Все для эго - Тонино Бенаквиста

Первые кадры были абсолютно невинными – женщина, одетая горничной, входит в спальню с подносом в руках. Отсрочка будет недолгой, я полагаю, барышня принесла завтрак молодым людям, жаждущим разврата. Она входит в комнату и…

Ко всеобщему изумлению, Софи вытащила кассету.

– Эта злосчастная кассета – причина всех наших бед. Я предлагаю выбросить ее и забыть все наши злоключения.

На секунду наши взгляды встретились, и я понял, что она знает все о моих постыдных поступках, моей низости и мерзости. Она читала мои мысли, как раскрытую книгу, и я ничего не мог от нее утаить. И потому ее прощение было таким великодушным. И тогда я понял, что она исключительная женщина и что ее снисхождения я не заслуживаю. Как я смогу забыть любовь и терпение, которыми был продиктован ее благородный поступок?

И много лет спустя я иногда вспоминаю ту историю. Больше ничто не нарушало нашу идиллию. Даже слегка развязный молодой человек, который пялился на Софи вчера утром на парковке у супермаркета.

– Это же… это же Памела Квинс! Вы ведь Памела Квинс, вы играли в «Девственнице и развратнице» и в «Течке шлюх»?

Для счастья нужно совсем немного. Чуть-чуть снисходительности и две-три кассеты на выходные.

Однажды летом домосед…

Левой рукой я перебираю мелкий песок, правой встряхиваю стакан, так, чтобы позвякивали кубики льда в коктейле. На секунду снимаю темные очки, чтобы вытереть несколько капель пота, застилающих глаза. Посмотрев на свои ноги невооруженным глазом, я замечаю, что они немного подпеклись ровно до колен. Через несколько дней станет совсем некрасиво, придется снять бермуды. Анна, моя нимфа, растянувшаяся на шезлонге, усмехается, глядя на меня. Я смотрю на набегающие волны. Легкий ветерок то и дело шевелит волосы, а запах крема для загара навевает воспоминания.

Я познакомился с Анной семь лет назад. На пляже в Лос-Анджелесе. Я мечтал о высокой американке, какой-нибудь Карле или Барбаре. Сам того не зная, попался на удочку невысокой француженки по имени Анна.

Она вышла из воды и растянулась под навесом. Там ее ждал пеньюар и бокал шампанского. Из сумочки она вытащила стодолларовую купюру и сунула ее в карман официанту. И он замер, на раскаленном солнце, на почтительном расстоянии, готовый появиться по первому требованию. С тех пор как я начал заниматься фотографией, я видел десятки девушек подобного калибра, но никогда не заговаривал с ними. Сегодня у меня было в запасе три часа, до того как вернуться к своим фотоаппаратам.

– Отпуск?

Она даже не потрудилась посмотреть на меня. И ей понадобилось чертовски много времени, чтобы уронить:

– Нет.

– Прекрасно, у меня тоже работа. Вы не поделитесь шампанским?

Ну наконец-то она повернула голову, чтобы взглянуть, на что я похож.

– У вас сгорят ноги. Если хотите, я могу намазать их кремом. Впрочем, у вас такие длинные ноги, что это займет не один час, так что лучше начать прямо сейчас.

Она рассмеялась. Я подумал, что она велела официанту плеснуть мне шампанского. Вместо этого убежденный в своей правоте официант просто двинул мне в челюсть. Прямо здесь, у нее на глазах, под обжигающим солнцем. До такой степени потерять чутье! Этот парень был слишком накачанным, чтобы служить простым официантом. Обычно я за версту чую телохранителей, и это не раз спасало мне жизнь (надо думать, что эта гадюка меня уже тогда загипнотизировала! ).

Я вернулся в отель – челюсть горела, фаланги пальцев правой руки вывихнуты, а на груди царапины. Кроме унижения, ничего по-настоящему болезненного. Когда стемнело, я устроился на гигантском экзотическом платане (в то время я был таким же специалистом по деревьям, как и по телохранителям, можно сказать, что я проводил время, прячась на одних, чтобы ускользнуть от других). В тот вечер залезть на дерево было труднее, чем, обычно – последствия взбучки, – и, цепляясь за ветку, я едва не заорал от боли. Отдышавшись, я прикрутил широкоугольник под приятную музычку, долетавшую с виллы.

