Бриллианты для куклы - Анастасия Дробина

На сцену с огромной охапкой белых роз поднимался собственной персоной Пашка Полторецкий. Он был в костюме и даже при галстуке, улыбался, блестя зубами, и его синие глаза были, как никогда, близко. И улыбался он ей, Белке, ей одной. И нес ей розы.

– Браво, Белка! Ты просто молодец! – тихо сказал он, вручая полумертвой от наплыва чувств Белке букет и, как взрослой, целуя ей руку. – А тебе эта штучка на лбу идет!

У Белки пол поплыл под ногами, она покачнулась, удержалась за край инструмента и даже сумела улыбнуться в ответ. Зал гремел аплодисментами, которые не умолкли даже тогда, когда Белка на ватных ногах ушла со сцены, уступая место следующему артисту – худенькому парнишке с огромной виолончелью. Мыслей было две: какое счастье, что Пашка не увидел прыща, и – не упасть бы до гримерки в обморок от счастья.

В обморок Белка не упала, но, едва оказавшись в крохотной комнатке, где за десять минут до своего выхода страдала от неудавшейся жизни, начала реветь. Соня решила, что это у нее на нервной почве, и побежала за водой, потом долго заставляла младшую сестренку выпить хоть глоток и в конце концов заплакала вместе с ней.

– Белка! Ну, ты даешь! Браво, блин! – ворвалась в комнатку Юлька и… озадаченно остановилась на пороге. – Ой… А вы чего ревете? Что случилось-то, а? Белка же так суперски играла, и не занудно совсем, я лично все ладони отбила! Соня, чего она воет?

– От перенапряжения, – всхлипнула Соня. – А я за компанию.

– Понятно, – кивнула ничего не понявшая Юлька. – А цветочки тебе понравились? Это мы все вскладуху купили, самые лучшие выбирали!

– Так они от вас всех? – разочарованно спросила Белка.

– Больше никому тут таких не дарили, точно! – гордо заявила Юлька, не заметив расстроенного взгляда подруги. – Давай вытирай сопли и иди к нам, мы уже в вашем кафе столик заняли. И еще…

Юлька вдруг запнулась и вытаращила глаза, только сейчас разглядев на лбу подруги диадему Мражинских. Белка немедленно вытаращила глаза тоже и скосила их на Соню. Девчонки поняли друг дружку без слов, и Полундра, показав большой палец, молча выскочила за дверь.

– Бэллочка, вытирай слезы, пойдем! – весело сказала Соня. – Уж что-что, а посидеть в кафе ты право имеешь! Беги, а я схожу поговорю кое с кем, и сразу за тобой. Не хочу искушать судьбу, но Нина Аполлодоровна мне сказала…

Она наклонилась к уху сестренки и что-то прошептала. Выслушав, Белка повеселела и полезла за носовым платком.

В огромном кафе-буфете при консерватории были заняты все столики: пять минут назад закончилось первое отделение. По паркету фланировали высокие гости из мэрии, музыканты, взбудораженные педагоги, полуживые участники концерта, и носилась куча мелюзги из детского хора. Уже от дверей Белка разглядела свою компанию, собравшуюся за угловым столиком и усиленно ей махавшую. К изумлению Белки, в руках у Пашки был еще один букет. Но уже не розы, а восхитительные розовые орхидеи, которые он вручил подошедшей вслед за сестрой Соне. Та растерялась:

– Мне? Но…

– Вас, Соня, тоже можно поздравить, – церемонно сказал Пашка, но в синих глазах его скакала насмешливая искра. – Ведь именно вы воспитывали эту… надежду русского фортепьянного искусства! Серега, правду я говорю?

Атаманов, который заснул в кресле четвертого ряда под первые же звуки музыки (его с трудом добудились перед самым Белкиным выходом), важно кивнул. Соня, пожав плечами, приняла букет, положила его на край стола и, увидев вплывающую в буфет Нину Аполлодоровну, Белкиного педагога, поспешно пошла к ней. Белка проводила ее полными слез глазами. Потом поглядела на Пашку – тот тоже смотрел вслед Соне и улыбался. Как во сне, Белка подумала о том, что им обоим, Пашке и Соне, по восемнадцать лет. И никому не нужно ждать, пока подрастет другой. Значит… значит… Белке захотелось убежать назад, в гримерку, хлопнуться там на кушетку и снова реветь, реветь, реветь…

– Белка, что с тобой? Ты же просто замечательно играла! – заглядывая ей в глаза, удивленно сказала Натэла. – Мне так никогда не сыграть.

– А ты тоже учишься? – безучастно спросила Белка. – Почему не говорила?

– Я на гитаре играю. Бабушка научила.

– Ну, куда ж без бабушки… – фыркнул Батон. И тут же попросил: – Натэлка, а меня научишь?

– Обойдешься! – ответил вместо нее Атаманов. – Время еще на тебя, долбеца, тратить… Натэла, не слушай его, у него слуха нет! Гринберг, да что с тобой? Опять глаза на мокром месте! Перенервничала, что ль?

