Краткая история мифа - Карен Армстронг

Многие современные открытия имели оборотную сторону. Новая астрономия явила людям поистине захватывающую картину Вселенной. Николай Коперник (1473–1543) рассматривал свои научные исследования как религиозную деятельность, преисполнявшую его благоговением. Однако результаты этих исследований выбивали у многих почву из–под ног. Миф издавна приучил людей верить, что они в своей глубинной сущности связаны со всем мирозданием. Теперь же обнаружилось, что человечеству отведено во Вселенной весьма скромное место — на какой–то захудалой планете, вращающейся вокруг ничем не примечательной звезды. Кроме того, оказалось, что нельзя доверять собственным органам чувств: Земля только кажется неподвижной. С одной стороны, людей все активнее побуждали мыслить самостоятельно, но с другой — они все глубже увязали в зависимости от современных «специалистов», кроме которых никто не мог проникнуть в тайны природы.

Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626) выступил с декларацией независимости, решительно взялся освободить науку от оков мифологии. В своем труде «О пользе и успехе знания» (1605) он провозгласил начало новой славной эпохи. Наука положит конец всем человеческим бедам и спасет мир. Ничто не должно препятствовать этому великому начинанию. Все религиозные мифы следует подвергнуть строгому критическому анализу и отбросить те из них, которые противоречат доказанным фактам. Разум — единственный путь к истине. Первым ученым, всецело принявшим эти идеалы эмпиризма, стал, пожалуй, Исаак Ньютон (1642–1727), сведший воедино открытия своих предшественников посредством развивающихся научных методов эксперимента и дедукции. Он был убежден, что несет своим собратьям–людям точное и доселе неведомое знание о мире, что разработанная им концепция устройства мироздания полностью согласуется с фактами и подтверждает существование Бога — «великого Механика», воплотившего в жизнь замысловатый механизм Вселенной.

Однако безоговорочная приверженность логосу не позволяла Ньютону оценить преимущества интуитивного восприятия. Мифология и мистицизм для него были всего лишь примитивными формами мышления. Он считал своей миссией очистить христианство от учения о Троице и прочих подобных доктрин, противоречащих законам логики, не понимая при этом, что греческие богословы IV века изначально ввели догмат о Троице именно как миф, подобный мифам еврейских каббалистов. Как пояснял епископ Григорий Нисский (335–395), Отец, Сын и Дух Святой суть не объективные онтологические факты, а просто образы, в которых неназываемая и невыразимая Божественная природа предстает ограниченному человеческому уму[98]. Рационально доказать существование Троицы так же невозможно, как постичь рассудком стихотворение или музыкальное произведение. Однако Ньютон был способен мыслить о Троице лишь рационально. Он принимал за ложное все то, что не поддавалось логическому объяснению. «Таков уж нрав этих пылких и суеверных детей рода человеческого, — с раздражением писал он, — что в делах религии они привержены всему таинственному, по каковой причине ценят превыше всего то, что менее всего разумеют»[99]. Современные космологи уже не верят в ньютоновского рационального бога, однако многие люди, воспитанные в традициях западной культуры, подобно ему, по сей день даже в вопросах религии отдают предпочтение логосу перед мифом. Вслед за Ньютоном они считают Бога некой объективной и доказуемой реальностью. Поэтому многим западным христианам нелегко дается идея Троицы. Как и Ньютон, они не могут понять, что концепция Троицы призвана лишь напоминать христианам, что думать о Боге как об обычной личности не следует[100].

Научный логос и миф становились несовместимы друг с другом. До сих пор научные исследования велись в рамках мифологического мировоззрения, объяснявшего их значение. Французский математик Блез Паскаль (1623–1662), человек глубоко верующий, пришел в ужас, задумавшись о «вечном безмолвии» бесконечной Вселенной, образ которой явила современная наука:

«Когда я вижу человека в его слепоте и ничтожестве, когда я смотрю на всю эту безжизненную Вселенную и на человека, предоставленного самому себе, беспросветно затерянного в глухом уголке Вселенной и не ведающего, кто забросил его сюда, что ему делать и что станется с ним, когда он умрет, не способного постичь ровным счетом ничего, — меня охватывает ужас, словно меня во сне перенесли на какой–то страшный необитаемый остров и, проснувшись, я оказался один как перст, и нет пути к спасению. И тогда я просто диву даюсь, как же люди в столь жалком положении не доходят до полного отчаяния»[101].

