Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха - Пауль Борн

Мы околели, стоя в стрелковых ячейках без движения, а русских все еще не было видно. Затем раздался вой первых залпов, и рядом загремели взрывы. Интересно, в кого все-таки целились русские: в нас или же их интересовали линии коммуникации?[63] Какие-то еще движения происходили в дорожной сумятице. Несколько машин съехали с дороги и попытались проехать через открытое поле. Упряжки лошадей с груженными повозками последовали их примеру, но одолеть наши противотанковые рвы так и не смогли. Люди бросали транспорт и бегом устремлялись назад в город.

Прямо перед нами стоят две груженые повозки, одуревшие от холода лошади пытаются выбраться на дорогу, но повозки переворачиваются, и поклажа валится в снег. Разрешаю одному из своих людей покинуть укрытие и распрячь животных. Мой сослуживец роется в грузе и вскоре возвращается, сияя от радости: он сумел раздобыть шоколад, салями и спиртное. Эти припасы нам как нельзя кстати — мы буквально набросились на еду, даже не заметили, как все смели и вылакали спиртное. Какие уж тут церемонии!

Еще одна «разведгруппа» обыскивает другую телегу, и скоро у нас целая гора этих сокровищ. Горы табака и порошкового молока, так что мы можем поделиться с соотечественниками.

Несколько часов спустя перестрелка танков и противотанковых пушек значительно ослабла, и поток людей на дороге поредел. Поступает новое донесение — большая группа вражеских танков следует на нас со стороны городских улиц, направляясь на Н[ойштадт]. Мы сразу же получаем приказ немедленно оставить позиции и переместиться влево. В это время показались русские танки, и мы, еще не успев добежать до опушки леса, подверглись обстрелу.

Русские захватили весь округ. Наше командование не хотело или не могло продолжать оказывать сопротивление. Решаю подбить проезжающий мимо танк, но, увы, меня некому прикрыть, и я не могу подобраться к машине на нужное расстояние. Охотничий азарт затмил все остальные чувства — я держал оружие слишком низко, и выстрел повредил только гусеницы. Экипаж молнией выскочил из танка. Второй выстрел пришелся тоже слишком низко. А потом нам пришлось уносить ноги — экипаж другого танка, по понятной причине, пришел в ярость и щедро осыпал всю местность своими подарками. Командир все видел и, несмотря на провал, был очень доволен.

Атака на город продолжалась. Три наших тяжелых противотанковых пушки вывели из строя значительное число русских танков, продвигавшихся в нашу сторону. Пушки были тщательно замаскированы и вели огонь до последнего снаряда. Мы заняли, а потом оставили сначала одну, потом другую позицию. Атакуя мелкие группы врага, мы сами попадали под огонь, ну, а потом считали потери. Больше всего нас донимали русские снайперы, эти ребята свое дело знали…

Похоже, нас обложили со всех сторон так, что деться нам некуда. Наши командиры в большинстве своем пьяны и растерянны. Доверия к ним со стороны солдат никакого. Унтер-офицер (ветеран войны, награжден, несколько раз ранен) командует соседним отрядом. Он просит у меня место в лазарете. К моему великому изумлению вижу, как он хватает ручную гранату и срывает чеку. «Хватит с меня этого дерьма! Все равно нас здесь перебьют, а я хочу еще раз увидеть жену и ребенка — ты поймешь меня и поможешь». Отойдя на несколько шагов, он подрывает гранату. Унтер-офицер жив — стонет, нога изувечена взрывом. Я квалифицирую произошедшее как несчастный случай и тут же подготавливаю его эвакуацию в тыл. На прощанье он крепко пожимает мне руку, и его отряд переходит в мое подчинение.

Наше положение чудовищно, а в радиодонесениях уловить смысл невозможно. Похоже, вышестоящее командование перестало существовать. Отныне каждому придется действовать на свой страх и риск. Поэтому решаем хотя бы попытаться избежать плена, поэтому пробиваемся на Д[анциг]. Неподалеку действуют отряды СС, они и расчистили нам дорогу. У нас не было ничего, чем можно было бы сразиться с русскими — их орудия щедро поливали нас огнем, с каждым часом обстрел становился все интенсивнее. Число убитых и раненых росло.

Лозунг «сражаться до последнего», похоже, утратил смысл для всех, кроме кучки офицеров, находившихся в сильном подпитии. Вот какой-то унтер-офицер прямо на глазах солдат несколькими выстрелами из пистолета укладывает шатающегося лейтенанта, пытающегося вернуть людей назад на простреливаемую танками и артиллерийскими орудиями позицию.

