Верь мне - М. Брик

— Не совсем, — стал рассказывать мужчина, — он ушёл из семьи, когда Вилли стал сильно болеть и понадобились деньги на лекарства.

— Он молча ушёл?

— Да, — вздохнул, — но Вилли не знает об этом и до сих пор думает, что мама бросила его отца, из-за чего тот больше не приходит к нему, но ведь, если бы хотел, пришёл бы. Так?

— И винит вас, — мой взгляд укатился куда-то на пол, пока мозг собирает все кусочки информации в полноценный паззл.

— Что бы он не думал, я хочу, чтобы он относился ко мне, как к папе, — положил свою руку мне на плечо, — но мы остановились на том, что он холодно называет меня «отцом» или зовёт по имени, когда что-то его злит.

Никогда не понимала, как можно любить человека, который тебя бросил, и ненавидеть того, кто пришёл его заменить. Я с глубокой жалостью смотрела в эти потерянные глаза папы Вильгельма и вспоминала себя маленькую, яро бегающую за играющим чувствами отцом и ждущую от него банального прихода к кафе-мороженому раз в месяц, но с той встречи у нас дома, когда мама со всей накопившейся ненавистью ударила его по лицу, мы больше не разговаривали, а лишь встречались порой взглядами на общих семейных праздниках.

Тогда вне зависимости от погоды, я была готова встретиться с ним снова на парковке около кафе-мороженого, чтобы считать машины, но он забыл про эту традицию или не хотел вспоминать. Мне почему-то хотелось верить человеку, с котором мы делили всё, начиная любимой женщиной и заканчивая родинкой на шее. Но что-то внутри меня кричало о том, что он так же, как и я, умеет обманывать, не замечая, что напротив него сидит его родной человек, ожидающий правды.

Но я врала, думая, что даю людям того, чего им не хватает, заполняя пустоту в моём или их сердце, а мой отец лгал, чтобы лгать — это была «плохая ложь ради плохой лжи».

— Мои родители в разводе, — сказала я, желая разделить несправедливость, — но мама любит его, а я, кажется, ненавижу.

— Почему?

— Почему мама любит?

— Почему ты ненавидишь?

— У него была любовница, и он умалчивал, — скрестила руки, — о маме, не говоря уже о моём брате и мне. Он хотел вести двойную жизнь, и вторая обходилась без его детей.

— Нужно уметь прощать, — мы двигались в сторону выхода, — как и я простил Вильгельма за то, что он не может принять меня, как и твоя мама простила твоего отца, хоть и не отпустила.

— Это ваша правда, — сказала я, снова накидывая на себя куртку и готовясь выходить на октябрьский мороз.

— Береги себя, Алиса, — посмеялся он, специально произнося моё имя неправильно.

— Передайте «доброй ночи» Винни, — в ответ сказала я, прокручивая ручку двери и наконец выйдя на свежий воздух. В такое время всё по-другому: почти нет машин и людей, не желающих мёрзнуть на улице, никакой беготни и суеты, а лишь ты с паром изо рта. Я одновременно любила и ненавидела осень, поэтому по привычке разогналась и побежала по дорожкам, полным тёмной вечером листвой, к своему дому, где, вероятно, мама злится, ведь я снова задержалась, а Арнольд играет в свои глупые игры после посещения психолога.

Как только я пробежала первую сотню метров, мои ноги отказывались двигаться, ведь я устала: я ненавидела мороз, я ненавидела свою каждый день одинаковую старающуюся казаться идеальной семью, ненавидела школу, в которую завтра мне придётся идти и была готова на всё, чтобы не просыпаться. Ливень, будто услышавший меня, пошёл, как только я остановилась, отвлекаясь на проезжающую мимо медленную машину <…>, и тогда мои слёзы смешались с осенним дождём, освежающим и приводившим в чувства.

Когда родители разводились, я думала о том, сколько лет жизнь они потратили впустую, но через пять лет радостно напомнила себе о том, сколько ещё они могли потерять, но оставили далеко в прошлом. В этом вся суть взросления: уметь прощать и отпускать без сожаления в глазах и дрожи в пальцах.

«Люблю забирать то, что по праву моё»

У чего-то всё же не было конца.

То ли у вечно прохожих мимо дома «карлигенцев», то ли у винограда, висящего около дома, то ли капель слюни, спускающейся с собачьих губ. Элиза запомнила это устрашающее пятно, бегущее на неё по приезде в морской городок. «Лукас», — думала она, проходя по гостиной с высокими потолками, но затем ударяла себя по щекам и добавляла: — Но это не можешь быть ты».

У чего-то, как мне казалось, конец был.

У терпения Элизы, в комнату которой без стука постоянно вбегал взбалмошный Симон с чем-то новым в руках: начинал он с мяча, а закончил сочком. Также заканчивалась посуда и у Моны вымывающей всё до последней посудины, а у «мамы» — чувство надобности, пока она играла в старые деревянные шахматы в небольшой пристройке в виде гаража, в котором машиной и не пахло.

Что-то находилось на грани между началом и концом.

Это была осень. Если бы «Титаник» был актуален, то вторую часть сняли бы в этом невзрачном Карлигене, жители которого и без съёмок хотели бы утопиться. Что-то желтое постоянно падало с деревьев, и казалось, что это были листья, хотя на деле солнце опускалось ниже горизонта всё раньше и раньше с каждым днём. Дороги становились темнее из-за луж и грязи, по которой бегали дети, гоняющиеся без умолку после ненастной школы. Но воздух, что чувствовала Элиза, пар в который она пускала, как выходила из тёплого дома, был такой же, как и в её родном городе

Глубоко ночью, пока она лежала на своей новой детской кровати, обнимая огромного медведя с чуть порванной лапой, воздух, что всё же выходил через окна, заклеенные от дурных мыслей Элизы, и напоминал ей о доме, как вдруг в углу она заметила что-то, поистине напоминающее ей дом, — маму.

— Элиза, — шептала тёмная фигура в конце комнаты.

— Мама? — тихо спросила девушка, отложив свою игрушку в сторону. — Это ты?

— Это я, — голос звучал совсем по-другому.

— Что ты здесь делаешь?

— Жду, — сняла с пальца своё обручальное кольцо и, покрутив, кинула его под кровать.

— Чего? — приподнялась, дабы разглядеть её лицо, на которое падал лунный свет.

— Тебя, — встала.

— Где?

— Дома, — тёмная фигура понеслась на четвереньках в сторону кровати Элизы, тогда-то она и смогла разглядеть её, устрашающую: улыбающееся изуродованное лицо, поцарапанная шея, кости поломанные и вылезающие из всевозможных сторон.

У сна девушки так же, как и