Шапка Мономаха - Алла Дымовская

Он потихоньку достал из внутреннего кармана пиджака листок и стал проверять. Так. Значит, пластин на шапке ровно восемь. Кто бы сомневался, так и есть. И только на одной из них кайма из глаголей развернута влево. Ага, на этой – углы орнамента идут вправо, на следующей тоже. А на противоположной, боковой? Влево. Базанов походил еще кругами, осмотрел шапку со всех сторон, хоть и с усилием. Из-за охранительной витрины видно было плохо, но с натугой и с угрозой свернуть себе шею Базанов исследовал всю кайму. Глаголи, развернутые влево, именно что присутствовали лишь на одной золотой пластине. И тут от дальнейших изысканий его отвлек интеллигентно-суховатый голос:

– Молодой человек, вы отстали от группы?

Базанов вздрогнул от неожиданности, обернулся. Подле него стояла худая пожилая женщина, вместо средневековых доспехов облаченная в мощные, толстенные очки в псевдороговой оправе, и грозно таращилась на заблудшего экскурасанта из-за стекол. Андрей Николаевич немедленно включил все свое братское чиновничье обаяние:

– Я, знаете ли, не намеревался совершать полный обход. Так, зашел по-соседски в обеденный перерыв, я служу неподалеку. – и Базанов с галантностью заговорщика развернул перед пожилой дамой свое министерское удостоверение. – Как говорится, не хлебом единым… Вот меняю пищу материальную на духовную. К тому же и экономия.

Музейная дама ощутимо подобрела и сменила менторский тон на доброжелательный:

– Еще бы, на наши-то с вами зарплаты. А вас, я смотрю, заинтересовал этот драгоценный убор? Случайно или увлекаетесь чем-то историческим?

И тут Базанов шестым чувством уловил некоторую для себя надежду и отважился:

– Не то чтобы случайно, а вдруг вспомнился один сошедший сверху слух, – и ощутил себя охотничьей собакой, идущей по следу медведя прямо в берлогу. – Якобы некие шутники явили вашу ценность президенту для символической коронации. Или это была другая шапка, та, что предназначалась малолетнему Петру?

Базанов нарочно усомнился в том эпизоде сплетни, который касался лишь варианта пресловутой шапки, подчеркивая тем самым несомненность ее изъятия из Палаты и свою осведомленность. Уловка сработала, и дама-смотрительница, как бы ища его сочувствия, разразилась возмущенными репликами:

– Это было форменное безобразие! Кощунство! Беспредел властей, если говорить современным языком. Но что могли поделать мы, подневольные и зависимые? Мы, которые не позволили бы себе и прикоснуться к этой всемирно значимой ценности без надлежащего оборудования! А им что? Хвать лапищами и потащили. Пятна, жир от рук! Варвары безбожные!

– Так над которой все же шапкой надругались варвары? – уточнил Базанов после долгого патетического ответного монолога, выражавшего его полное согласие и сочувствие.

– Над этой самой и надругались! – И дама энергично указала мизинцем на раритет за стеклом. – Именно что надругались! – Последнее слово она произнесла с особым смаком.

Они перекинулись еще парой реплик, порицающих подобное нахальство власть предержащих, и дама пошла своей дорогой прочь. А Базанов еще раз склонился над шапкой. Глаголи влево, значит. А вот самый камень посмотреть он все же не успел. И Ан —

дрей Николаевич перевел взгляд. Так и есть. Изумруд, чистый и овальной формы, но и только. Базанов долго в него вглядывался, пытаясь рассмотреть внутри камня неизвестно что или кого. Не добившись успеха, Андрей Николаевич собрался уже было прочь, вздохнул напоследок и неизвестно зачем прошептал с укоризной взявшиеся из недавней памяти слова: «Вот тебе и дар, и печать Святого Духа!» И тут же в глубине изумрудных волн возникло стремительное возмущение, сковало взор и мысли, растеклось и разрослось вширь, и взяло Базанова в плен. Из золотого гнезда на него таращился теперь страшный глаз змеи. И именно в этот момент, проваливаясь в его жуткую пропасть, полную обжигающего, колкого льда, Базанов осознал, что всё в «глупом письме» правда, и до конца.