Я навел резкость на бассейн, где среди кучки плейбоев резвились две прелестницы. Появился Эдвин, хозяин дома, уже без бабочки, но в безупречном смокинге. Зная, что не сохраню ни одного, я все же сделал несколько снимков, пока они еще были свеженькими. Боль в пальцах давала о себе знать каждый раз, когда я нажимал на спуск. Но в общем все шло неплохо. Отличная техника, бесшабашность каскадера, нюх ищейки и полное отсутствие угрызений совести – я был создан для подобной работы. И вкладывал в нее всю душу. Без этого ничего не получится, даже если занимаешься всякой мерзостью. (Все это давно в прошлом, того парня больше нет: я хромаю, руки дрожат, но мне приятно вспомнить о том, каким я был.) Почему этот гнусный Шале, мой патрон, платил мне так много? Потому что я был единственным в своем роде, было у меня нечто, чудовищно раздражавшее моих коллег: невероятное везение. Это врожденное. Как дар, с самого рождения. Я умел выбрать правильный ракурс, и все нужные люди слетались ко мне в кадр, как бабочки на свет. И я всегда ощущал присутствие своего ангела-хранителя, такого же циника, как и я сам. (Тогда это было еще так, но через несколько лет я стал самым невезучим человеком в мире.) Когда я поймал в объектив начинающуюся групповуху, я понял, почему так дорого плачу своим осведомителям.

В половине первого ночи все еще не случилось ничего, заслуживающего внимания, – праздник, шампанское, несколько известных личностей соизволили наконец появиться. В два двадцать на втором этаже страсти накалились – какой-то парень накинулся на итальянскую актрисульку. (Как подумаю, что в то время она разыгрывала перед прессой эдакую воплощенную невинность… Сейчас она разводится во второй раз и ее последний фильм называется «Докторша в пансионате».) Внизу пьяные наяды окатывали брызгами гостей, те решили отомстить. Один из них скинул одежду, решив порезвиться в бассейне. В четыре часа утра – наконец-то полное вырождение. Дебош под открытым небом. Компенсация за столько часов бессмысленного сидения на этом дурацком дереве. Я едва успел заменить пленку, когда появилось что-то новенькое. Настоящий шок – я узнал ее. Эдвин заставил ее распустить длинные каштановые волосы, и в видоискателе я увидел ее улыбку, очаровавшую меня сегодня на пляже.

– Что это за девушка, вон, с каштановыми длинными волосами, улыбается?

К Шале я испытывал профессиональное уважение, несмотря на его ухмылки и скептический взгляд, когда он с лупой разглядывал контрольки. Я уже знал, что лучшие фотографии он опубликует на первой полосе, а те, что похуже, сохранит для своей коллекции. Мне было приятно общаться с человеком, который пал еще ниже, чем я.

– Оставь, ее никто не знает, какая-нибудь шлюха.

– Жаль, с такой-то задницей.

Когда он произнес это, я снова засомневался. Но ведь в конце концов это из-за нее мне задали трепку – ребра до сих пор ныли. Неужели это не заслуживало небольшой мести?

На следующей неделе на третьей полосе газеты появилась фотография. Картинка получилась немного размытой, но, несмотря на это, в центре явственно выделялся точеный профиль и впечатляющий бюст. Хоть никто и не знал, кому они принадлежат, тираж подскочил.

Этот профиль я снова увидел только два года спустя на яхте, пришвартованной у берегов Канн. Я готовился к этому мероприятию целый месяц, а все благодаря моему осведомителю Этьену. Парень знал об увеселениях магнатов побережья больше, чем полиция нравов. Ему даже удалось сделать так, чтобы нас наняли официантами для праздника, запланированного на борту. Серж Муассак, промышленный магнат и «шестое состояние Франции», организовал грандиозный прием, чтобы отметить покупку парижского еженедельника. Я занялся своим настоящим делом только в три часа ночи, когда уже никто на этом корыте не заботился о том, чтобы сохранить лицо перед официантами, которые убирали со столов. Муассак удалился в кабинет, где насыпал избранным гостям дорожки порошка длиною в руку. Анна постриглась. Странно, я узнал ее только через видоискатель. Прижавшись носом с другой стороны иллюминатора, я спросил у Этьена, знакомо ли ему это лицо.

– Еще бы! Роскошная штучка, девушка по вызову международного масштаба, школа мадам Клод, из тех, что все может сделать ртом, а еще напеть Малера и порассуждать о «Пире» Платона на трех языках.

Я и не надеялся ее больше увидеть, а она неожиданно появилась в моей жизни, да так, что я не слишком удивился. Я не верил в случайности, а только в логику этого замкнутого мирка.

Остальное произошло очень быстро. Муассак и компания засекли меня. Этьен успел среагировать и бросился к мосткам, пока я возился с аппаратом. Дорогу мне преградила пара горилл – я не сумел убежать. Они схватили пленку и швырнули аппарат за борт. Анна предпочла выйти из кабины, когда меня начали бить и из носа потекла кровь. Я прохрипел ей вслед: