Плот у топи - белорусская литература

Словно оглушенная, девушка подошла к окну. Полуденное солнце ударило ей в единственный уцелевший глаз, и тогда она тоже закричала – громко и пронзительно, как могла бы кричать подбитая на взлете жизнь. Потом она взобралась на подоконник, ранясь об острые стеклянные края, и, глядя на панораму городских крыш, прыгнула.

Она надеялась, что там, внизу, боль наконец оставит ее и уберется прочь.

Саша Беларус «Кстати»

Нередко я делюсь информацией с собеседниками предложением, которое начинается со слова «кстати». И чаще всего сказанное мной в подобных случаях совершенно некстати. Так, к примеру, если беседа идет об автомобилях, я могу сказать что-то вроде: «Кстати, вчера посмотрел две игры премьер-лиги за раз». Или: «Кстати, нужно в бильярд опять сходить когда-нибудь». Хотя речь в тот момент, возможно, велась об Уго Чавесе и его смерти или о мультимедийных телефонах, а разговаривающие сидели в летнике кафе. Скорее всего, никто не обращал на это внимания, несмотря на то что иногда мне доводится общаться с придирчивыми гуманитариями. А я вот обращаю внимание.

Я вообще склонен самостоятельно замечать в себе всякие оплошности. Так, например, недавно мне стало понятно, что я алкоголик, который сейчас в больнице. Правда, нужно отметить, что это было осознано не совсем без посторонней помощи, ведь сюда меня все-таки родители определили. Они договорились со знакомым заведующим отделения районной больницы, чтобы он вписал меня в одну из палат на несколько дней, например, с диагнозом «бронхит».

Здесь меня угощают витаминами, сиропами без содержания спирта и еще метронидозолом. Никаких уколов, разумеется, не делают. Все это нужно для понижения общей интоксикации организма. Непродолжительная принудительная ремиссия необходима для того, чтобы я мог быть закодирован. Это условие такое у наркологов: пациент не должен пить алкоголь по меньшей мере десять дней, иначе кодировка не возьмется. Через два абзаца расскажу почему.

Кстати, ехал я как-то снова пьяный и с икотой на такси в жилище, и водитель указал мне на белые буквы с зеленой подсветкой на крыше одноэтажного здания – «Центр резервных возможностей человека». «Там подшивают», – сказал шеф и тут же пояснил, что значит эта фраза. В жировые ткани в буквальном смысле зашивают таблетку, называемую «эспираль». Имплантат выделяет в тело некоторое количество вещества, вызывающего острую реакцию на этанол: счастливый носитель эспирали физически не может переносить алкоголя.

Ответ мой был ироничен: «Не пить – это уже считается резервной возможностью человека». Мы похохотали, а я запомнил, что значит «подшиться». Потом мне стало известно еще об одном способе медикаментозного лечения алкоголизма – так называемом «торпедо». Это внутривенная инъекция по действию похожа на эспираль. Но, видимо, с ней что-то не так, потому что эта процедура несколько дешевле.

Мои родители – небогатые люди, поэтому выбрали наименее затратный из вариантов – кодирование. «Ну зачем же эту химию колоть, еще хуже стать может», – говорили отец и мать. А тратить свои деньги на собственное исцеление я был не готов, и этот факт, по моему мнению, должен был насторожить нарколога на предварительном собеседовании. Ведь главное в достижении положительного результата – добровольное стремление алкоголика к излечению. Доктор мог подумать, что все свои деньги пациент пропил, но, да будет вам известно, это не так.

Кодирование еще называют эмоционально-стрессовой терапией. Возникла она в СССР, на Украине, придумал и практиковал товарищ Довженко. Большая эффективность метода способствовала его быстрому распространению способом парампары (с санскрита: система передачи знания от учителя к ученику). Сначала врач беседует с людьми, составляющими трезвое окружение алкоголика, то есть, как правило, с родственниками. Специалист выдуривает из них информацию о слабых местах кодируемого, особенностях его персоны. Важно точно описать стиль, в котором алкоголик употребляет, последствия, возникающие от его пьяной деятельности, его личное отношение к этим последствиям. Позднее такой же диалог проводится с самим пациентом. Далее следует объяснение необходимости воздержаться от спиртного за неделю-две до кодировки, потому что гипноз – основа эмоционально-стрессовой терапии – может привести к негативным изменениям в психике алкоголика, если он во время сеанса «под газом» либо организм содержит недавнее воспоминание о неадекватном состоянии. После всего этого через предусмотренное методикой количество дней доктор гипнотизирует пациента. Со стороны это выглядит примерно так:

– Погружайся в сон, тебе будет комфортно и безопасно спать, все твои члены тяжелеют. Как только я скажу, ты заснешь, – отчетливо повторяет доктор.

