Демон на Явони - Алексей Львович Шерстобитов

Его уже выкупили, вместе с деревянным срубом и Олегу не хотелось с ним расставаться, но что поделаешь, если теперь появился хозяин. Ему нравилось это место. Гладь озера, ровным зеркалом расстилалась на километр с запада на восток и метров на триста с севера на юг. Рельеф местности, словно специально создавал амфитеатр для наблюдения за происходящим на водной глади. Конечно, рыба еще не гуляла и клевала то слабо, но сеточка дала плоды. Большая часть улова была с икрой, предавшей ушице особенный вкус и насыщенность.

Луна, отражаясь в зеркале озера, освещала окружавший его лес, расплескивая голубой свет дальше на верхушки елей и лиственных деревьев, покрывая их серебристым покровом. Олег, развалившись на бревне со спинкой, пил юшку[5], делая длинный глоток, горячего густого бульона. На тарелке, стоящей на скамье, парилась большая деревянная тарелка с вываленной на нее рыбой, рядом такие же с нарезанным хлебом, солеными огурцами, помидорами, квашенной капустой. Костер догорал, и в него кинули еще пару полешек, в углях закопанные несколько картофелин, уже почти допеченных, должны были стать особенным деликатесом, который попросил Роман:

— Не…, ну, где ты в ваших этих столицах такое увидишь?!.. — Человек, отпущенный на время бесом, не сразу понял, где находится, что происходило с руками, болящими ужасно, откуда порезы и синяки. Он и на вопросы не мог ответить, по поводу какой-то шахты, пункта управления, что-то произнося невпопад и нехотя. Списав на очевидную усталость, Олег отстал, и обратился к его душе, обращая внимание на красоту:

— Ты посмотри, какая Луна! Штиль…, а какие звезды! Завтра проснешься, сразу обрати внимание: позади дубы, справа маленькая аллейка, а мы на большом кургане, наверняка захоронение древнее, здесь даже трава на самом верху растет, хоть и густо, но не высоко, будто стрижет кто-то. Есть южнее еще одно Острешно, но там уже «матка», в смысле все ракеты туда сначала доставлялись, очень ядовитое место, до сих пор лучит. Хотя красивое и тоже с озерцом.

— Нет. Тут в самый раз…

— А ты чего делать то собрался? Раскопался не на шутку. Там же не электроники, ни техники, ничего не осталось. Зал, конечно, прикольный… Но грязный, мокрый, неустроенный.

— Заимочка…

— С дуба, что ли рухнул! Там ни реки, ни озера, ни красоты, да поди еще и радиация лучит. Хотя мне-то, что… Картофанчик, кстати, готов… Подумай, куда завтра двинем…

— А где жертвенник?

— Да что ты все заладил? Да хрен его знает, он вообще-то существует? Да и вообще тебе жертвенник нужен или аномальные зоны…

— Да ты все об этих зонах говоришь, а мы и в одну еще не попали.

— Аномальную говоришь… Ты ночи дождись и в полночь к речке подойди. Там…, вооонна… мосточек видишь, старенький деревяненький? Вот по нему аккуратненько, чтобы не распугать никого, пройди, и застынь на минуту-другую. Как вода успокоится от кругов, смотри внимательно сквозь воду на камень… — там на дне лежит…, пока лицо не увидишь…

— И чего?…

— Ну дальше увидишь. Одно могу сказать, это будет твой идеал женской красоты… только не заговаривай с ней… — Роман сразу подумал о матери и моментально распалился в своем воображении видениями из прошлого. Не в состоянии ждать, он подскочил, забыв об усталости, побежал к озеру.

— Да рано еще — в полночь! Вот сумасшедший! Господи помилуй!.. Картоплю есть не будет, наверное, и зачем я ее извел. Ладно, съем парочку. Ну как же здесь красиво! Как раз и холм точно по срез елей на противоположном берегу — прямо бесконечность. Надо молитовку почитать… — Молитовки были краткими, а сон навалился сразу, едва он успел разложить походную раскладушку и забраться в спальный мешок, решив спать под открытым небом…

Мой дорогой читатель, наверняка, удивляется, какой-то странной не прозорливости Олега. Конечно, зная, что за человек Смысловский (наверное, даже не верится в возможность существования такого), можно и нужно опасаться, но люди приземленные, обладающие опытом, умеющие уважать чужие странности, а странен в чем-то любой из живущих на земле, часто умеют смотреть на неординарные увлечения сквозь пальцы. Люди вообще со временем привыкают воспринимать и оценивать других, через призму ни столько опыта вообще, сколько опыта реакции своей личности на внешние обстоятельства и воздействия. Такое часто случается, когда человек имеет очень ограниченный круг общения и у него не хватает экспериментальной подборки, достаточной для каких-то выводов, которые мозг делает сам собой. Когда же перед человеком то и дело пробегают десятки характеров, сотни реакций, тысячи примеров, а еще, если все это проходит под пристальным вниманием сознания, что бывает в обостренной стрессовыми нагрузками жизни, мозг без устали анализирует, выбирая наиболее удачные пример для выживания в тяжелых условиях.

Это всегда спасительно, в особенности, если человек способен воспроизводить импровизируя, вынимая из памяти и складывая сразу несколько, ранее видимых характеров, их реакций, добавляя свое индивидуальное. Идеальным здесь примером могут быть арестанты, пробывшее долгое время в заключение. После десяти лет отсидки способные анализировать и подмечать, настолько хорошо ориентируются в любой ситуации, что для них безвыходных или трудных ситуаций, из которых они не могли бы найти выход или завести нужную личность в тупик, просто нет. Такие легко обосновывают свои поступки, неизбежность случившегося и даже доказывают пользу, при явном вреде, легко имеют явную выгоду там, где другой попал бы впросак.

Олег, несмотря на свою кажущуюся простоту и легкую веселость, достаточно внимательно наблюдал за своим подопечным, но ничего пока, кроме растерянности и не конкретности своего желания не видел. По характеру Роман был в принципе мягким человеком, его явная нерешительность была обоснована отстраненностью от людей, он действительно очень не любил находиться с кем-то, кроме матери. Его страсть сделала из него человека, предпочитающего ходить с коробкой своих ограниченных интересов на голове, при том, что бы ни он никого не видел, ни его внутренний мир был недосягаем даже для насекомых.

Он не интересовался нормами морали и нравственности других, возможно и не очень задумываясь о существовании других форм и правил бытия, его кастрированные и изуродованные с детских лет въелись, срослись с его сознанием, ставшим идеальным плацдармом для дислокации на нем одного из самых страшных бесов, научившихся с самых первых времен заставлять приносить себе в жертву одних людей другими. Гастрономические предпочтения этого врага рода человеческого, искушенного языческими жертвоприношениями на разных континентах избирали всегда более чистое и светлое в духовном плане. Большего успеха он достиг, нося имена Валаала, требовавшего приносить себе в жертву каждого первого ребенка, родившегося в семье, который и погибал в пылающем огнем