ИБН БАТТУТА(ЖЗЛ-364) - Игорь Тимофеев

Мусульмане относились к окружавшему их кладбищу язычников гораздо терпимее. За редкими исключениями ничего не разрушали. Но, конечно же, если удавалось напасть на след древнего захоронения, так же как и их предшественники, не отказывали себе в удовольствии вытащить из него все, что можно было сбыть на рынке, - золото, серебро, драгоценные камни.

Нередко они участвовали в разрушении, не преследуя никакого злого умысла. Так, феллахи с чисто крестьянской сметкой подметили, что глиняные кирпичи, которые были основным строительным материалом древних зодчих, очень удобно использовать для удобрения полей. Они называли эти кирпичи себахами. Миллионы таких не имеющих цены себахов на протяжении нескольких веков перемешивались с землей, как простой навоз. Так в сравнительно короткий исторический срок были «съедены» целые города.

Путешествуя вверх по Нилу, Ибн Баттута, как всюду, куда он приезжал, в первую очередь интересовался суфийскими обителями, могилами святых, встречался с религиозными деятелями провинциальных египетских городов. Лишь мимоходом обмолвился он о виденном им в Ихмиме древнем храме с барельефами и иероглифами, изображениями зодиака и животных. И снова перечень мечетей, мавзолеев-мазаров, благочестивых шейхов-чудотворцев, местных святых. Даже в Луксоре, этой лавке древностей, Ибн Баттута не заметил ничего, кроме гробницы городского патрона Абуль Хаджаджа аль-Уксури, которая, кстати сказать, находилась в небольшой мечети, примостившейся на территории храма фараона Аменофиса III с его святилищами и колоннами гипостиля, возвышающимися по сей день.

Не заметил Ибн Баттута и того, что неторопливые темнокожие жители Верхнего Египта, ревностно исполняющие все заповеди пророка, с не меньшим усердием чтут обычаи и поверья языческой старины и что многие их праздники, которые по ошибке относят к мусульманской традиции, родились во времена фараонов и имеют в своей основе культ Осириса, Амона-Ра и Хатхор.

- О солнце, о солнышко! Возьми зуб осла и подари мне зуб газели! - говорят они, бросая вверх вырванный зуб. И в этом узнается древний, унаследованный от предков культ Солнца.

Исламу не удалось до конца разрубить невидимые духовные узы, связывавшие мусульман с жизнью Древнего Египта. В некоторых районах Дельты, желая убедить собеседника в чем-то, клялись солнцем; жители каирского пригорода Матария, как и их древние предки в Гелиополисе, поклонялись дереву.

В деревнях долины Нила столь же искренне, как и тысячи лет назад, верили в магию, дурной глаз, заклинания, талисманы и амулеты. Сохранялся там и женский обряд изгнания злых духов.

Многие феллахи по примеру древних египтян суеверно делили дни недели на счастливые и злосчастные; плакальщицы били себя по лицу и рвали волосы, наполняя жалобными причитаниями знойную тишину мусульманских кладбищ; мужчины по праздникам выходили в круг биться на тростниковых палках, повторяя движения, увековеченные в цветных барельефах на стенах храмов и гробниц.

Об этой преемственности Ибн Баттута не мог ничего знать. Зато подметил особую, почти суеверную любовь египтян к Нилу, даром которого, по известному выражению Геродота, была их страна. Нил - первая крупная река в жизни Ибн Баттуты - отложился в его памяти рядом с двумя другими великими реками - Волгой и Индом.

…Дорога идет вдоль Нила. В этих местах речная долина сужается: вдоль западного берега сплошным хребтом тянутся однообразные серые горы, восточный берег - узенькая полоска возделываемой земли, зажатая между водой и серебристыми дюнами. Желтые змейки песчаных оползней вклиниваются в зеленую пойму, засыпают посевы. Здесь у изножья дюн белеют глинобитные постройки феллахов: люди живут в раскаленных песках, зорко охраняя от натиска пустыни каждый клочок плодородных илистых наносов.

Солнце печет немилосердно, воздух, как раскаленная жидкая лава, обжигает ноздри и щеки, слепит слезящиеся глаза. Жара спадает лишь к ночи, но спать почти невозможно - мириады комаров слетаются от арыков, до самого рассвета с пронзительным писком кружат над головой.

Наконец остаются позади Кена, Кус, Иена, Идфу. Короткая остановка, где осликов приходится сменить на верблюдов: предстоит двухнедельный мучительный переход по каменистой пустыне. На городском рынке с утра толпятся погонщики-бедуины, сдающие внаем выносливых быстроходных верблюдов - махари, которым не страшны ни зной, ни жажда, ни раскаленные пески.

В целом мире, очевидно, нет более унылого и удручающего ландшафта, чем тот, что открывается взору путника, направляющегося к Красному морю. Узкая караванная тропа тянется в безжизненном ущелье, среди пышущих жаром обломков скал и отполированных знойными ветрами гигантских валунов, то и дело преграждающих путь. Размеренно похрустывает под верблюжьими ступнями мелкий гравий, повсюду, куда ни бросишь взгляд, бесконечные серо-черные холмы, причудливые утесы, плоские, напоминающие могильники плато. Жара и безмолвие. Никаких признаков жизни. Лишь кое-где зловеще белеют на черном песке скелеты верблюдов и ишаков, издохших, должно быть, сотни лет назад, потому что в местном сухом климате трупы сохраняются долгие годы, не подвергаясь гниению, и лишь сжимаются, усыхают, не теряя своего первоначального обличья, если только не станут добычей стервятников или гиен. Временами, пугаясь песчаного оползня или подпрыгнувшего из-под ноги камня, выскочит из-под скальных обломков, помедлит, присматриваясь холодным немигающим взглядом, серая пустынная змея и зашуршит, извиваясь гибкой лентой, снова исчезнет в камнях. Особенно опасна слепая рогатая турриша - сжавшись упругой пружиной, она прыгает прямо в лицо. Прикроется бедуин ладонью, и останется одно из двух: либо отсечь острым кинжалом укушенную кисть, либо умереть в корчах, не успев покаяться и испросить прощения грехов.

На одном из ночных привалов путникам пришлось отбивать нападение гиен.

«Одна из гиен, - вспоминает Ибн Баттута, - вцепилась в мое седло и, разорвав привязанный к нему вьюк, утащила мешок с финиками. Лишь наутро мы обнаружили пропажу. Мешок был разодран в клочья, и большая часть содержимого съедена…»

Утром пятнадцатого дня с востока задул солоноватый свежий морской ветер. Ущелье стало раздвигаться, и к полудню в далекой сизой дымке возникла крошечная игла минарета.

Это был Айдаб, знаменитая гавань, главный пункт морской торговли с Йеменом и Индией. Персидский путешественник Насир-и-Хусрау, побывавший в Айдабе в XI веке, оставил красочное описание этого красномор-ского городка:

«Город Айдаб лежит на берегу моря, там есть мечеть, жителей там около пятисот человек. Он подчинен египетскому султану. Там находится таможня, так как туда прибывают суда из Абиссинии, Занзибара и Йемена, откуда товары везут по той пустыне, по которой ехали мы, До Асуана, а из Асуана на судах по реке Нилу доставляют в Миср,