Голубая стрела - Владимир Черносвитов

Электрик, фамилия которого, как узнал Петров, была Иволгин, потупил взгляд и вздохнул.

— Вы — честный, случайно попавший сюда человек. А я — добровольно сдавшийся в плен трус. Я — конченый человек. Мне уже не простит родина — поздно!

— Ну, а если и не простит. Разве не лучше умереть на своей земле советским гражданином, чем без роду, без племени сдохнуть, как собака, где-нибудь на чужбине от рук тех, кому сейчас служите и кого ненавидите?

Иволгин, словно от удара, вобрал голову в плечи, потом выпрямился и горячо зашептал:

— Да, я боюсь… Я всегда боялся смерти. Но так жить больше не могу. Не могу, понимаете? Вы… вы поможете мне? Возьмете с собой? — Иволгин вскочил с места, заторопился: — Скорее! Бежим, пока не поздно! Говорите, что надо, я все сделаю. Только не оставьте меня!

В глазах Петрова отразилось сострадание. Он взял Иволгина за рукав:

— Сядьте. Вы уже нашли в себе мужество, это хорошо. А теперь я скажу больше: не бойтесь ничего, родина вас простит.

— Что вы, — снова вскочил Иволгин. — Нам зачитывали и говорили…

— Плюньте… Вы ведь не знаете, что Советское правительство объявило амнистию всем подобным вам лицам, которые искренне раскаиваются в своих преступлениях перед родиной и добровольно возвращаются в Советский Союз.

— Боже мой! — взялся рукой за лоб Иволгин. — Мы… А нас…

— Да, вас простят. Но вас простили бы и без этого закона, если бы вы добровольно пришли с повинной. Так что можете без страха бежать отсюда.

— Простите, как «можете»? — улыбаясь, спросил Иволгин. — А вы?

— А я уже сказал вам: бегать не обучен. Нас учили побеждать, а не бегать. Я буду бороться. И, откровенно говоря, хотел бы видеть вас рядом. — Летчик тепло посмотрел в глаза Иволгину и протянул ему руку: — Значит, идет?

— Спасибо. Я сделаю для вас все.

— Пока ничего не нужно. Скажите, что представляет собой Османов?

— Мы ведь тут мало что знаем друг о друге. Об Османове я слышал тоже немного. Он когда-то проник в советский флот, потом перешел или вернулся к Деницу. Был командиром лодки в отряде рейдеров «Вульф», имел заслуги перед фюрером — вот, собственно, и все, что мне известно о нем. Это человек страшный…

…Пролежав у мыса Хорас весь день и вечер, лодка Османова около полуночи поднялась с грунта и рванулась под водой к границе. Но вражеская субмарина не прошла и половины пути к рубежу, как из электромоторного отсека потянуло запахом горелой обмотки и шеллака, а винты остановились. Лодка потеряла ход.

В кормовой отсек тут же ворвался Османов. Отыскав глазами Иволгина, растерянно стоявшего у электромоторов, он заорал:

— Почему нет хода?!

— Авария… Моторы сгорели… — пролепетал тот.

Лицо Османова побелело, задергалось, глаза метнули злобные молнии.

— Сгорели? Ты кого обмануть вздумал, сучья душа!..

Османов рванул из кармана пистолет, но удар в висок помешал ему выполнить свое намерение. Пришел в себя он почти мгновенно. Его руки уже были стянуты за спиной той самой веревкой, какая недавно связывала Петрова. Османов сел, обвел взглядом вокруг. Дверь в соседний, проходной отсек была наглухо задраена изнутри, и Петров деловито закручивал последнюю гайку. Из кармана летчика торчал османовский пистолет. Позади поверженного стоял Иволгин.

— Дружка нашел, сучья душа? — яростно зашипел Османов. — Подожди, обоих на кол посажу. Рядышком…

Петров обернулся и сделал шаг вперед. Одна бровь летчика насмешливо поднялась.

— Я, кажется, не больно деликатно обошелся с вами? Предлагаю забыть это. Вставайте… Ну, пошевеливайтесь!

Османов неуклюже поднялся на ноги, угрожающе-вопросительно посмотрел на офицера:

— Дальше что?

— Садитесь сюда, — показал Петров на банку у пульта электрика, вытащил из держателя трубку телефона, передал ее Иволгину и сказал, не снимая пальца с рычага аппарата:

— Иволгин. Подержите ему трубку у рта… А вы, синьор Османов, извольте сами передать своим подручным следующее: «Приказываю немедленно всплыть, зажечь ходовые огни, через минуту выпускать по ракете и сдаться первому подошедшему кораблю». Ясно? Предупреждаю: передать буквально. Говорите.

— А если я не желаю?

— Умолять не стану, не думайте. Будете болтаться тут, пока сторожевики вас не нащупают и не долбанут.

