Аквариум. Рассказы - Светлана Мятлик

поят, тискают (чего, он, впрочем, терпеть не может) и даже временами пытаются вывести блох. Днем он блаженно спит на шерстяном пледе, свернувшись калачиком и закатив желтые косящие глаза, ночью спешит в лес, к старому, пахнущему сухими травами, жилищу, к знакомым лягушкам, болтливым белкам, любопытным ежикам. Сидит с ними у костерка, жарит грибы на прутике, рассказывает о человеческом житье-бытье. Оправдывается: мол, жизнь в лесу пошла тревожная, то грибники, то туристы нагрянут, мусорят, ягоды, грибы и орехи подчистую собирают – прошлой зимой чуть с голоду не умер. Пришлось к людям податься: колдовство старое вспомнил, кошкино обличье принял. Да только не в простую кошку превратился: прознал он, что Дуська, мохнатая коротколапая кошка из 25 квартиры в бега подалась – в степи, мышковать, – вот он ее место и занял. Уже два года, как Дуська мышкует, а Алексей Макарыч за нее рыбку ест. Сначала, правда, совсем тошно было сырую рыбу есть, а потом привык и даже пристрастился. А если молочка или сметанки дадут, или колбаски с жирком, то просто мяу-у… Эх, если Дуська вернется, кончится его покойная жизнь – придется снова в лес перебираться.

   Алексей Макарыч пыхнул трубкой, оглядел свою уютную норку. Пламя свечи, стоящей на сухом трухлявом пеньке-столике, отбрасывало таинственные отсветы на древесные стенки, выхватывало из темноты пышные букеты трав под потолком, играло на разноцветных бусах сушеных грибов и ягод, тревожило заснувших на зиму бабочек и божьих коровок, приютившихся между корней. Были здесь и трофеи, добытые Алексеем Макарычем у людей: синяя треснутая чашка с кукушкой, перламутровая пуговица от старого пальто, свечные огарки, поломанный будильник, жестяная банка из-под чая, рваный плед, – все вещи старые, выброшенные хозяевами в помойное ведро. Алексей Макарыч был честной кошкой и никогда не позволял себе красть; исключение составлял лишь маленький томик Есенина – очень уж понравились ему стихи о природе, не раз он душевно читал их вслух двум своим ручным лягушкам – те, не моргая, слушали, задумчиво оттопыривая блестящее горлышко.

   Трубка погасла, и Алексей Макарыч начал собираться: надо было подобрать мусор, которого всегда хватало на Круглой поляне. Место это было живописное, облюбованное отдыхающими, к сожалению, не всегда симпатичными и аккуратными. Лесовик покопался в кладовой и нашел пустой пакет. Задул свечу и, тихонько открыв дверь, выскользнул наружу, в прохладный осенний сумрак.

   На Круглой поляне, против обыкновения, мусора оказалось немного, видимо туристы попались совестливые: Алексей Макарыч обнаружил лишь забытую банку с рассолом, в которой еще плавали два соленых огурца, смятую консервную жестянку и маленький брелок – плюшевого мишку в розовом комбинезоне.

   Старичок уселся на поросший трутовиками пень, захрустел огурцом. Глаза его прекрасно видели в темноте, различали пушистые лапы елок, желтевшие на черных ветках березовые листочки, похожие на золотые монетки.

   Ему вспомнилось, как когда-то, очень давно, среди сумрачных деревьев, кольцом окружавших поляну, праздновал лесной народец Свадьбу Лета и Осени. Болотные огоньки и гнилушки мерцали в руках танцующих лисунок и зеленух, отражались в их изумрудных глазах; ангелуши сидели на ветках и, болтая ножками, играли на деревянных дудочках; болотные пузыри помешивали осиновой ложкой сонный отвар в котелке, чтобы сладко спалось Лету в его подземном жилище много долгих месяцев. Осень расчесывала гребнем его длинные травяные кудри, готовила жениху постель из душистого сена, тихо напевала…

   Алексей Макарыч вздохнул. Все прошло, все растаяло как утренний туман. Лесные духи потеряли свою силу, забыли эти места. Неверие оказалось самым страшным врагом: холодными серыми щупальцами обвило оно стволы деревьев и усыпило древесных духов; ядовитым облаком прогнало в неизвестные края всех леших, кикимор и русалок, лишило ветра его голоса… Один он, Алексей Макарыч, почему-то остался, да и то вынужден теперь вести постыдную двойную жизнь, а ведь оборотнем никогда прежде не был.

   Уходить, видно, пора. Одна старая белка ему рассказывала, будто далеко на востоке еще остались его родственники: вот весной туда и отправится, как снег растает. Может, и Дуська к тому времени домой придет, – хозяевам не скучно будет.

   Лесовик вернулся в свою избушку, попил горячего мятного чаю. Начало светать, лес вокруг стал серо-голубым, проснулись первые птицы. Настало время снова превращаться в кошку. Дело это пустяковое: нужна лишь наколдованная шкурка, мышиный хвост и пара заклинаний. Обратное же превращение с каждым днем давалось все труднее и труднее, иногда вместо слов заклинания получалось лишь жалобное мяуканье. Глядишь, так навсегда кошкой и останешься! Да и к жизни кошачьей он привык: к сборищам в подвалах, к весенним концертам, к людям, злым и добрым…

   Ну что ж, вот и шкурка. Пора… Эхэ-хе-хе-хе…

   …Дуся-дуся-дуся! Кыс-кыс-кыс-кыс… Где же ты бродишь? Десять часов уже… А, вот ты где, под лестницей пряталась! Ждала! Ну иди, маленькая, иди! У-у-у, пушистик, тушка бегемотья! Пойдем, я тебе рыбки дам! Любишь рыбку?

Старик и кукла

Странные штуки иногда вытворяет с нами воображение. Порой приснится какой-нибудь сон – а кажется, будто и в самом деле было такое. Пройдет время, и граница между сном и явью совсем сотрется, износится, растворится, и все – настоящее и выдуманное – прикинется одной долгой пестрой лентой событий жизни.

   Много-много лет назад теплым июньским вечером я возвращался домой после последнего выпускного экзамена. Я шел легко, весело, что-то насвистывал, передразнивая щебетавших в листве птиц. После дождя новенький асфальт под ногами блестел, как зеркало, и отражал светлые облака, и деревья, и мой кожаный портфель, таивший в себе уже ненужные исписанные синими каракулями листки конспектов. Вперед, вперед, мимо старого парка и скошенных лужаек, и кустов шиповника, усеянного побитыми дождем розовыми цветами.

   Я был так счастлив, беззаботен, что даже уродливые, проеденные ржавчиной баки с мусором, стоявшие на углу дома, не вызвали у меня обычного раздражения. Пусть себе стоят, старые кастрюли, а все равно жизнь прекрасна, и впереди еще так много интересного, и еще так много сил в запасе, и планов, и надежд!

   Я как раз подбросил портфель в воздух, не сдержав своей неистовой радости, когда увидел старика, ковыляющего мне навстречу. Он еле передвигался по тропинке, ведущей на помойку – худой, сгорбленный, в смешном черном пиджаке и мешковатых брюках, и держал за руку девочку в сиреневом платье. Приблизившись, я понял, что это не девочка, а большая кукла. Ее блестящие волосы были заплетены в аккуратные косички, глаза с щеточками ресниц моргали при каждом шаге старика, а губы улыбались нежно, искренне, совсем как у настоящего ребенка. Очень