– Серега, налей мне колы, пожалуйста, – всхлипнув и протягивая стакан, попросила Белка. Она понимала, что глупо себя ведет, но сдерживать противные слезы уже не было никаких сил. Если бы хоть не Соня! Пусть бы какая-нибудь посторонняя девица, а не родная любимая сестра! Господи, как ужасно, как несправедливо все в жизни…

Атаманов потянулся за бутылкой, Белка глянула через его плечо – и побледнела, моментально забыв о кока-коле, своих слезах и даже о разбитой любви и конченой жизни. В двух шагах, у колонны, стояла, беседуя с каким-то пузатым дядькой и держа в руках бокал… Мария Афродакис собственной персоной.

– Ой… – прошептала Белка, роняя капли кока-колы на свою белоснежную блузку. – Пашка… Пашенька… Господи…

– Чего ты? – нахмурился Пашка. Обернулся, увидел, мгновенно оценил ситуацию и скомандовал: – Снимай изумруд, живо!

– Не сниму… – прошептала Белка. Снять изумруд? Сейчас?! Прямо перед Пашкой, чтобы он увидел этот «рог» у нее на лбу? Пусть ему нравится Соня, но и она, Белка, тоже просто так не сдастся! Да пусть Афродакис ее хоть застрелит прямо сейчас!

– Белка, снимай! Ты не понимаешь… – начал было Пашка, но в тот же момент Афродакис взглянула на них, и стало ясно, что снимать диадему уже не имеет смысла.

Улыбнувшись, американская авантюристка подняла бокал, приветствуя всю компанию, коснулась рукава своего собеседника, извиняясь, отошла от него и направилась прямо к столику, где сидели друзья. Теперь ее заметили и остальные. Батон и Атаманов, не сговариваясь, поднялись, шагнули вперед. Вместе с ними – Юлька. Натэла осталась неподвижной, но ее черные глаза стали совсем огромными. Афродакис уже была рядом со столиком, когда Белку вдруг осенило – закатив глаза, она художественно упала в обморок на руки растерявшемуся Пашке.

Это был высший пилотаж, поскольку изумруд на лбу Белки даже с места не сдвинулся, но шум вокруг поднялся страшный. На два голоса визжали Юлька и Натэла, громко ругался Атаманов, вокруг ахали и задавали вопросы, Пашка на руках уносил «бесчувственную» Белку из буфета, Батон рядом примеривался помочь нести ее ноги, а из фойе уже слышался испуганный голос Сони:

– Боже, да что такое? Бэлла, Бэллочка… Что с тобой?

В гримерке Белка поспешно пришла в себя, оглядела испуганные лица сестры и друзей и сиплым от страха голосом сказала:

– Соня, нам… мне срочно надо домой.

– Я уже поняла, – сдержанно сказала сестра. – Переодевайся, я готова.

До дома добрались без последствий, хотя Белка и выглядывала испуганно в заднее стекло троллейбуса, опасаясь увидеть позади знакомую «Альфу-Ромео» с подлой американкой за рулем. До самого подъезда Соня молчала, но выражение ее лица не сулило притихшей компании ничего хорошего. Пашка посмотрел на Атаманова, Атаманов – на Батона, тот – на Юльку. Полундра кивнула и взглянула на Натэлу. Та пожала плечами:

– Я сразу говорила, что так будет правильно.

– У всех с собой? – спросил Атаманов.

Все, кроме Сони, поняли, о чем идет речь, и дружно кивнули. Только Юлька переглянулась с кузеном, и оба они хором ответили:

– У нас – дома.

– Договорились же… – заворчал Атаманов, но Пашка объяснил:

– У меня брошь в карман плохо влезала. А Юльке дед сказал, что изумруды к красной кофте не пойдут.

– А он в курсе?! – поперхнулся Батон.

– Я сказала, что у цыганок на площади за двести рублей купила, – хмыкнула Юлька.

– Какое-то сборище аферистов, а не дети, – совсем уж ледяным голосом заметила ничего не понимавшая из их разговора, но заинтригованная Соня. – Хорошо, пойдемте к Юле. И обещаю вам: пока во всем не разберусь, я от вас не отстану.

В квартире взбудораженно голосил телевизор: Игорь Петрович смотрел футбольный полуфинал. Все на цыпочках прокрались в Юлькину комнату, Пашка задернул занавеской окно, в которое с улицы нахально лезли ветки сирени. Соня с прокурорским выражением лица опустилась в кресло, а через три минуты перед ней выросла мерцающая горка из колец, серег, браслетов и колье. Пашка грохнул на стол брошь, заигравшую всеми цветами радуги, а Белка, заняв предварительно место в самом темном углу комнаты, чтобы не было видно прыща, сняла диадему. Побелевшая Соня дрожащим голосом потребовала объяснений – и получила их в полном объеме.

Когда Пашка закончил излагать, за окном начался легкий дождик, и весь подоконник оказался усыпанным капельками. Соня собрала их ладонью, протерла лицо. Натэла стояла наготове со стаканом воды, Белка – с валерьянкой, Пашка открыл мобильный, готовый вызвать «Скорую». Мата Хари, задрав морду, стояла у ног Сони и разглядывала ее полными тревоги зелеными глазами. Но вот старшая Белкина сестра подняла ресницы и – потянулась к украшениям.