Рассказ о брате - Стэн Барстоу

Маргарет рассказала, как великан поймал Джека, как Джеку удалось убежать и как он потом убил великана, забрал все его богатства и отдал людям.

— И потом все зажили счастливо, — закончила она.

— Кто зажил счастливо?

— И Джек, и бабушка, и все, все люди на земле.

— Потому что не было больше злого великана?

— Правильно. Ну вот, а теперь тебе пора спать.

— А больше там не было злых великанов?

— Нет, не было.

— А почему Джек жил с дедушкой и с бабушкой? А не с мамой и папой, как все другие дети?

— Потому что злой великан съел у него и маму и папу, и больше ему жить было не с кем.

— А у нас есть мама и папа, да, Марджи?

— Лаура нам не мама.

— А кто она?

— Никто. Просто Лаура.

— А что она тогда здесь делает?

— Живет с нами, вот и все.

Отец хотел, чтоб они называли ее матерью, Питер и Анджела быстро привыкли, а Маргарет была слишком привязана памятью к родной матери, и высокая красивая женщина, которую отец привел в дом полтора года назад, никак не могла занять ее место.

— А где наша мама?

— Наша мама умерла.

— Умерла?

— Ее позвал бог, и она ушла. Ты ее помнишь? Помнишь, как мы жили, когда была мама?

— Не знаю.

Мальчик ответил смущенно. Он был не очень смышленый ребенок, и вспомнить что‑то отдаленное ему было просто не под силу. Сама Маргарет имела смутное представление о необратимости жизни и смерти и часто думала о том, что, может, богу надоест держать у себя мать и он отпустит ее назад домой. Но она знала, что, если только позволить другой женщине занять ее место, тогда уж бог никогда ее не отпустит. Поэтому она все время вспоминала ее и цепко держалась за одну мысль: кем бы ни была Лаура, она им не мать.

— А если наша мама умерла и уехала от нас, то почему Лаура не может стать нашей мамой? — спросил Питер, и тогда Маргарет сказала:

— Когда ты появился на свет, у тебя была настоящая мама, а если мама уедет или умрет, уже никто ее заменить не может. А теперь вставай. Надо отнести Анджелу в кровать, а то она проснется.

Питер вылез из кресла и начал вышагивать по комнате, приговаривая басом: «Арды — барды умпачека. Чую запах человека!»

Анджела пошевельнулась во сне, и Маргарет шепотом приказала Питеру замолчать. С Анджелой на руках она подошла к двери перед лестницей на второй этаж.

— Сейчас я за тобой приду.

Вернувшись, она увидела, что Питер сидит на корточках перед печкой, а в руках у него зажженная спичка. Подскочив к нему, она с силой оттолкнула его, он растянулся на полу.

— Сколько раз я тебе говорила не играть со спичками?

Она поставила Питера на ноги и продолжала кричать:

— И оставь печку в покое! Лезешь куда не надо! Вот смотри, и коврик запачкал. Дело кончится тем, что ты дом подожжешь!

— Мне холодно, — сказал Питер, — я хотел для тебя зажечь.

— Когда надо, я сама зажгу. Иди спать. В постели согреешься, а спички оставь в покое.

— Ну тогда меня покатай на лошадке.

— Ладно, только обещай, что не будешь шуметь и сразу заснешь.

— Не хочу спать. Я не устал. Я хочу с тобой посидеть.

— Я занята. А тебе давно пора спать. Ну, давай залезай.

Он забрался на кресло, а она стала так, чтоб он смог вскарабкаться к ней на спину. Он крепко обвил руками ее шею, ногами обхватил талию, так она и понесла его наверх, в большую спальню.

Здесь стояла кроватка Анджелы, двуспальная кровать, на которой спали отец и Лаура, и кровать поменьше, где она спала с Питером, вот и все, а вещи они вешали в нишу, за занавеску. Она спустила Питера со спины на кровать и стала подтыкать под него одеяло, а он хохотал и вывертывался.

— Не шуми. И засыпай немедленно.

Снизу на нее глянуло бледное личико.

— Марджи, ложись со мной и свернемся калачиком.

— Не сейчас. Мне еще рано спать. У меня много дел.

— Мне холодно.

— Не сочиняй. Здесь очень даже тепло.

Скрипнул матрац: Анджела повернулась во сне.

— Будешь шуметь, разбудишь Анджелу, — сказала Маргарет. — Давай устраивайся поудобнее и спи.

Она поцеловала его в лоб и вышла из комнаты. И потом, уже стоя на лестнице, взглянула на него сквозь решетку перил и предупредила шепотом:

— Смотри мне, чтоб не было шума.

