Я люблю Капри - Белинда Джонс

— Им же все время достаются старики да семейные пары, — объясняет она. — Я просто подумала…

Когда родная мать начинает для тебя сводничать — это что-то.

Хотя это далеко не первый случай.

Всего два года назад — вскоре после смертибабушки Кармелы — мама заявила, что моя личная жизнь находится в критическом состоянии. Я погрузилась тогда в серьезную депрессию по поводу того, что у меня никого нет (забавно, что с возрастом меня это стало меньше волновать, ведь по идее должно быть наоборот), и даже моей преисполненной оптимизма маме пришлось признать, что добрые мужи Кардиффа глухи к моему очарованию. Тогда она решила отвезти меня в Италию и подобрать мне какого-нибудь итальянского графа. Согласно ее тогдашней теории только настоящий итальянец сможет оценить мое наследие и выпустить на волю дремлющую во мне латинскую страстность. Бабушка Кармела к этой идее относилась с презрением и говорила, что итальянцы эту проблему не решат, ибо начисто лишены верности. И вообще, если бы она могла как-то на это повлиять, ни один ее потомок никогда и взгляда бы не бросил в сторону Италии. Tак что даже теперь, когда ее не стало, мы с мамой отправились в это путешествие с некоторым оттенком вины — мама впервые ехала в Италию с тех пор, как в детстве покинула Капри. Я все откладывала, но как-то в пятницу я провела особенно ужасный вечер в одном кафе, и ей удалось меня поколебать. Мне пришлось признать, что в ее рассуждениях есть некая логика. Будем откровенны: если ты не в состоянии подцепить парня в Италии, то проверь свое свидетельство о рождении — может, ты и не девочка вовсе.

Мы провели неделю на озере Гарда (графов — ноль), и в последний день нас вместе с еще двумя десятками туристов со всего света повезли на экскурсию в Верону. Ближе к вечеру гид провел нас по Виа Капелло под арку, расписанную любовными граффити всех цветов радуги.

— Помните историю знаменитых Капулетти и Монтекки? — спросил он, останавливаясь в тенистом, мощенном булыжником дворике. — Это — балкон Джульетты!

Он улыбнулся нашим восхищенным возгласам, подошел к бронзовой статуе в человеческий рост и объявил:

— Легенда гласит, что один из тысячи прикоснувшихся к этой статуе посетителей встречает новую любовь!

Все наперебой начали вздыхать по поводу того, как это романтично, а я почувствовала, что меня подталкивают вперед. Не какая-нибудь высшая сила, а моя собственная мать.

— Давай, потрогай ее! — настаивала мама, а я пыталась обрести утраченное равновесие.

Все уставились на меня. Гид жестом пригласил меня подойти поближе и обратил внимание группы на то, как блестели груди Джульетты, отполированные бесчисленными прикосновениями мужских рук, а измученные одиночеством женщины и девушки старались проявлять больше такта и обычно теребили ее за подол платья. Меня передернуло, когда мама сказала:

— Она до ужаса хочет кого-нибудь себе найти!

Я робко погладила юбку Джульетты. Старая бронз а была прохладной и шелковистой на ощупь. Я потрогала ее еще раз. Потом я испугалась, что этим отменила первое прикосновение, и потрогала ее в третий раз, чем очень повеселила группу: — И сколько же, скажите на милость, новых возлюбленных ей надо? — посмеивались туристы.

Новую любовь я встретила. Но теперь я понимаю, что надо было задуматься о том, кого именно изображает эта статуя. Конечно же, он разбил мне сердце, хотя, если сравнивать с Джульеттой — мне еще не сильно досталось.

Я-то, по крайней мере, выжила.

8

Его звали Томас, и он был одним из шести синхронщиков (синхронных переводчиков), которых набрали на недельную международную конференцию в его родной Швеции. (Все было как обычно — у каждого из нас была будочка в задней части зала, мы переводили все происходящее на какой-нибудь один язык, а делегаты настраивались на тот язык, который их более всего устраивал.) Так как каждый день мы переезжали на новое место, мы параллельно посмотрели немало достопримечательностей, и, как это нередко случается на таких деловых, но довольно приятных мероприятиях, каждому делегату разрешили привезти по одному гостю. Девять из десяти привезли мужа или жену. Делегат из Британии привез дочь — милую девушку, помешанную на еде, по имени Клео. Она была на год младше меня, и мы быстро сошлись, так как обе питали пламенную страсть к одним и тем же фильмам и обе совершенно не разбирались в мужчинах.

Из всех, в кого мне доводилось влюбляться. Томас был первым, кто действительно казался достойным выбором. Это был высокий и сильный рыжеватый блондин, он часто смеялся, и все его обожали. Мне ужасно нравилось, что я могу спросить его о чем-нибудь по-немецки, а он ответит мне по-японски. Мне нравилось, что он носит ботинки с массивными каблуками, хотя и так был под метр девяносто. Мне нравилось, что каждый раз, когда он пытался сделать мне комплимент, это аукалось ему так, что он оставался стоять с ошарашенным выражением лица. Клео была первой, кому я рассказала о своих чувствах, в основном потому, что она была убеждена, что он ко мне неравнодушен, и подталкивала меня локтем каждый раз, как он делал мне что-нибудь приятное. (Однажды я забыла кошелек в отеле и спросила, не одолжит ли он мне денег на шоколадку. Он принес из киоска двадцать разных шоколадок. В другой раз мы поменялись бейджиками, а когда я подошла к нему в конце дня, чтобы поменять их обратно, он сказал: «Не снимай — мне нравится, что ты носишь мое имя».)

Все шло хорошо, и я дождаться не могла торжественного ужина на озере Сильян (назначенного на четвертый день), потому что до сих пор мы проводили вечера достаточно скромно. Обнаружив, что при отеле есть открытый подогреваемый бассейн, мы — Клео, Филипп (очень милый француз-синхронист), Томас и я — решили стащить несколько бутылок шампанского с приема и устроить ночное купание. К тому времени я была настолько уверена, что нравлюсь Томасу, что меня даже не настораживало то, как назойливо вешалась ему на шею Бритта, менеджер нашего отеля. Они, вероятно, познакомились на каких-то прошлых мероприятиях, и, как заметила Клео:

— Она ему себя просто на блюде преподносит, если бы она была ему нужна, он бы ее уже давно заполучил.

Ужин удался, даже, несмотря на то что шведский делегат оказался очень слаб к алкоголю и умудрился обидеть всех присутствующих женщин — включая тех, кто не понимал, что он говорит.

После кофе и pepperkakor (имбирный шнапс) нас официально отпустили, я подошла к Томасу, встала на его огромные ботинки — как маленький ребенок взбирается обеими ногами на ботинки отца, — обняла его за талию, и так мы прошагали до самого гостиничного домика. Во время обеда мы не могли общаться, и теперь я кокетничала с ним напропалую. Настал момент: сегодня или никогда — я это чувствовала.