Пламя охватило барак, я пытаюсь вытащить самые необходимые личные вещи, но в пылающий барак уже не войти. И все же пищеблок уцелел, забираю оттуда готовую еду и продукты. Но в половники с супом сыплется штукатурка с потолка. Сняв с вертела несколько колбасок, прячу их в ботинки.

Солдаты рассеиваются в охваченном пожарами городе, переодеваясь на ходу в только что добытую штатскую одежду. Бесконечные машины и колонны снуют по широкой, пропитанной битумом дороге. Они мчатся вперед на полном ходу, невзирая ни на что и ни на кого. Ночь. Русские нас обнаружили и иногда стреляют в толпу наугад. Обломки машин мгновенно сталкивают в канавы, в любой момент с фланга могут появиться танки, и тогда уже точно конец. На протяжении всей ночи связи с нашими нет. Каждый действует сам по себе.

По счастливой случайности нахожу местечко в машине артиллерийской части, ее тянут на буксире.

Двигатель излучает легкое и приятное тепло. Одно плохо — мы движемся не на восток, как планировали, чтобы выбраться из этой заварушки. Скоро засыпаю мертвым сном. В Г[отенхафене] (бывший польский морской порт) у нас заканчивается бензин. Как человек, ни черта не смыслящий в артиллерии, я абсолютно бесполезен. Отдохнув, пробираюсь к месту встречи, где надеюсь отыскать кого-нибудь из нашего батальона.

Бухту безостановочно атакуют с воздуха. Наши зенитки работают как надо, и горящие самолеты англичан или американцев (их сложно различить) камнем устремляются вниз, или же их пилоты, раскачиваясь, опускаются на парашютах.

Одно из двух — либо я преждевременно рапортую о прибытии, либо просто единственный такой слишком ретивый командир. Как бы то ни было, я снова при делах, и меня перекидывают в новое подразделение, сформированное из остававшихся в округе солдат. На следующий день мы начинаем продвигаться к фронту. Все это до боли напоминает мне давнишнюю историю с фольксштурмом, хотя это регулярные войска, которым должны быть присущи «выдержка» и «сплоченность». Кого среди них не было, так это сопляков в форме. Это были прожженные ветераны, знавшие все ходы и выходы, хоть и выглядели понурыми, безразличными ко всему и исхудавшими до костей. Они до последнего защищали Курляндию,[64] но не за горами последний бой, и мышеловка захлопнется.

Военно-морские силы противника ведут огонь из орудий главного калибра. С деревьев свисают на веревках тела, их число не поддается подсчету. Воздушные силы действуют сообща с артиллерией — они подавляют наши зенитные и противотанковые батареи, число их катастрофически уменьшается. Наши артиллеристы, расстреляв боеприпасы, подрывают орудия.

Ночь застает нас в лесу, мы расположились в двух соседствующих бетонных бункерах, связанных между собой узкоколейкой. Темно, сыро и очень холодно. У нас нет соломы, даже сесть, и то не на что. Ни глотка теплого кофе и никакой надежды что-нибудь съесть. Мы промерзли до костей и проклинаем все на свете. Через какое-то время я слышу хлопок, а потом еще несколько ружейных выстрелов в помещении. Опять самострелы. Неужели эти идиоты всерьез верят, что им сделают перевязку и эвакуируют в тыл? Видимо, верят. Может, и на самом деле повезет, да и рана не будет очень болеть, но русские все равно найдут нас.

Впрочем, в этой толчее никак нельзя исключать и случайный выстрел. Хотя санитаров все равно нет и в помине — незачем они здесь.

На следующий день стрелка на барометре моего настроения падает до нуля — меня сделали временным командиром взвода, и предполагалось, что мы захватим небольшой участок территории. В сарае мы обнаружили большой склад оружия и боеприпасов, но, как выяснилось, из-за ржавчины и песка только процентов десять вооружения готовы к использованию. Всего несколько пулеметов исправны, а ленты к ним валяются в песке и грязи. Сменные стволы отсутствовали, а запасы самого важного — оружейного масла и смазки — были и вовсе мизерными. Выбрав все самое лучшее, отправляемся на изгибающуюся цепь холмов и там занимаем позицию, мне еще предстоит осмотреть каждый сторожевой пост и установить связь с командным пунктом.

На ферме находим картофельную пароварку, скоро она вовсю работает и у нас много вкусной, горячей еды. Совсем скоро происходит настоящее чудо — к нам заезжают развозчики еды и оставляют часть своих калорийных сокровищ. Обидно, что суп совсем холодный, но зато есть хлеб, колбаса, масло и табак — истинная радость солдата.