Не подозревая того, Петров угодил в самое больное место Османова. В движущейся субмарине бандит еще переносил бомбежку, но, на секунду представив себе бомбовый удар по неподвижной лодке, пират содрогнулся и тяжело задышал:

— Ладно, давайте.

Османов покосился на летчика и хрипло проговорил в поднесенную трубку:

— Центральный? Кто?.. Дай трубку Власову… Власов? Моторы полетели к чертям, а меня тут…

Петров нажал на рычаг и прервал разговор. Османов усмехнулся:

— Ну, ладно, ладно! Черт с вами, соединяйте, скажу, как хотите… Эх!..

Резко вскочив, он ударил головой под челюсть Иволгина, пинком ноги отбросил Петрова и наклонился к упавшей на столик трубке:

— Власов! Всплывайте и полным ходом жмите за границу! Вышибите толом дверь и освободите меня. Поняли? Только вперед!.. — успел выкрикнуть он, прежде чем сам отлетел от столика.

В душном отсеке наступила минутная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием трех человек, молча смотревших один на другого. Послышалось какое-то движение в соседнем отсеке. Османов злорадно засмеялся:

— Ну-с, джентльмены, настоящий-то разговор, кажется, только начинается?

Петров подумал и ответил;

— Если хотите, да.

Летчик с Иволгиным подтащили к переборке отчаянно сопротивлявшегося Османов& и прикрутили его веревками к двери. Потом Петров сел у телефона и снял трубку.

— Слушайте, как вас там? Говорит советский офицер. Категорически предлагаю всплыть и сдаться первому подошедшему кораблю. Обещаю засвидетельствовать, что сделано это добровольно. В противном случае пеняйте на себя. Кроме того, если попытаетесь взорвать дверь в кормовой отсек, то знайте, что ваш командир привязан к этой двери и уже не хочет, чтобы его таким способом освобождали.

В ответ кто-то сипло рассмеялся.

— Можете не волноваться. Командир лодки — я. И вовсе не собираюсь портить переборки. Вы все трое будете доставлены и отправлены на берег — там разберутся что к чему. А насчет сдачи лодки прошу не указывать, я не люблю, когда суются не в свои дела. Ясно? Адью!

Лодка наполнилась равномерным шумом дизелей, под кормой забурлили* винты. Иволгин уныло посмотрел на летчика и тихо сказал:

— Ну вот… Что же теперь делать?

Небритое, похудевшее за эти дни лицо Петрова

насмешливо поморщилось.

— Э-э, батенька, а вы и впрямь слабы духом. Выше голову! Во-первых, главную свою задачу мы уже выполнили: лодка всплыла, следовательно, непременно будет обнаружена. А, во-вторых, борьба продолжается! Как быть? Не сидеть сложа руки, вывести из строя все, что в наших силах.

Иволгин окинул взглядом отсек и покачал головой.

— Нет здесь ничего такого. Можно вывести из строя отдельные узлы, но движение лодки от этого не прекратится.

— Черт его знает, — вздохнул Петров, — я ведь не подводник. Ну, а если проникнуть сюда? Что там? — указал Петров на другую переборку отсека с каким-то лазом. Он был наглухо задраен большими гранеными гайками на болтах и, видимо, давно не открывался.

Иволгин пояснил:

— Там румпельное отделение.

— Это что-то насчет рулей, кажется, или как они по-вашему зовутся? Так чего же лучше! Нарушим все это дело, положим руль на борт — и пусть себе лодка ходит «по пятачку» сколько ей угодно! А вы еще говорите…

— А ведь и верно!.. Только открыть этот люк трудно: ключи большие нужны, инструменты, а они — у механика.

— Ерунда. Давайте выгребайте все, что у вас есть, придумаем…

Ранним бессолнечным утром после тумана видимость по горизонту у воды была приличной, но с высоты летчик ничего толком на море разглядеть не мог — все сливалось в какую-то серо-зеленую пелену. Это досаждало Сергееву и дивизионному штурману, который летел с ним, даже не сняв с рукава повязки дежурного по части. Как удачно сложилось, что опытный боевой летчик Сергеев жил на самом аэродроме, а лучший штурман дежурил по дивизии — это дало возможность сэкономить несколько драгоценных минут.

Огромная скорость «Голубой стрелы-2» позволила летчику преодолеть расстояние в сказочно короткое время, а штурман по приборам вывел машину точно на цель.

Но тут произошла заминка: локатор показывал, что самолет над целью, а визуально ни летчик, ни штурман ничего не видели. Нервы Сергеева натянулись, как струны. Уменьшив скорость, он повел машину по кругу. «Не только лодку, но и вас не вижу. Укажите себя и цель», — сердито сказал летчик по радио пограничникам, будто те были в этом виноваты.