По большому счету - Евгения Письменная

кардинального решения. Старые советские кадры, пришедшие в Центральный банк, готовы были принять бой. «Нужно дать стране денег, – сказал Арнольд Войлуков. – Мы купим самые лучшие печатные станки и напечатаем денег столько, сколько будет возможно!»

Когда заместитель Вячеслав Соловов произнес слово «зачет», Геращенко не нужно было убеждать, что это сработает. Он знал, что так и будет.

Геращенко молча листал расчеты Соловова, как будто гипнотизируя столбцы долгов компаний друг другу и государству. Согласно анализу Соловова, задолженность, достигшую в народном хозяйстве уже трех триллионов рублей, можно сильно урезать – на треть[54]. С помощью зачета. Ведь предприятия должны друг другу, более половины купленной продукции не оплачено, поэтому, зачтя встречные долги, они смогут легче вздохнуть. Но одного этого мало: потом предприятиям нужны будут деньги. И их надо дать. «Зачтем триллион и дадим триллион, машина опять заработает», – внимал словам Соловова Геращенко.

«Если одно предприятие должно другому тысячу, а другое должно ему тоже тысячу, то можно долг друг другу зачесть», – Соловов говорил монотонно. Геращенко продолжал листать листы, а в памяти сами собой всплывали похожие слова: «Если одно предприятие должно другому сто рублей, а другое ему те же сто рублей, можно этот долг друг другу зачесть. Все гениальное просто!»

Появилась и картинка. Геращенко вспомнил, где он уже это слышал: «Да, точно! Это говорил отец. Двадцать лет назад, а может, и двадцать пять, точно не вспомнить. Стол круглый был, который мама застелила белой скатертью, друзья отца были с женами. День рождения, что ли, был? Нет, не вспомнить. Точно не Новый год. Но отец был в очень хорошем настроении, много рассказывал».

Да, это была история отца Виктора Геращенко, Владимира. Тогда, за круглым столом с белой скатертью, он вспоминал совещание по экономике в 1938 году, которое вел лично Сталин. В то время в Советском Союзе разразился кризис неплатежей, причем по странной причине. Как все в советской экономике. Все случилось из-за большого террора и массовых убийств врагов народа. Тысячи людей исчезали в лагерях, многих расстреливали. Все жили в страхе. Директора предприятий – участники социалистического хозяйства – перестали друг другу доверять, остановили платежи. Они боялись заключать контракты: сегодняшний твой партнер завтра мог стать врагом народа, а послезавтра уже и ты окажешься на его месте. Хозяйство было парализовано. Кризис неплатежей по-советски.

И спас ситуацию человек, породивший кризис, – Сталин. Он предложил провести зачет между предприятиями. «Если этот должен тому сто рублей, а тот этому тоже сто, то нужно сделать зачет» – так отец Виктора Геращенко пересказывал слова Сталина. Не все истории Владимира Геращенко запомнились сыну, но эта – как Сталин стал экономистом-новатором – отложилась в памяти. К тому же Геращенко знал, что Госбанк СССР часто, чуть ли не ежегодно, проводил единовременный зачет взаимных неплатежей предприятий и отраслей друг другу с широким использованием кредитов Госбанка[55].

Геращенко внимательно посмотрел на Соловова и сухо бросил:

– Будем делать зачет. Готовьте решение.

Соловов расплылся в улыбке. Потом другой заместитель Татьяна Парамонова не давала проходу, при каждом удобном случае вбивала слова, словно дятел: «Виктор Владимирович, делать этого нельзя, от незапланированной эмиссии только хуже будет». Но парамоновскую долбежку Геращенко пропускал мимо ушей, он торопился. Будем делать, и все тут. Он отмахивался от Парамоновой: государство должно заботиться о своих предприятиях, а не смотреть, как они умирают, будто быки на корриде.

Двадцать восьмого июля 1992 года Геращенко поставил подпись под телеграммой № 166–92 «О мерах по улучшению состояния расчетов между государственными предприятиями и организациями»[56]. Порядок зачета в телеграмме регулировал также санацию просроченной задолженности и предполагал эмиссию. Именно этого хотели так называемые красные директора – руководители государственных предприятий. Они ликовали: Геракл вернулся не зря. ЦБ – уже не эгоистичный юноша, а как будто улыбающийся старый, добрый друг.

Экспертная группа Российского союза промышленников и предпринимателей при поддержке вице-премьеров Георгия Хижи и Виктора Черномырдина лоббировала интересы красных директоров, просила провести зачет[57]. Получалось, государственный банк должен был профинансировать государственные структуры. Негосударственные компании, которых на тот момент было совсем мало, остались за бортом зачета.

Другой заместитель – Игнатьев, которого Геращенко оставил в Центробанке по просьбе Гайдара, – отбился от рук, понес сор из избы.

Игнатьев, который вместе с Тулиным всего несколько недель назад готовил другой документ – указ президента о нормализации расчетов, был шокирован телеграммой Геращенко, в то время исполняющего обязанности председателя Центробанка. О телеграмме он узнал после того, как ее разослали. Именно Игнатьев при Матюхине начал создавать схему зачета и готовил документы. Изначально в ней предполагалось, что предприятия сами произведут зачет своих долговых обязательств. Но никто и в страшном сне не мог подумать, что будут печатать деньги специально для расшивки неплатежей предприятий. Зачет Игнатьева не нравился красным директорам, они резко выступали против.

И Геращенко пошел ва-банк. Ведь Гайдар просил помочь, он и помогал. Как умел. И не важно, что это совсем не стыковалось с антиинфляционной программой экономистов-реформаторов, возглавляемых Гайдаром.

Игнатьев, почти всегда спокойный, узнав про зачет, не мог найти себе места. По его мнению, эта операция – системная ошибка, она ломала всю логику реформ. Зачет, который готовил Игнатьев по поручению Матюхина, был сложнее и даже болезненнее, поскольку предприятия после него должны были получить не деньги, как решил Геращенко, а своеобразные паи в Агентстве по урегулированию задолженности. Игнатьев, тихий человек, предпочитающий не влезать в споры, решился выступить публично в газете. Критиковать руководство для него было неслыханным делом. Вот так, в лоб, он это сделал единственный раз в жизни. В газете он назвал решение Геращенко ошибочным и уверял, что зачет не решит проблему, а усугубит ее: недостаток оборотных средств скоро будет воспроизведен, но при новых, еще больших темпах инфляции[58].

– Ты глянь, а Игнатьев еще и говорить может, – зло съехидничал Геращенко, даже не закончив читать статью в «Независимой газете», намекая на молчаливость и замкнутость своего зама. – Скажу Гайдару, пусть его забирает. Будет мне на ошибки через газету указывать.

Парамонова одобрительно кивнула головой. Уже стало очевидно, что Игнатьев не нравился всей гвардии Геращенко. С тех пор он Игнатьева не любил, но еще долго его терпел и при первом удобном случае со словами «что-то не вписывается он в мою команду» попросил Гайдара забрать бунтаря. Гайдар, конечно, забрал – заместителем министра экономики.

Зачет опять расколол правительство и Центробанк. Геращенко, который обещал тесно сотрудничать с правительством, не оглядываясь ни на минуту, пошел другим путем. Гайдар считал, что именно этот зачет дал захлебнуться реформам, разогнав гиперинфляцию. Благодаря ограничению денежно-кредитной политики инфляция в первой половине 1992 года начала снижаться: после январского ценового взрыва в 245 % она сократилась до 8,6 % в августе. Ограничения терпеть было трудно, но это начало приносить плоды – цены росли уже медленнее. Зачет вернул их рост: в сентябре он