Но в эпоху Просвещения, в XVIII веке, тучи рассеялись. Джон Локк (1632–1704) пришел к выводу, что доказать бытие священного невозможно, но он не сомневался в том, что Бог существует и что человечество стоит на пороге новой, светлой эры. Немецкие и французские философы–просветители сочли устаревшими религии прошлого, проникнутые мистицизмом и мифологией. Это представление разделяли английские теологи Джон Толанд (1670–1722) и Мэтью Тиндаль (1655–1733): только логос, утверждали они, способен привести человечество к истине, и христианство следует очистить от всех мистических и мифических элементов. Древние мифы стали подвергаться логической интерпретации, но эта затея была обречена на провал: ведь мифологические сюжеты изначально не рассчитаны на буквальное понимание.

Как ни парадоксально, «век разума» ознаменовался масштабным всплеском иррациональных предрассудков. «Охота на ведьм», охватившая в XVI—XVII веках многие католические и протестантские страны Европы, продемонстрировала, что научный рационализм далеко не всегда способен удержать в узде темные силы бессознательного. «Охота на ведьм», этот чудовищный плод массовых фантазий о демонической одержимости, вылилась в казни и пытки тысяч невинных жертв. Люди верили, что ведьмы вступают в половую связь с демонами и летают по воздуху на сатанинские оргии. Прежде мифология учила людей справляться с неосознанными импульсами, но теперь, лишившись этой поддержки, бессознательное вышло из–под контроля. И одним из знамений современности стало ужасное, разрушительное безрассудство. Оно проявилось в некоторых новых течениях христианства, стремившихся облечь идеалы Просвещения в религиозную форму. Квакеры[102] были названы так потому, что на своих собраниях они тряслись, вопили и завывали. Пуритане, среди которых было немало преуспевающих капиталистов и хороших ученых, также отличались беспокойной духовной жизнью. За плечами у большинства из них был травматический опыт обращения в новую веру, вследствие чего многие впадали в депрессию, а некоторые даже кончали жизнь самоубийством[103]. Тот же синдром наблюдался в период так называемого Первого великого пробуждения в Новой Англии (1734–1740). Все стремились к мистическим прозрениям и измененным состояниям сознания. Но высшие ступени мистического пути оказались доступны далеко не каждому. Чтобы достичь их, требовались особая одаренность и страсть, а также непосредственная передача опыта от сведущего наставника. А коллективные мистические переживания необученных и неопытных людей зачастую приводили к массовой истерии и даже серьезным психическим расстройствам.

К XIX веку в Европе начало распространяться представление о том, что религия по своей сути вредна. Людвиг Фейербах (1804–1872) утверждал, что она убивает в людях человечность, а Карл Маркс (1818–1883) объявил религию симптомом болезни общества. И действительно, мифологическая религия в тот период могла порождать нездоровые противоречия. То был век науки, и люди хотели верить, что их традиции согласуются с новыми идеалами рационализма, но при буквальном прочтении мифов это было невозможно. Именно поэтому произвел такую сенсацию труд «Происхождение видов» (1858), опубликованный Чарльзом Дарвином (1809—1882). В намерения Дарвина не входило критиковать религию: он лишь тщательно и последовательно рассматривал свою научную гипотезу. Но поскольку к этому времени миф творения из Книги Бытие стал восприниматься буквально, многие христиане почувствовали, что все здание веры опасно зашаталось. В прошлом мифы творения никогда не принимались за исторически точные описания: они выполняли психотерапевтическую функцию. Но если рассматривать Книгу Бытие как изложение научных фактов, получится гибрид лженауки и лжерелигии.

Новый историко–критический метод изучения Библии продемонстрировал, что нельзя трактовать ее буквально. Помимо прочего, в Библии содержатся и заведомо ложные утверждения. К примеру, Пятикнижие не написано Моисеем, а составлено много позже различными авторами; царь Давид не сочинял псалмов, а большинство рассказов о чудесах — всего лишь художественный вымысел. Таким образом, библейские сюжеты — это именно мифы в широком смысле слова, то есть не исторические описания. Историко–критический метод по сей день остается жупелом для протестантских фундаменталистов, утверждающих, что каждое слово Библии — буквальная, научная, историческая истина; но подобная позиция крайне уязвима и не ведет ни к чему, кроме глухой обороны и отказа от полемики.