, а зарытое вновь откопать. Мы снова взялись за лопаты: вторую траншею закопали, первую откопали — все сделали, как надо.