Планета, где все можно - Владимир Покровский

- Максим! - загадочно усмехаясь, провозгласил Анатоль Максимович.

- Очень внимательно слушаю, - отозвался вегикел.

- Нет, Максим, - по-прежнему загадочно улыбаясь, заявил Анатоль Максимович, - на это раз внимательно слушать будут как раз тебя, потому что, согласно моей просьбе, ты сейчас прокомментируешь высказывание нашего гостя Боба Исаковича насчет того, что в Глубоком Космосе ничего, кроме, как он выразился, "точечек-звездочек", не видно. Так ли это, расскажи нам, Максим!?

- Ну, что же, - ответил вегикел. - Могу заверить вас, уважаемый Боб Исакович, а также и Аскольд (который, по моим наблюдениям аналогичных взглядов придерживается посредством согласительного кивка), что вы не совсем точно представляете себе режимы полета в Глубоком Космосе.

Аскольд, который прежде никогда с вегикелами не общался и вообще в этом смысле был чрезвычайно темный мужчина, очень испугался и на всякий случая тихонько скрестил пальцы.

- Да я ничего такого не имел в виду. - ответил он, обращаясь к стене, из-за который слышался голос вегикела, доверительный и густой. - Звезды, они, конечно, в разных режимах. Особенно если в Глубоком Космосе. Что ж тут спорить.

Боб Исакович, который о режимах полета в Глубоком Космосе знал только то, что от них тянет блевануть, и поэтому считал, что хорошо подкован в вопросе, издевательски хихикнул. Между тем, вегикел продолжал:

- Разумеется, уважаемый Боб Исакович, существует и визуабельный режим, когда, как вы выражаетесь, видны только "точечки-звездочки", но он уже давно вышел из моды. Вы, может быть, заметили, что до сей поры ни звездочек, ни точечек на протяжении всего предыдущего полета из соображений спокойствия души вам не демонстрировалось. Из трех наиболее применямых в настоящее время режимов, наиболее известен наиболее применяемый мемориальный режим, поскольку таковой требует минимальных информационных затрат и дает наиболее точное представление об окружении вокруг вегикела.

- А, - сказал Аскольд. - Вот оно что!

- Демонстрирую, - сказал вегикел.

В тот же момент стены вегикела растаяли и друзья оказались на некой такой платформе, с громадной скоростью несущейся сквозь пейзажи. Ничего, правда, глубоко космического в тех пейзажах не наблюдалось. Спереди громоздились черные горы на чистом зеленом фоне, сзади стремительно утекал назад пейзаж внутреннего убранства комнаты с вешалкой и холодильником - тоже почему-то зеленым. Справа одна на другую налезали сиреневые рожи с бессмысленным выражением лиц, слева дралось между собой что-то совсем уже непотребное, а сверху происходил не очень понятный производственный процесс с применением конвейеров и длинных желтых плакатов. Кто-то далекий и заграничный не то горько плакал, не то в состоянии опьянения пел.

- Вот-вот! - прокомментировал Анатоль Максимович растроганным голосом. - И картинки, между прочим, все время меняются.

- Демонстрируются в таком режиме уже имеющиеся видеозаписи, сделанные нашими регрессорами на ближайших к нам небесных телах. Теперь. Второй по модности режим...

- Погоди со своим вторым режимом, Максим, - с некоторым раздражением перебил вегикела Анатоль Максимович. - Все же таки тут какая-никакая, а женщина.

- Pardonez moi! - извинился вегикел, хотя никто даже и не подумал его понимать. А если кто и подумал,то все равно ни черта не понял. Поняли только, что Максим извиняется. Народец-то у нас темноват на Аккумуляторной станции. - Тогда...

- Да и третьего тоже не надо, не произведет! - несколько усилив раздражение голоса, опять прервал Максима Анатоль Максимович, а далее изобразил благостный вид и обратился уже ко всем:

- И дело, дорогой мой Боб, хоть ты и дурень первостатейный, но это строго между нами, дело, дорогие мои совегикельники, не только в том состоит, чтобы интересными пейзажами созерцаться, дело в цели, к которой мы все с вами сегодня договорились идти. Ид. Ти.

- О чем это мы договорились? - хмуро спросил оскорбленный Боб Исакович, тогда как Аскольд энергично внимал, Тим слушал, Мария смотрела, а Проспер Маурисович подозревал.

- О цели, дорогой мой Боб, щенок ты паршивый, которую я ранее наметил себе одному. Которая снилась мне моими одинокими без сына ночами, к которой даже на самый короткий дюйм я уже даже и приблизиться не мечтал - о Планете, дорогие мои, Где Все Можно!

- Ну, поехал, - сказал на это Проспер Маурисович, не столько потому, что ему было что сказать исключительно умное, а сколько потому, что по его мнению, настала именно его очередь выражать мнение вслух. А то все какие-то Бобы да Аскольды. - Опять снова-здорово! Ты уже рассказывал про эту свою планету. Раз этак шестьсот восемьдесят четыре!

- Ты прав только отчасти, Проспер, взятый мною, кстати, по твоей же просьбе в наше рискованное путешествие.

- Рискованное? - в свою очередь переспросил Аскольд. - Что ж ты раньше-то...

- Тебе-то откуда знать, по чьей просьбе, Анатоль Максимович, - хмуро и одновременно возразил Проспер, совершенно не оказавшись услышанным.

- Но я не рассказывал об этой планете, - невозмутимо продолжал Анатоль Максимович свою речь, - в тот момент, когда мы уже мчимся к ней со всеми реакторами наизготовку (Кстати, еще не мчимся, - как бы про себя поправил его вегикел). Ты послушай, Проспер! Ты ни с чем не спутаешь приближение к этой планете. Сначала - если в первом режиме - впереди все покрывается белым. Потом чернеет. Потом ты оказываешься перед Черной Дырой, нигде на картах галактик не обозначенной - потому что те, кто ее находили, или погибали, или скрывали от других свое знание о Планете, Где Все Можно. Скрытая такая, понимаешь, Дыра.

- А дальше бесконечный разрыв! - восторженно вставил Тим, который всю эту историю слышал с детства с регулярностью отцовских запоев.

- Именно, Тимочка, именно! - подтвердил Анатоль Максимович.

О Черной Дыре Анатоль Максимович рассказывал обычно самым близким родственникам, то есть Тиму, а другим знакомым по причине их невежественого недоверия предпочитал умалчивать. Он и сам толком не понимал, что это такое, хотя спрашивал многих и прочитал множество по этому поводу научных и околонаучных статей. Дело в том, что Анатоль Максимович, при всей своей профессиональной квалификации, в теории элементарных частиц, причем даже в элементарной их теории, которую обычно называют "приготовлением к введению в основы", разбирался безбожно слабо. У Анатоль Максимовича было неприятие математики, близкое к содроганию. Он не смог бы объяснить этот эффект так, как, я извиняюсь, попытаюсь вместо него объяснить я.

Вот, предположим, вы приближаетесь к Черной Дыре, которая, как известно, захватывает все живое и в себя втягивает, стоит только приблизиться к ней на опасное расстояние. Вот вы начинаете на нее падать. Это происходит очень быстро; вы, конечно, ничего такого, о чем я дальше раскажу, просто не замечаете, но если б вы замечали, происходило бы так.