Крылья ангела - Катерина Шишканова

— Какая досада, — притворно заволновался демон, глядя на то, как меня типает от разрядов. — Не стоит маленьким девочкам баловаться с электричеством.

— Душа уже наша, — процедил мой начальник. — Она сделала своё дело.

— Не считай меня дураком, Молох! Эта девица презрела наши правила и позволила себе задурить голову. Отойди, пока я не решил, что твоё поведение тоже нуждается в корректировке.

Молох сделал шаг… ему навстречу, упрямо наклонив лоб и распахнув свои воронки. Я быстро-быстро по-пластунски уползала прочь к поблёскивающей в предрассветном сумраке коляске. Тевтат был слишком ошеломлён, чтоб заметить моё постыдное бегство. Ещё бы! Никто и подумать не мог, что демон, да ещё и такой древний и значимый, как Мелькарт, осмелится поднять бунт, что он осмелится заступиться… ПЕРЕЖИВАТЬ. Я и сама, признаться, была несколько удивлена, но всё же не на столько, чтоб любоваться пасторальной картинкой: просветлённое зло пинает законченное зло, выгораживая мелкое пакостничество, в перспективе долженствующее стать хорошим, в смысле отпетым.

— Богдан? — перевернула коляску, но его там не было — уполз. Перерыла оставшиеся комнаты, но только наткнулась на искры, отголоски боя в гостиной. Тевтат теснил Молоха, но последний тоже прошёл отличную школу, поэтому за него я не сильно и переживала. Хотя, это слово нам подходит в меньшей степени, скорей испытывала некое спокойствие по отношению к начальнику, зная, что его всё равно никакой чёрт не возьмёт.

Мастерская была наглухо запечатана ключом и оттуда доносились подозрительный шорох и треск. Но разве стены такая уж преграда?

Мечущийся по стенам отблеск огня давал яркий мельтешащий свет. Комната горела. Но не вся, как мне сдуру показалось, а лишь её угол, где горой возвышались картины. Было бы у меня сердце, хватил бы удар — все "тёмные" пылали. Богдан с упоённым видом наблюдал за этим умиротворяющим зрелищем из противоположного угла, удобненько расположившись на топчане. Я вообще-то тоже любила полюбоваться огнём — как-никак в пекле живу, но это зрелище…

— Нравится? — не оборачиваясь поинтересовался человек. Как он вообще узнал о моём присутствии?

— Есть в этом что-то жизнеутверждающее. Богдан, пойдём, нужно уходить отсюда, пока они всю квартиру не разгромили.

Он зло скривил губы. Никак не привыкну к этому его болезненному самомнению. Ну почему меня угораздило так вляпаться — мало того, что человек, так ещё с такими амбициями?! А, хуже уже не будет, подхватила его за грудки, со звериным рыком поставила перед собой и впечатала коленом в стену, чтоб не упал. И не дожидаясь, пока он что-либо гневно вякнет, впилась в его губы, не столько наслаждаясь самим процессом, сколько отвлекая от другого — более необходимого и слишком энергоёмкого, чтоб позволить себе сбиваться.

Лёгкими касательными движениями наладила связь всех доступных мне точек — коснулась лба, прошлась по затылку, обеими ладонями провела по шее, нащупывая артерии и вены и обманчиво-плавными к сердцу, вниз по животу. А оттуда опять вверх — уже со спины, перебирая каждый повреждённый аварией позвонок. И просто позволила своей энергии течь сквозь налаженную связь. Главное не отвлекаться на подступившую к горлу тошноту — светлых картин оставалось предостаточно и избавляться от них Богдан не спешил, справедливо полагаясь на их защиту. Больше пяти минут я не продержусь.

Человек ошеломлённо уставился мне в глаза, всё ещё не веря в случившееся, но сказать ничего не успел — охнул, и я даже понять не смогла, каким чудом сдержался от крика, только зубы сцепил. А что ты думал, приятно наживую залечивать такие раны? К тому же старые и неизлечимые. Не удержался, съехал вниз, а я не отказала себе в удовольствии пройтись по новым сильным, но ещё не слишком дееспособным ногам своими — слабеющими и уже непослушными. Богдан дёрнулся, не ожидая почувствовать боль там, где он вообще ничего не ощущал.

— Нравится? — с ехидцей вернула вопрос. — Вставай, нечего притворяться калекой, я тебе больше не верю. Живо! — Не сдержалась, пнула. — Вставай, идиот! Один отсюда не выберешься, а я тоже не вечная.

Грохот за стеной прекратился, кто победил, а кто бесформенной тушей валяется на полу, знать не хотелось. Просто не осталось сил на любопытство — мы не предназначены для подобного, целительство скорей прерогатива светлых, но и они подходят к нему слишком осторожно, не разбрасываясь такими лошадиными дозами. И уж тем более никто из них ни в жизнь не обменяет свои сильные крепкие ноги на мёртвые ноги калеки. А что поделаешь, коли у нас иначе нельзя — всё уравнивает всё, одного не может быть больше, чем другого и ничто не происходит из ниоткуда.

Перед глазами плавали мутные пятна — надышалась всякой дряни, а этот увалень всё никак не придёт в себя.

Дверь просто смело, вырвав с кишками, то есть, с косяком. В проёме серебрились несколько ангелов — одним из них наверняка была заботливая Рая. Где ты раньше пропадала, так тебя разэтак?! Тёмный сгусток беспрепятственно проскочил мимо них, никто его не останавливал, все бросились к Богдану.

— Ада, ты в порядке? — внимательные малиновые глаза любимого начальника появились в самом центре мутного хоровода. Я слабо им улыбнулась. Целую тысячу лет нам удавалось сохранять в тайне нашу дружбу. От всех, даже от самих себя и вот тебе здравствуйте — расцвела буйным цветом, заколосилась.

— Всё в норм-ме, гражданин начальник. Я вам говорила, что люблю вас?

— Эй-эй, — лапы Молоха предельно аккуратно подняли свою ношу, стараясь не особенно цеплять больную спину и помертвевшие ноги. Ангелы — Рая и её свита, те два стражника храмового кладбища — расступились. Мы были им неинтересны, но и тронуть никто нас не посмел: во-первых я исцелила Богдана, а во-вторых такое ощущение, что Тевтата они завалили вчетвером, а совместный труд, как известно, сближает. — Ты так не шути, я знаешь ли ещё жить хочу. И так целый ворох бумаг строчить придётся. Ишь, взяла моду всех подряд мучить своей дружбой и любовью. Ну что мне с тобой делать, а? Сколько не бился, не вышло из тебя толкового демона. Только лишние визг и суета…

Он говорил что-то ещё, вынося меня прочь из комнаты, из квартиры, а я всё тянула шею, чтоб хотя бы краем глаза увидеть Богдана, всё ещё недоверчиво разглядывающего свои ноги и никак не решающегося на них подняться. Потом он изменился в лице и схватился за грудь, где, как он считал, обитает душа. Дурачок, считай это моим подарком… В расцветающем зарёй небе его взгляд заметался по закопченным стенам, проходя сквозь своего ангела-хранителя, выхватил меня.

— Ада!

Молох ускорил шаг и всё, что я успела сделать, это подмигнуть — плутовато, но в то же время ободряюще. Теперь у тебя всё будет хорошо.