Последние слова, сказанные Питеру…

Расследованием было установлено, что Питер вылез из кровати и пошел вниз, чтоб зажечь печку, а дверь закрыл на задвижку, чтоб Марджи не застала его врасплох. Ее не обвинили ни в чем, а отца обвинили в преступной небрежности: он оставил детей под присмотром девятилетней девочки. Он отсидел в тюрьме три месяца за то, что набросился на Марджи и избил ее.

От этих побоев и от сознания страшной вины остались шрамы. Чувство вины не прошло после того, как исчезли следы побоев. Погибшие дети преследовали ее по ночам, и в беспокойном сне она звала их, билась в невидимую дверь, отделявшую от них и от огня.

Если б только в тот вечер ей не захотелось пойти погулять! Если б только она не задержалась у Мавис О'Рурке…

Она взглянула вниз на стену дома, где раньше жили О'Рурке. Может, живут там до сих пор? Не могли же все дети вырасти и уехать, младший родился наутро после пожара.

Эти дома были получше, чем их коттедж. И садики, и по две двери — парадная и черный ход, и спальня не одна — единственная. Рурке не занимались садом, никто в семье не растил цветы, так что у дома просто был участок, поросший травой, здесь играли дети.

— А моя мама легла в кровать, — сообщила Мавис О'Рурке, когда Маргарет спустилась к ним. — Послали за акушеркой. Утром у нас будет еще один ребеночек.

У миссис О'Рурке постоянно рождались дети. К четырем девочкам и двум мальчикам прибавится теперь седьмой ребенок.

— Ты кого хочешь, мальчика или девочку? — спросила Маргарет.

— Отец говорит, что хочет парня, потому что парень сам о себе позаботится, а мама говорит, что ей все равно. А нас всех отправили гулять, — говорила Мавис, подбрасывая мячик. — Пойдешь с нами?

Маргарет очень хотелось пойти с Мавис на площадку, что у парка, покачаться на качелях и съехать вниз с горки, но она была привязана к дому.

— Не могу. Папа уехал с Лаурой, а я должна глядеть за Питером и Анджелой.

— А мой отец ушел в паб, чтоб не мешать, а тетя Фло уложила малышей спать и останется у нас ночевать. У вас что, нет тетки?

— Мама нездешняя, а у отца нет родственников.

— А у Лауры?

— Знать не знаю, откуда она взялась.

— А твой отец и Лаура поженились?

— Не знаю. А разве они могут пожениться?

— Конечно, могут. Раз у тебя мать умерла.

— Да, наверное.

— Нет, они не поженились, — сказала Мавис. — Они живут в грехе.

— А что это такое?

— Это когда мужчина и женщина не поженились, а живут вместе. Священник говорит, что такие люди живут в грехе, а если живешь в грехе, то после смерти не попадешь на небо.

— Куда ж тогда?

— В ад, дурочка.

Страшная мысль заставила сердце Маргарет сжаться.

— А моя мама и отец не жили в грехе?

— Я этого не знаю, — сказала Мавис. — И потом не важно, поженились они или нет. Раз ты не католик, то все равно живешь в грехе, потому что на свете есть только одна настоящая религия.

— Кто это тебе сказал?

— Наш священник, отец Барлоу.

Маргарет почувствовала, что сейчас расплачется.

— Ничего этот старикашка об отце с матерью не знает! — закричала она.

— Священники все знают, — спокойно возразила Мавис, — им говорит папа римский, а он узнает от бога.

— Моя мама ушла к Иисусу Христу. Мне так сказала миссис Уилсон! Он ее забрал, чтоб ей было хорошо, чтоб, чтоб она жила там у него!

— Ха, твоя миссис Уилсон знает лучше, чем священник, что ли?

— Знает, и все, она мне так сказала.

— Она вообще в церковь не ходит. Ни в какую. Она, как это, атиист.

— Никакой она не атиист. И незачем обзываться!

— Поспорим, ты не знаешь, что такое атиист. А это человек, который не верит в бога. Хуже нет людей на свете.

— Ну, значит, миссис Уилсон не атиист, раз она мне сказала, что мама ушла на небо.

— А взрослые всегда говорят просто так, чтоб от нас отделаться.

— Ты очень мерзкий человек, Мавис О'Рурке, — сказала Маргарет, глотая слезы, — если ты считаешь, что миссис Уилсон атиист, а мама не ушла к богу.

Мавис перестала стучать мячом в стенку и, почувствовав, что переборщила, добавила:

— Да ну, перестань. Уж конечно, твоя мать ушла на небо. В ад посылают дурных людей, а твоя мама хорошая.

У Маргарет не было носового платка, сначала она руками пыталась стереть с лица слезы, потом вытерлась подолом платья.

— У меня самая лучшая мама в мире. Уж по крайней мере лучше, чем у тебя. Она никогда не кричала, не ругалась и не дралась с соседями.

— Потому что много из себя ставила, — отпарировала Мавис. — Считала себя важной птицей. Моя мама говорит, что она воображала.