ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом - Дайана Койл

Что такое экономический рост?

И все же с появлением статистики ВВП для все большего числа стран, теория экономического роста совершенствовалась по сравнению с моделью Солоу, придававшей большое значение технологиям, но вместе с тем их объяснявшей. Новое поколение моделей роста, которые начали разрабатывать с 1980-х годов, позволило объяснить, как появляются технологии, вместо того чтобы смотреть на них как на загадочный «черный ящик». В этих теориях «эндогенного роста» технический прогресс усиливался по мере роста ВВП, поскольку более быстрый рост вызывал инвестиции и инновации. «Технологии» имеют разную форму: это и идеи в головах у людей, и образование и навыки, и идеи, уже воплощенные в оборудовании и новых товарах. Когда решили прямо оценить переменные, измеряющие уровень образования и инноваций, такие как количество патентов у предприятий, подтвердилась их важность для объяснения различий в темпах роста между странами.

Эти эмпирические исследования опирались на статистику послевоенного периода, но были дополнены изучением данных о ВВП для целого ряда стран, начиная аж с 1000 г. Энгас Мэддисон, работавший в Университете Гронингена в Нидерландах, посвятил свою жизнь экономической истории. Он возглавлял выдающийся Проект по международным сравнениям (International Comparisons Project), в рамках которого он осуществил титаническую работу, собрав первичные данные из огромного числа исторических источников, чтобы для разных исторических периодов построить ВВП согласно современным определениям. Мэддисон, умерший в 2010 г., не был известен за пределами своего профессионального круга. Но не будет преувеличением сказать, что составленные им данные являются теперь незаменимым источником для экономистов, изучающих макроэкономику и рост. В конце концов, должно пройти много лет, прежде чем новые технологии превратятся из блестящей идеи, родившейся в лаборатории или во время симпозиума, в жизнеспособный продукт, доступный для широкого применения; как утверждает историк экономики Пол Дэвид, срок может превышать 50 лет. Он приводит пример электрического мотора, который преобразил заводское производство и позволил внедрить конвейер. Фундаментальные открытия в сфере электричества относятся к 1870-м годам, но лишь в 1920-х годах большинство фабрик в США перешло на электрическую энергию[65].

Изучать динамику инноваций невозможно, не имея длинных рядов экономической статистики. Именно их Мэддисон и создал. Он начал публиковать их в 1999 г.[66] Это значит, что еще 10 лет назад экономисты, пытаясь объяснить рост, блуждали в потемках. Нужно сказать, что сегодня многие используют статистику Мэддисона неряшливо, без должной разборчивости. В конце концов, чтобы построить ВВП за 1000 лет, нужно было сделать множество допущений, предположений и хитроумных догадок. Как мы уже видели, до Второй мировой войны понятие национального дохода было иным, поэтому Мэддисону пришлось брать данные самой различной природы. Некоторые историки резко расходятся с ним во мнениях относительно отдельных периодов и стран. Таким образом, данные Мэддисона – большое подспорье и для тех, кто хочет сравнить закономерности роста в разных странах и в разное время, и им нет подходящей замены, но они не святыня.

По счастливому стечению обстоятельств, эмпирические данные, позволяющие узнать, как технологии вызывают экономический рост, появились как раз в то время, когда новый вид технологий начинал распространяться настолько широко, что, казалось, экономический скачок неизбежен. Речь, конечно, идет о компьютерах и революции Интернета. Это хороший пример растянутости во времени, описанной Полом Дэвидом. Программируемая ЭВМ была одним из основных изобретений времен Второй мировой войны. Она появилась благодаря работе по дешифровке немецких кодов в Блетчи-парк в Великобритании, а также блестящим концептуальным прорывам, сделанным Аланом Тьюрингом. На другом берегу Атлантики в военное и послевоенное время шла работа по созданию атомной бомбы, в которой участвовал Джон фон Нейман и др. Изначально компьютеры служили военным и научным целям, затем их стал использовать крупный бизнес, а в 1980-х годах они, наконец, стали достаточно компактными и дешевыми, чтобы проникнуть в офисы и со временем в дома. Параллельно в 1970-е годы в США шла разработка протоколов передачи данных между компьютерами – ею занималось Агентство по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам (Defense Advanced Research Projects Agency, DARPA) и другие группы. Первые компьютерные сети, начиная с 1970-х годов, появлялись в научной среде, и вплоть до 1980-х годов Интернет требовал от пользователей довольно высокого уровня специальных знаний. Общедоступным Интернет сделал Тим Бернерс-Ли, изобретший Всемирную паутину во время своего сотрудничества с лабораторией ЦЕРН (CERN) в Женеве. В 1991 г. лаборатория первой обзавелась собственным веб-сайтом. «Интернет принадлежит всем», – объявил позднее Бернерс-Ли[67]. Рядовые пользователи начали подключаться к Всемирной паутине в середине 1990-х годов, а 20 лет спустя доступ к ней стал повсеместным в развитых странах и стремительно проникал в развивающиеся. Эта новейшая тенденция во многом обусловлена появлением мобильных телефонов и смартфонов. Ведь телекоммуникации пережили собственную технологическую революцию благодаря таким инновациям, как оптоволоконные кабельные сети и другие виды беспроводной связи. Революция в коммуникациях и информации растянулась на 40 лет.

Бум «новой экономики»

К середине 1980-х годов стало ясно, что уже очень многие предприятия купили и начали использовать компьютеры, но какой это эффект окажет на экономику, было не так очевидно. В 1987 г. Роберт Солоу написал статью в «New York Times Book Review», на которую потом много ссылались. Он утверждал: «Эпоха компьютеров видна повсюду, кроме статистики производительности»[68]. На самом деле, прежде чем появится хоть какая-то выгода для ВВП или производительности, требовалось, чтобы воедино слилось целое множество независимых тенденций: технологические инновации, инвестиции в компьютеры и другое коммуникационное оборудование, а также реорганизация бизнеса сообразно новым машинам. Возьмем, например, Wal-Mart. Это компания-первопроходец, добившаяся поразительного роста производительности с помощью новых технологий. В McKinsey подсчитали, что на один Wal-Mart пришлась львиная доля роста американского подъема производительности в конце 1990-х годов[69]. Чтобы этого достичь, компания разработала модель сначала поставки товаров из Китая и других стран с низкими издержками через крайне запутанную логистическую сеть, а затем их продажи в огромных торговых центрах за чертой города. Розничная торговля родилась заново. Исследования, посвященные вложениям предприятий в компьютеры и средства связи в 1990–2000-х годах, показали, что без перестройки бизнеса, повышение производительности оказывается незначительным. Но те компании, которые перестраиваются, достигают внушительного роста производительности[70].

Через 10 лет после скептических слов Солоу экономические последствия компьютерной революции начали проявляться, по крайней мере в США. Рецессия начала 1990-х годов уступила место самому длительному расширению ВВП за всю историю капитализма в Америке. За весь период с 1991 по 2007 г. только в течение двух кварталов (в 2001 г.) ВВП испытывал легкое снижение. В других странах началось похожее длительное расширение, хотя и не такое зрелищное, как в США. Темпы роста ВВП от года к году постоянно колеблются, но можно абстрагироваться от этого, если рассмотреть средние величины за длительные периоды времени. Одна из забот экономистов – найти потенциальные темпы роста ВВП, исходя из скорости, с которой расширяется предложение труда и капитала, и степени производительности их использования. Среднегодовые темпы роста производительности в США увеличились с 1,38 % в 1972–1996 гг. до 2,46 % в 1996–2004 гг.[71] По оценкам, потенциальные темпы роста выросли еще больше – с менее чем 2 до 3 % (кто-то склонен полагать, что меньше). Если этот прирост кажется не таким уж большим, нужно вспомнить о формуле сложных процентов: при росте, составляющем 2 % в год, ВВП удваивается в течение 35 лет; при 3 % – за 24 года. Стало казаться, что если также пойдет и дальше, то новые технологии превзойдут послевоенную «золотую» эпоху.

Внезапно, о «новой экономике» и «новой парадигме» заговорили все. Казалось, что новые технологии принесут длительное повышение производительности в экономике. Особенную эйфорию испытывал Алан Гринспен, к тому времени уже старожил на посту председателя Федеральной резервной системы. Его суждения о потенциальном росте экономики приковывали пристальное внимание, поскольку именно он заведовал процентными ставками и монетарной политикой, с помощью которых обычно стимулируют спрос, впрочем, ценой усиления инфляции. Но об инфляции не приходилось беспокоиться, ведь благодаря новым технологиям у экономики образовался потенциал к ускоренному росту, а следовательно, дополнительный спрос мог быть легко удовлетворен. В своих воспоминаниях под заголовком «Эпоха потрясений» Гринспен рассказывает, как в 1995 г. он впервые вступил со своими коллегами по ФРС в дискуссию: они предупреждали, что экономическая «парадигма может смениться». «Я наблюдаю за циклами деловой активности с конца 1940-х годов. Ничего подобного еще не было, – отвечал Гринспен. – Такая глубина и постоянство технологических изменений отмечается раз в 50–100 лет»[72].