Глава 6

«Рабочий и колхозница»

Приветственная речь грозила затянуться. Тягомотов разве коротко скажет?! Но и торопить выходило не политкорректным, как любил выражаться его помощник Альгвасилов. Впрочем, бог с ним, Тягомотов министром получился неплохим, и культура при нем несколько воспрянула от рахитичного состояния, а кое-где даже стала процветать. Да и во все времена культурные начальники обожали поговорить, было бы кому слушать. А тут целая толпа и еще корреспонденты – газетные и от телевидения. Ермолов, подумав немного, поощрительно улыбнулся министру. И чуть было не переступил с ноги на ногу, уж больно долго пришлось стоять. Но и спохватился. Пребывать на этой церемонии, как и на всякой иной, Ермолову полагалось монументально-неподвижно. Он вспомнил о египетских фараонах, вздохнул про себя. Тем счастливчикам все же доставалось какое-никакое, а седалище. И тут же устыдился. Мало, что ли, бед на его голову, а он переживает по пустякам. И Ермолов снова улыбнулся. И тотчас пожалел о собственной опрометчивости. Тягомотов воспринял двойное поощрение и, кажется, теперь вознамерился блеснуть дополнительным красноречием. Ну что ж, все справедливо. Раз уж ты глава целой страны, думай, что делаешь, а нет, так терпи.

На центральный парковый цоколь бывшего ВДНХ, только что новый, с иголочки, водружали «Рабочего и Колхозницу». И по случаю воскрешения прославленного монумента собрали торжество. Спасение «железной» парочки, будто играющей в ручеек при помощи примитивных орудий труда, с недавних времен было умышленно превращено им, Ермоловым, во всегосударственное и всенародное мероприятие. Собирали пожертвования, больше для виду, конечно, коммерческие типографии опорожнились штабелями открыток и альбомов с Верой Мухиной и без нее, и с гигантским символом провалившегося народовластия на самом главном, переднем плане. Популярные ведущие авторских программ разражались – кто славословиями, кто скандальными разоблачениями, в прямой зависимости от идейной ориентации спонсоров. Не менее популярные композиторы не мешкая жарили наперегонки песни и рэп-скороговорки, опять же в честь разнополой монументальной группы, или же неприличными, но очень окупаемыми намеками этой чести лишая. А он, Ермолов, словно цирковой фокусник, снова отвлекал внимание зеваки-обывателя, доставая кролика из цилиндрической шляпы за бесконечно длинные уши, и запускал карточный фейерверк.

А только скульптурная группа после чудовищных усилий реставраторов и впрямь стала хороша. Хоть день и выдался по-зимнему пасмурным, но Рабочий и его Колхозница оба сияли свеженачищенной гладью металла и возрожденным, полузабытым энтузиазмом бесплатного труда. Но если уж России по-прежнему суждено во веки веков остаться империей, то и такой символ сойдет, главное, чтобы был покрупнее и подороже. Подле творения маялся в последней нерешительности митрополит Мефодий, будто никак не мог отважиться, хотя все давно уж было определено. Освятить атеистический союз стальных гигантов вроде бы получалось моветоном, но просил лично Ермолов, и Владыка поддержал. Негоже Истинно Православной оставаться в стороне, когда в обществе черной дырой зияет ничем и никем не занятая идеологическая ниша. И если не святой крест, то мало ли кто захочет поторопиться ее застолбить. Тут ведь можно ожидать и национал-коммунистов, и скинхедов-капиталистов, и даже последователей учения Мао. И вот Мефодию пришлось утруждаться с кадилом. Но на то и благие цели, чтобы ради них совершать компромиссные до беспринципности поступки. Как говорится, Бог простит.