Беглянка (сборник) - Элис Манро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скоро
Два профиля, обращенные друг к другу. Слева – снежно-белая телочка с умиротворенным, ласковым взглядом, справа – зеленолицый человек без возраста. Судя по фуражке – мелкий чиновник или, быть может, почтальон. У него бледные губы и сверкающие белки глаз. В нижней части картины изображена рука, принадлежащая, скорее всего, зеленому человеку; она протягивает вверх крошечное деревце или, может, пышную ветку с плодами – драгоценными каменьями.
Вдоль верхнего края плывут тучи, а под ними, на круглой поверхности земли, разбросаны хлипкие домишки с игрушечной церковкой, увенчанной таким же игрушечным крестом. Внутри этой круглой поверхности куда-то целеустремленно шагает человек (маленький, но все же крупнее домиков и церкви) с косой на плече; его дожидается женщина одного с ним роста. Только зависшая вверх ногами.
Есть в картине и другие детали. К примеру, в щеку телочки вписана девушка, которая доит корову.
Завидев эту репродукцию, Джулиет тут же решила купить ее отцу с матерью на Рождество.
– Потому что, глядя на эту картину, сразу о них вспоминаю, – объяснила она своей подруге Кристе, приехавшей с ней вместе за покупками из Уэйл-Бей.
Они прохаживались по сувенирному магазину Художественной галереи Ванкувера.
Криста рассмеялась:
– Глядя на зеленого человечка и корову? Родители будут польщены.
Первая реакция Кристы никогда не бывала серьезной: для начала ей обязательно требовалось отпустить какую-нибудь шутку. Джулиет это нисколько не докучало. Она была на третьем месяце беременности (вынашивала Пенелопу) и то ли из-за внезапного избавления от токсикоза, то ли по какой-то иной причине время от времени впадала в эйфорию. А еще она постоянно думала о еде и, заметив в вестибюле кафетерий, вначале даже отказывалась идти в сувенирный магазин.
В этой картине Джулиет понравилось все, но особенно ее восхитили крошечные фигурки и шаткие домики в верхней части композиции. Косарь и перевернутая женщина.
Она прочла название. «Я и деревня»[9].
Удивительно тонко.
– Шагал. Люблю Шагала, – заметила Криста. – А Пикассо – негодяй.
Джулиет так упивалась своей находкой, что не могла переключиться ни на что другое.
– Знаешь, как он, по некоторым сведениям, высказался? «Шагал – это для лавочниц», – не унималась Криста. – Чем ему не угодили лавочницы? Шагалу надо было ответить: «А Пикассо – это для тех, у кого физиономия набекрень».
– В смысле, я смотрю на картину и вспоминаю, как они живут, – продолжила Джулиет. – Не знаю почему, но это так.
Она уже рассказала Кристе кое-что о своих родителях, об их жизни в непонятном, но совсем не тоскливом уединении, которое, впрочем, не вязалось с авторитетом ее отца как учителя. Окружающие сторонились родителей Джулиет отчасти потому, что у Сары было больное сердце, а еще потому, что они с мужем выписывали журналы, которые никто больше не читал, и слушали по национальному радио передачи, которые никто больше не слушал. Потому, что Сара шила себе одежду – пусть не очень умело – по картинкам из журнала «Вог», а не по выкройкам издательства «Баттерик»[10]. Да хотя бы потому, что они сохраняли моложавый вид, а не расплылись и не сгорбились, как родители сверстников Джулиет. Сэм, по словам дочери, был похож на нее: длинная шея, выпуклый подбородок, мягкие светло-каштановые волосы… Сару же Джулиет описывала как хрупкую белокожую блондинку, светящуюся неуловимой, небрежной красотой.
Когда Пенелопе исполнился год и месяц, Джулиет взяла ее с собой и отправилась самолетом в Торонто, где пересела на поезд. Было это в 1969 году. Джулиет сошла с поезда примерно в двадцати милях от городка, где она выросла и где до сих пор жили Сэм и Сара. Как ей сказали, в самом городке поезд больше не останавливался.
Она расстроилась оттого, что пришлось сойти на этом незнакомом вокзале, так и не увидев, как за окном внезапно появятся старые добрые деревья и дорожки – а после, через считаные мгновения, ее родной дом под сенью пышного красного клена, дом Сэма и Сары, просторный, но скромный, наверняка покрытый все той же пузырчатой, потрескавшейся белой краской.
Здесь, в чужом городке, который никогда раньше не становился местом семейной встречи, Сэм и Сара, при всей своей улыбчивости, выглядели встревоженными, подавленными.
Сара странно, коротко вскрикнула, словно ее клюнула какая-то птица. Люди на платформе стали оборачиваться, чтобы посмотреть, в чем дело.
Но, по-видимому, Сара просто разволновалась.
