Никколо Макиавелли - Кристиана Жиль

Флоренция пообещала все, только бы добиться ухода его солдат, которые опустошали страну. А между тем ей было очень нелегко изъять из казны назначенную Чезаре сумму и еще труднее было немедленно выплатить ее, чего он требовал в качестве условия своего ухода. К счастью, он должен был вернуться в Рим, куда его призывала Неаполитанская кампания.

Людовик XII и их католические величества Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская договорились, с благословения папы, о разделе Неаполитанского королевства. После долгих колебаний папа Александр VI принес своих неаполитанских родственников (среди прочих и любимого внука, рожденного от брака его дочери Лукреции и Альфонсо Арагонского, герцога Бишельи) в жертву собственным честолюбивым устремлениям: он дал согласие на разделение королевства в обмен на изъявление захватчиками верноподданнических чувств к папскому престолу и поддержку Францией действий своего сына Чезаре в Романье.

Пока воздух над Капуей, которую Чезаре Борджа, исполнявший теперь волю короля Франции, без труда захватил и отдал на разграбление, полнился дымом пожарищ и запахом чудовищной резни, Флоренция могла перевести дух.

Но ненадолго. Разделавшись с династией неаполитанских арагонцев, Чезаре продолжил свою кампанию. К этому времени семейство Борджа продвинулось далеко в глубь Северной Италии, выдав за наследника герцога Феррарского дочь Александра VI Лукрецию, предыдущего мужа которой Чезаре умертвил, одни говорят, из ревности, другие — по соображениям политическим. Дом д’Эсте, один из старейших и знаменитейших в Италии, был очень недоволен подобным мезальянсом, тем более что — заслуженно или нет, кто знает, — у Лукреции Борджа была отвратительная репутация. Однако соображения политической выгоды возобладали, и брак был заключен. Таким образом, Феррара развязала руки Чезаре Борджа.

«Камерино дрожит, Урбино бежит, а о Пьомбино я уж и не говорю», — пишет к Никколо из Рима Агостино Веспуччи в августе 1501 года. В сентябре Чезаре захватил Пьомбино, до весны «гулял» по Романье, но, к своему величайшему сожалению, был вынужден отказаться от нападения на Болонью, находившуюся под защитой Людовика XII. Поговаривали, что с наступлением лета он направится в Камерино, одно из государств Марки[21].

Синьория плохо представляла себе сложившуюся ситуацию и не знала, как вести себя в новой итальянской игре. Она в некотором смысле действовала вслепую.

Чезаре предлагал Республике заключить с ним союз. У Флоренции были основания считать, что, хоть он и отрицал это, Чезаре был во многом повинен в беспорядках, производимых в Тоскане его капитанами Вителлоццо Вителли, поклявшимся отомстить за гибель брата, и Оливеротто да Фермо, не так давно злодейски умертвившим синьора Фермо, своего дядю и опекуна, дабы заполучить его владения. Хорошо бы отправить к Чезаре епископа Вольтерры, решила Синьория.

Франческо Содерини не отличался особой изворотливостью, но имел большой практический опыт, обладал величественной осанкой, умел плавно говорить и был весьма слащав, как то и требовалось от будущего кардинала. Синьория рассудила, что с помощью Макиавелли он сможет достойно справиться с создавшейся острой — иначе не скажешь — ситуацией: послам в лагере Чезаре придется ходить буквально по лезвию ножа.

Эта командировка дала Никколо фантастический опыт, который питал все его творчество и, обессмертив человека, установил весьма спорный знак равенства, который пережил века: Чезаре Борджа = Государь = Макиавелли.

Все началось в небольшой деревушке Понте-а-Сьеве, где Содерини и Макиавелли, с 22 июня 1502 года находившиеся в пути к лагерю, который должен был располагаться близ Камерино, встретили какого-то монаха, сообщившего: «Чезаре нет в Камерино, он в Урбино!» Здесь уже все знали, что государь устремился к Камерино, но в семи милях от города повернул коней и одним броском, без передышки, достиг Кальи, что на границе герцогства Урбино, которое его правитель Гвидобальдо да Монтефельтро покинул без боя.

Новость была ошеломляющей, а подвиг — невероятным. Посланец Чезаре, выехавший навстречу флорентийцам, которые, за неимением других указаний, продолжали свой путь, подтвердил: Чезаре Борджа действительно в Урбино, где и ожидает их с нетерпением.

Никколо был восхищен: захватить целое герцогство — и какое! — без кровопролития и быстрее, чем понадобилось бы времени этому известию для того, чтобы достичь Флоренции. Да, это настоящий полководец! Какая решительность, какая стремительность, не имеющая себе равных, разве что среди великих людей древности! Пусть синьоры не забывают об этом!

Содерини не разделял подобного энтузиазма. У него было такое чувство, что Синьория, отправив своих посланников водить за нос и отвлекать Борджа, бросила их на съедение хищнику. Чезаре подозревал, что сбежавший герцог скрывается в Тоскане, что было бы весьма прискорбно для Флоренции, если бы она решила его защищать.

Никколо же не испытывал сочувствия к Монтефельтро. Некогда герцог был знаменитым полководцем, но теперь появился тот, кто был сильнее его. Римлянин умер бы с оружием в руках, защищая свои владения, а этот сбежал! Как Лодовико Моро, герцог Миланский, как Фердинанд Арагонский, король Неаполя! Государи, лишившиеся своих владений, пусть «пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость, — напишет он в „Государе“. — В спокойное время они не предусмотрели возможных бед — по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре, — когда же настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не обороняться, понадеявшись на то, что подданные, раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно»[22].

Дорога в Урбино была долгой и трудной. Люди и лошади валились с ног от непрерывной скачки с утра и до захода солнца. Когда Содерини и Макиавелли добрались наконец до города, зажатого между холмами, то его ворота уже были закрыты. Франческо Агапито, секретарь Чезаре, который должен был их встретить, не появился. Им самим пришлось проникнуть в город и добраться до подворья епископа, где для них были приготовлены квартиры.

Среди ночи к ним пришел Агапито, чтобы проводить к Чезаре.

Легко можно себе представить, чем стала для Макиавелли в эту лунную ночь встреча со знаменитым дворцом Монтефельтро, грандиозность которого была еще очевиднее на фоне моря крыш, плескавшегося у его подножия. В этот час вокруг не было ни души, и тишина только подчеркивала его величие.

Тишина царила и во дворце. Тишина, свидетельствовавшая против узурпатора. Чезаре был единственным, не считая нескольких приближенных, кто мог наслаждаться бесчисленными произведениями искусства, которыми славился этот двор — один из самых изысканных в Италии. Никколо, думавший только о цели своей миссии, даже не взглянул ни на залы и галереи, ни на великолепные обманки-маркетри[23] дверей, сквозь которые они проходили и которые на протяжении еще многих столетий будут вызывать неизменное восхищение знатоков.