Высоко над уровнем моря - Олег Метелин

– Приходилось слышать, – улыбнулся Вадим.

Он уже не чувствовал между собой и Мухой пропасти, что разделяла их раньше. Пропасти разных сроков службы и множества предрассудков, полезных, нелепых, а то и попросту вредных, которые разъединяют в армии людей, обязательно сошедшихся бы на «гражданке».

С Мухиным Вадим, наоборот, вряд ли стал дружен в мирной жизни: не нашлось бы ничего, что объединяло их. А здесь их соединили горы – субстанция более могущественная и древняя, чем простой случай. И теперь в глазах Вадима Муха был не только солдатом, прослужившим в Афганистане пять месяцев, переболевшим дизентерией и малярией, прошедшим через десятки боевых операций и награжденным медалью «За отвагу». А также «черпаком», обожающим гонять молодых бойцов.

За этой оболочкой проступило другое «я» Мухина. «Я» рабочего парня, в меру хитрого, в меру наивного, далеко не ангела, но не способного на большую подлость, живущего по приобретенным с детства дворовым правилам чести. Все это помогало ему приспособиться в этой жизни лучше, чем Вадиму.

Варегов смотрел на Муху и думал, что те университеты, которые он проходит здесь, дороже всех филфаков на свете.

… – А уж коли слышал про Вовочку, то нечего геморрой отращивать – пошли! – резко поднялся с земли Мухин, – Давай, не тормози: нам еще много чего надо будет сделать.

Кусты расступились. Вадим и Муха, прыгая, как архары, по гранитным обломкам, выскочили на гранитные камни ущелья.

– Ну, вот и все, – выдохнул ефрейтор, – Часть дела сделана. Видишь вон тот валун? Там наши колодец сложили. Дуй к нему, а я пока отдохну – мне по сроку службы положено.

Варегов опустил термос в квадратный бочажок, аккуратно выложенный камнями. Через него, журча, мчался прозрачный поток горной речушки. Струи пузырились около солдатских сапог, и Вадим сквозь их разогретую кожу чувствовал холод воды.

– Это хорошо, что здесь проточная вода, – донеслось до него.

Мухин сидел в «зеленке» и только сигаретный дым выдавал его присутствие.

… – Если бы просто колодец был, «духи» его в два счета отравили.

– А они здесь часто бывают? – Вадим покосился на прислоненный к валуну свой автомат.

– Да не-е… Это место надежное. Вот на «тройке» – это да. По той «точке» чуть ли не каждую ночь из чего – нибудь лупят: то из ДШК врежут, то «эрэсами» накроют. Набрал воду? Тащи сюда.

Варегов опустился на гладкий и теплый от солнца валун рядом с Мухиным.

– Сиди в «зеленке» тихо, – говорил тот, – и внимательно смотри по сторонам. Возьми красную ракету. Пустишь ее, как только «духов» увидишь. Это сигнал для меня и для наших, чтобы на помощь пришли. Придут, не боись. Все понял? А я вон за ту скалу схожу, куропаток посмотрю.

"…Вадим, что с тобой случилось? В твоих письмах непонятное ожесточение. Эти нападки на Сашу, про которого я тебе рассказала… Неужели ты ревнуешь? Глупо! Во – первых, нет повода, а во-вторых, мы с тобой не связаны никакими обязательствами. Мы даже ни разу не виделись. Предъявлять претензии только после заочного знакомства – мальчишество.

Повторяю, поводов для ревности нет – просто он мой однокурсник. Поэтому прекрати свое брюзжание. Да и что плохого в том, что он не будет служить в армии? Если ему повезло, и родители сделали ему отсрочку до конца учебы в институте? Не хватало еще, чтобы он попал в Афганистан. Ты-то хоть на Дальнем Востоке служишь…

Вадим, ты так пишешь о Саше, словно он твой личный враг. Приводишь примеры «мужания» в армии. Какая «школа жизни». Вадик? Кому стало легче, что ты сейчас мерзнешь в своей Амурской области среди сопок? Для романтики это хорошо на месяц – два. А что дальше?

Не обижайся, Вадик, но я скажу правду. Раньше твои письма интересно было читать, а теперь… Вы тупеете в этой армии. Твои письма забиты ходячими солдатскими мудростями. Ты не замечал, что твои описания природы уже два месяца кочуют из одного письма в другое?"

Варегов зябко повел плечами, хотя скалы, казалось, плавились от зноя, и прохлада со стороны речки лишь только напоминала о себе.

Он сидел на валуне в кустах и вспоминал ее последнее письмо. Странно, он даже не подозревал, что запомнил его чуть ли не дословно. Может, она была права?

«Нам не стоит больше писать друг другу!…» – Вадим сидел тогда в Ленинской комнате роты.

Злость и обида хлестали на бумагу: только что он подрался со Камневым. Ссадила скула, крутило душу после разговора с замполитом: «С кем дрался? – Неважно, товарищ старший лейтенант, со своим призывом. „Дедовщины“ здесь нет, товарищ старший лейтенант…»

Он застал Камнева, читающим вслух ее письмо «старикам». Хороший удар слева у этого художника. Кто же знал, что он левша?

Варегов после своего ответа сжег все ее письма, оставил только фото. На которое, впрочем, после этого старался не смотреть. Просто хранил в портмоне. Фотография сгорела в пламени спички за час до вылета в Афганистан. Когда им сказали, куда направляется сводная рота молодого пополнения. Варегов не представлял, что ЕЕ лицо может оказаться в чужих руках, в руках очередного «коллекционера», если с ним что-то случится. Не хотел представлять.

За скалой ударил выстрел. Потом еще один. Отбойным молотком простучала короткая очередь.

«Чего это Муха по куропаткам очередями стреляет, – насмешливо мелькнуло в голове Вадима, – Охотничек хренов…»

После выстрелов снова наступила тишина, замешанная на ненавязчивом журчании воды и шелесте ветра в гибких ветвях кустарника.

«Может, я был не прав? Стоило тогда найти совершенно другие слова. А этот Саша? Нет, похоже, меня все-таки разменяли…»

Странное и острое ощущение необычности происходящего заставило его поднять голову. Как будто на сцене театра, где-то сбоку, у самых кулис, появились новые действующие лица. Ты не видишь их, увлеченный игрой актеров в центре сцены, но каким-то внутренним чутьем угадываешь изменение ставшей уже привычной картины.

Из-за валуна, за которым двадцать минут назад скрылся Мухин, вышли двое.

Серые фигуры в ярком солнечном свете.

Мир вдруг стал узок: исчезли шорох листвы, журчание речки, ущелье вокруг. Ничего не осталось – только эти.

Тот, что справа, высокий, несет в руке что-то черное, круглое. В другой – автомат.

Ни шороха шагов, ни разговора. Они просто шли к Вадиму.

Спокойной уверенной походкой приближались к кустам, где сидел он. Они не знали о его существовании, иначе стволы их АКМов не смотрели так расслабленно вниз.

Вадим сполз с камня на землю, встал на колени – «зеленка» надежно скрывала его. Острые камешки кололи ноги, но они не существовали для него, он их просто не чувствовал.

«Что делать?! Что-то говорил Мухин. Он… Но почему они идут с той стороны, куда ушел Муха?»

Тот, что повыше, повернул голову к спутнику. Черная борода, белые зубы. Что-то сказал.

Невидимый киномеханик подвернул установку резкости на объективе. Все краски мира залили ставшие вдруг резкими детали и рванулись в расширенные зрачки.

«Муха!»

Измазанная кровью голова в руке высокого. Ствол второго автомата за плечом толстяка.

«Муха!»

Колышущаяся листва перед глазами и тугой спуск предохранителя. Его щелчок кажется громким: не услышали бы. Ствол прошелся из стороны в сторону и остановился на длинном.

«Услышав два выстрела, плавно отпустить нажатый курок» – это из наставлений, усвоенных еще в карантине.

Короткая очередь. Длинный сгибается пополам, неуклюже опускается на колени и утыкается в камни.

Вадим не видит это во всех подробностях. Он чувствует: длинный упал.

Коротышка бросается под прикрытие скал, вскидывая на ходу автомат. Успеть раньше…

Курок – до упора, АК –74 бьется у плеча. Вадим водит стволом, видит, как за спиной у коротышки на белом боку валуна взлетают дымки от рикошетящих пуль. Толстяк раскидывает широко руки и медленно, словно картонная мишень на стрельбище, опрокидывается назад.

Длинный лежит низком, на нем зеленая солдатская куртка и широкие серые штаны. Куртка быстро набухает кровью: между лопаток – строчка из трех огромных выходных отверстий. Левая рука «духа» прижата к груди. То, что раньше было Мухиным – под этим телом.

Вадим знает, что должен сделать. Медлит, не определив для себя, чего боится больше: увидеть голову убитого Мухина или лицо первого убитого своими руками врага.

Так и не сделав выбор, он, ставшими вдруг ватными ногами перешагнул через труп моджахеда, сделал несколько шагов к ручью. Вода обожгла холодом лицо, горло…

Как будто ломом ударили в спину. Вадим, стремясь удержаться на ногах, сделал шаг вперед.

Ноги подломились в коленях. Поток, такой желанный еще мгновение назад, стремительно бросился в лицо, пальцы скользнули по мокрым камням. Вода перед глазами стала как-то странно чернеть: тонкими извивающимися струйками.

Горное эхо запоздало принесло гулкий удар выстрела. Но рядовой Вадим Варегов его уже не слышал.