Том 1. Стихотворения. Рассказы - Иван Бунин

28. VIII.08

Художник

Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.

Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»

Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его — как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.

«С крыльца с кадилом сходит толстый поп.Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —И ну плясать и стукать клювом в гроб!»

В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая.Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».

1908

Баба-Яга

Гулкий шум в лесу нагоняет сон — К ночи на море пал сырой туман.Окружен со всех с четырех сторон Темной осенью островок Буян.

А еще темней — мой холодный сруб, Где ни вздуть огня, пи топить ее смей,А в окно глядит только бурый дуб, Под который смерть закопал Кощей.

Я состарилась, изболелась вся — Десять сот годов берегу ларец!Будь огонь в светце — я б погрелася, Будь дрова в печи — похлебала б щец,

Да огонь — в морях мореходу весть, Да на много верст слышен дым от лык…Черт тебе велел к черту в слуги лезть, Дура старая, неразумный шлык!

<1906–1908>

Последние слезы

Изнемогла, в качалке задремалаПод дачный смех. Снесли небеса.Зажглась звезда. Потом свежее стало.Взошла луна — и смолкли голоса.

Текла и млела в море полоса.Стекло балконной двери заблистало.И вот она проснулась и усталоПоправила сухие волоса.

Подумала. Полюбовалась далью.Взяла ручное зеркальце с окна —И зеркальце сверкнуло синей сталью.

Ну да, виски белеют: седина.Бровь поднята, измучена печалью.Светло глядит холодная луна.

<1906–1908>

Христя

Христя угощает кукол на сговоре —За степною хатой, на сухих бахчах.Степь в горячем блеске млеет, точно море,Тыквы светят медью в солнечных лучах.

Собрались соседки к «старой бабе» Христе,Пропивают дочку — чай и водку пьют.Дочка — в разноцветной плахте и в монисте,Все ее жалеют — и поют, поют!

Под степною хатой, в жарком ароматеСпелого укропа, возятся в золеЖелтые цыплята. Мать уснула в хате,Бабка — в темной клуне, тыквы — на земле.

<1906–1908>

Кружево

Весь день метель. За дверью у соседаСтучат часы и каплет с окон лед.У барышни-соседки с мясоедаПоет щегол. А барышня плетет.

Сидит, выводит крестики и мушки,Бледна, как снег, скромна, как лен в степи.Темно в уездной крохотной избушке,Наскучили гремучие коклюшки,Весна идет… Да как же быть? Терпи.

Синеет дым метели, вьются галкиНад старой колокольней… День прошел,А толку что? — Текут с окна мочалки,И о весне поет дурак щегол.

1906–1908

Сенокос

Среди двора, в батистовой рубашке,Стоял барчук и, щурясь, звал: «Корней!»Но двор был пуст. Две пегие дворняжки,Щенки, катались в сене. Все синейНад крышами и садом небо млело,Как сказочная сонная река,Все горячей палило зноем тело,Все радостней белели облака,И все душней благоухало сено…

«Корней, седлай!» Но нет, Корней в лесу,Осталась только скотница ЕленаДа пчельник Дрон… Щенок замял осуИ сено взрыл… Молочный голубь комомУпал ни крышу скотного варка…Везде открыты окна… А над домомТак серебрится тополь, так яркаЛиства вверху — как будто из металла,И воробьи шныряют то из зала,В тенистый палисадник, в бересклет,То снова в зал… Покой, лазурь и свет…

В конюшне полусумрак и прохладно,Навозом пихнет, сбруей, лошадьми,Касаточки щебечут… И Ами,Соскучившись, тихонько ржет и жадноКосит спой глаз лилово-золотойВ решетчатую дверку… СтременамиЗвенит барчук, подняв седло с уздой,Кладет, подпруги ловит — и ушамиПрядет Ами, вдруг сделавшись стройнейИ выходя на солнце. Там к кадушкеСклоняется, — блеск, небо видит в нейИ долго пьет… И солнце жжет подушки,Луку, потник, играя в серебре…

А через час заходят побирушки:Слепой и мальчик. Оба на двореСидят как дома. Мальчик босоногийСтоит и медлит… Робко входит в зал,С восторгом смотрит в светлый мир зеркал,Касается до клавиш фортепьяно —И, вздрогнув, замирает: знойно, странноИ весело в хоромах! — На балконОткрыта дверь, а солнце жарким светомЗажгло паркет, и глубоко паркетомЗеркальный отблеск двери отражен,И воробьи крикливою станицейПроносятся у самого стеклаЗа золотой, сверкающею птицей,За иволгой, скользящей, как стрела.

8. VII.09

Собака

Мечтай, мечтай. Все уже и тусклейТы смотришь золотистыми глазамиНа вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,На метлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплейУ ног моих — и думаешь… Мы самиТомим себя — тоской иных полей,Иных пустынь… за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:Седое небо, тундры, льды и чумыВ твоей студеной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы:Я человек: как бог, я обреченПознать тоску всех стран и всех времен.

4. VIII.09

Могила в скале

То было в полдень, в Нубии, на Ниле.Пробили вход, затеплили огни —И на полу преддверия, в тени,На голубом и тонком слое пыли,Нашли живой и четкий след ступни.

Я, путник, видел это. Я в могилеДышал теплом сухих камней. ОниСокрытое пять тысяч лет хранили.

Был некий день, был некий краткий час,Прощальный миг, когда в последний разВздохнул здесь тот, кто узкою стопоюВ атласный прах вдавил свой узкий след.

Тот миг воскрес. И на пять тысяч летУмножил жизнь, мне данную судьбою.

6. VIII.09

Полночь

Ноябрь, сырая полночь. Городок,Весь меловой, весь бледный под луною,Подавлен безответной тишиною.Приливный шум торжественно-широк.

На мачте коменданта флаг намок.Вверху, над самой мачтой, над сквозноюИ мутной мглой, бегущей на восток,Скользит луна зеркальной белизною.

Иду к обрывам. Шум грознее. СветТаинственней, тусклее и печальней.Волна качает сваи под купальней.

Вдали — седая бездна. Моря нет.И валуны, в шипящей серой пене,Блестят внизу, как спящие тюлени.

6. VIII.09

Рассвет (Как стая птиц, в пустыне одиноко…)

Как стая птиц, в пустыне одинокоБелеет форт. За ним — пески, странаНагих бугров. На золоте востокаЧетка и фиолетова она.

Рейд солнца ждет. Из черных труб «Марокко»Восходит дым. Зеленая волнаСтальною сажей, блестками полна,Качает мерно, плавно и широко.

Вот первый луч. Все окна на бортуЗажглись огнем. Вот пар взлетел — и трубыПризывно заревели в высоту.

Подняв весло, гребец оскалил зубы:Как нежно плачет колокол в портуПод этот рев торжественный и грубый!

13. VIII.09