Стоит сказать, что врач не умолкает ни на секунду, постоянно концентрируя внимание гипнотизируемого на своей речи. Индивидуальная часть кодирования напрямую зависит от выводов, сделанных специалистом после вышеупомянутых разговоров. Это может быть так называемая сократовская беседа, когда погруженному в гипноз алкоголику задаются вопросы о его пьяной жизни, на которые он раз за разом отвечает утвердительно. Таким образом, специалист подводит его как бы к собственному решению проблемы, хотя мысли в голове пациента в этот момент продиктованы доктором. Возможен случай с припоминанием детства, когда вроде бы хорошо было и без выпивки. Короче говоря, много всяких трюков в психиатрии имеется. Какой будет применен ко мне, неизвестно.

Хочу еще рассказать о фокусе с водкой (либо другим актуальным для пациента напитком), хотя это и не предусмотрено первоначальным методом товарища Довженко. Врач гремит стаканом, бутылкой, дает понюхать содержимое, пациент слышит характерные щелчки открывающегося сосуда, звуки переливаемой жидкости. Загипнотизированный человек, воспринявший антиалкогольный код, с отвращением морщится, процедура для него неприятна. Это и есть подтверждение того, что кодировка взялась. Внушенный под гипнозом страх перед употреблением алкоголя заставляет пациента сохранять трезвость. Если закодированный выпьет, реакция может быть самая разнообразная – от сильного недомогания до паралича нервной системы. Но это все, конечно же, зависит от отдельно взятого алкоголика и качества проведенной терапии. Кодируют в основном на год, срок действия кода оговаривается с пациентом как на собеседовании, так и под гипнозом. Если тяга к алкоголю начинает проявляться к концу отведенного времени, кодировку можно продлить.

Если у кодированного умер ребенок или произошли какие-то другие печальные события, то есть факт, что он сорвется и начнет заливать, лишь вопрос времени, медицина предусматривает раскодировку. Обратиться желательно к тому же специалисту, что и проводил кодирование. В чем она заключается, я, если честно, не знаю. Могу предположить, что после лечения «торпедо» нужно вводить какой-то противодействующий препарат. Такие дела, ребята.

Когда я обо всем этом для вас думал, заглянула медсестра и позвала на обед. Я пошел в столовую, переполненный мыслями. Когда вернулся, посмотрел на дисплей телефона. Там было написано: «1 прапушчаны выклiк». Звонила мама или отец с ее номера. Наверное, хотели задать мне какой-нибудь вопрос, например: «Как дела?» Перезванивать не стал – взялся снова думать, но теперь уже о родителях, о семье...

Без привлечения сторонней помощи могу вспомнить своих предков до одного прадеда по линии матери и деда по линии отца. Немного, но для поверхностного анализа достаточно. Тема исследования: «Спиртосодержащие соки, питающие мое генеалогическое древо».

Мой прадед, мамкин дед, бабкин отец, был маленького роста столяр Иван, сильно пьющий и играющий на балалайке. Более того, есть сведения, что он даже сочинял русскоязычные песни, аккомпанируя себе на этом русском инструменте. Это нехарактерно для территории, принадлежавшей в те времена Польше. Имея относительно неплохой заработок (столяр не последний человек при строительстве деревянных домов, распространенных тогда повсюду), не только пил, но и прелюбодействовал. Зато никогда не ругался матом и не курил. Курила его жена, вызывая недоумение у односельчан: тогда была эпоха некурящих женщин. Она была значительно старше Ивана, много читала по-польски, привила почтение к католическому Богу моей матери. Прабабка померла в маразме и до моего рождения. Пока была жива, называли ее, кажется, Спиридоновна. Так, Иван, бывало, пьяный припрячет честные свои деньги – и забудет куда. И в раздражительном похмельном настроении кричит громко: «Спиридоновна! Куда деньги девала?!»

Примечание: источник – рассказы очевидцев. Через полвека мой отец и я нумеровали маркером и разбирали по бревнам сруб – недвижимость покойных Ивана и Спиридоновны. Случалось находить между бревнами банкноты.