– Короткая и длинная, а все равно похожи, – сказала она.
Сначала Джулиет не поняла, о чем речь. Но потом догадалась: мать пришла в черной льняной юбке до середины голени и черном жакете. Воротник и манжеты были окантованы блестящей ядовито-зеленой тканью в черный горошек. Волосы Сары прикрывал тюрбан из того же зеленого материала. Скорее всего, она сшила этот наряд сама или заказала у портнихи. Черный и зеленый цвета совсем не шли к ее коже; создавалось впечатление, будто лицо Сары припорошил тонкий слой известки.
А Джулиет приехала в черном мини-платье.
– Я-то волновалась, как бы ты не подумала: ходит летом в черном, как в трауре, – объяснила Сара. – И что я вижу: ты тоже в черном. Смотрится просто чудесно, я только за короткие платья.
– И длинные волосы, – вставил Сэм. – Точь-в-точь как у хиппи.
Он наклонился к малышке, чтобы взглянуть ей в лицо:
– Ну, здравствуй, Пенелопа.
Сара сказала:
– Куколка моя.
Она протянула руки к Пенелопе, но, когда рукава скользнули назад, стало очевидно, что эти хрупкие узловатые веточки не удержат никакую ношу. Да в этом и не было надобности, потому что девочка, которая вся сжалась при первых же звуках бабкиного голоса, теперь захныкала и отвернулась, уткнувшись личиком в шею Джулиет.
Сара засмеялась:
– Неужели я и правда такое пугало?
И вновь оказалась не властна над своим голосом: он то перерастал в пронзительный визг, привлекая внимание прохожих, то стихал до шепота. Такого Джулиет не припоминала… хотя нет, это не совсем так. Поразмыслив, она решила, что люди, скорее всего, и раньше косились на ее мать всякий раз, когда та начинала говорить или смеяться, но в старые добрые времена люди оборачивались на неожиданные, по-девичьи очаровательные всплески веселья (которые вряд ли нравились абсолютно всем; кое-кто наверняка поговаривал, что Сара всеми силами пытается привлечь к себе внимание).
Джулиет успокоила мать:
– Она просто устала.
Сэм представил дочери молодую женщину, стоявшую за спиной у него и Сары, – та держалась на почтительном расстоянии, как будто не желая, чтобы ее приняли за спутницу пожилой пары. Между прочим, Джулиет поначалу такое и в голову не пришло.
– Джулиет, это Айрин. Айрин Эйвери.
Джулиет протянула Айрин руку – ровно настолько, чтобы не выронить при этом Пенелопу и сумку для пеленок; а когда стало понятно, что новая знакомая не собирается обмениваться с ней рукопожатием (или, может, не уловила намерения Джулиет), просто ограничилась улыбкой. Айрин не улыбнулась в ответ. Она стояла неподвижно, готовая, как могло показаться, пуститься наутек.
– Здравствуйте, – поприветствовала ее Джулиет.
– Рада встрече, – отозвалась Айрин; ее голос, пусть и достаточно громкий, был совершенно лишен выражения.
– Айрин – наш ангел-хранитель, – сказала Сара; и тут лицо ее спутницы переменилось. Она слегка нахмурилась, явно сконфузившись.
Айрин недотягивала ростом до Джулиет, но была шире в плечах и бедрах, с крепкими руками и волевым подбородком. Густые пружинистые черные волосы она зачесала назад и стянула в жесткий хвостик; темные брови, тоже густые, придавали ее взгляду враждебность, а цвет лица указывал на склонность к загару. На фоне смуглой кожи неожиданно резко выделялись светлые глаза – не то голубые, не то зеленые, настолько глубоко посаженные, что заглянуть в них оказалось трудно. Трудно еще и потому, что она все время слегка наклоняла голову и отворачивалась. Такая настороженность выглядела сознательной и привычной.
– Для ангела она дьявольски трудолюбива, – пошутил Сэм, расплываясь в широкой дипломатичной улыбке. – Заявляю об этом во всеуслышание.
Тут Джулиет вспомнила, что отец писал ей о какой-то женщине, которая пришла им на помощь, когда у Сары резко пошатнулось здоровье. Но у Джулиет создалось впечатление, что та женщина гораздо старше. Между тем Айрин выглядела практически ее ровесницей.
Вместе с ней родители приехали встречать Джулиет на том же стареньком «понтиаке», который Сэм купил из вторых рук лет десять назад. Когда-то автомобиль был синим; напоминания об этом сохранились лишь в отдельных местах, но в основном краска выцвела и приобрела серый оттенок; снизу кузов обрамляла полоса ржавчины – подарок зимних дорог, посыпанных солью.
– Старая сивая кобыла, – пропыхтела Сара, которая почти совершенно выдохлась, преодолев небольшое расстояние от платформы до машины.