Ужасы на Author.Today - Васильева Алёна

когда-то глупость, алкая любовного счастья, узреть собственного демона.

Мой был из тех, кого называют ракшасами. Я не говорил с ним. С демонами не разговаривают. Твой демон всегда встанет на одно слово дальше тебя, переговорит, обманет. Потому что он – твой.

Я стоял с ним глаза в глаза. И осознав, что стихия его воздух, обратился к флейтам ветра. Барнаул – ветреный город, я не помню дня, чтобы не дуло в нашей степи.

Ветер коснулся меня. Ветер унёс моё желание обладать объектом моей любви. И флейты наполнились и запели…

И тогда мой демон лопнул как мыльный пузырь. И я больше никого не люблю так, чтобы хотеть его в собственность. Настоящая любовь – освобождает. Она склоняется над раненым ею и перерезает горло, вытирая о сапог окровавленный нож.

Когда я, не оборачиваясь, смотрел глазами Ворона, то видел, как катится за ним по пустынным улицам тёмное волосатое Ничто. Гигантское живое перекати-поле, сгусток страха, поросший волосами ужаса, распознавших его. Своими глазами я не видел ничего. И демон знал, что я и не увижу.

Подходящий нож в доме нашёлся быстро. Не было женщины, и я набрал номер моей Второй.

Да, сейчас – вот так. Я наберу номер, и она сорвётся ко мне глубокой ночью. Раньше было иначе. Но тот, кем я был раньше, не был нужен ей, а мне сегодняшнему не нужен никто. Мне требуется лишь женская энергия для работы. Она даст мне необходимое равновесие.

Женская и мужская энергии образуют в сумме идеальное движение в этом мире. Это колокол жизней и поводок для планет. Она не позволит мне сорваться вниз, даст силы вернуться.

Я собирался проложить мост над бездной для своего ночного гостя. Страшный мост из лезвия ножа, поставленного на ребро.

Такова была цена мимолётного знакомства. И человеческого раскаяния. Цена последней просьбы, в которой нельзя отказать.

Да, по пути я попросил её купить водки. Пить кровь, не запивая водкой, не для всех адекватная задача. Но гость с похмелья и сейчас будет пьян. А моя Вторая после развода с лётчиком совсем ничего не боится.

Я говорю ей обнять Ворона, и она обнимает. Чтобы быть рядом со мной, она обнимет теперь что угодно.

Между моих ладоней – тьма. И круг замыкается. Такой маленький круг.

Я разрезаю руку, и кровь течёт прямо в стакан. Я не сторонник красивых ритуалов.

Ворон пытается рисовать на полу приличествующие моменту знаки, но всё это не важно. Знаки – лишь маячки, помощники воли. Если я намерен сейчас пройти по клинку, мне не нужны уже ритуалы.

Почему я хочу этого для него? Хотя бы потому, что он пытался найти хоть какой-то путь в давящей серой обыденности. Большинство не хочет даже поднять головы.

И я кладу простой нож с чёрной пластмассовой ручкой поперёк той бездны, которую ему положено миновать. И соединяю ладони. И поднимаю глаза, чтобы увидеть стоящего надо мной Азараила, Ангела и Демона порога. И встречаюсь с пылающими глазами его, чтобы он узнал во мне проводника. И горю вместе с ним. Но, пока я горю, по тонкому лезвию ножа уходит в небытие душа моего нечаянного друга.

Всё.

Больше я ничего не могу для него сделать. Завтра эта дорога может не удержать даже меня. Завтра – будет поздно.

Я делаю вдох. Время слилось в один остановившийся миг, но дыхание освобождает его. И тьма усталости наваливается вдруг, как тяжёлая шуба из чёрной овцы. Но я превозмогаю усталость и ещё долго говорю с телом Ворона.

Наконец то, что остаётся от моего гостя, засыпает, оно даже мечется и кричит во сне.

Утром я отвожу его обратно. Пешком. Ещё не ходят трамваи. Я не хочу, чтобы случайные прохожие увидели его близко.

На работу попадаю невыспавшийся и разбитый. В обед (как быстро) звонит телефон, и какая-то женщина спрашивает:

– Вы такой-то?

И молчит в трубку.

– Отчего он умер? – говорю, чтобы не молчать.

– Сердце остановилось… Может, у вас сохранилось фото? Вы же снимали его для газеты? Нам очень нужно фото на памятник.

Женщина боится, я слышу. Боится осуждения так же, как и мёртвого уже мужа. Наверное, гражданского, иначе всё-таки не решилась бы мне позвонить.

Снимки… Он говорил мне тогда, что редакционный фотоаппарат не годится – будет испорчен или снимок, или камера. И я не удержался, снял.

– Да, – соглашаюсь я. – У меня есть его фотографии. Цветные, в хорошем разрешении.

И даже обещаю привезти.

– Прощание будет завтра, в недостроенной церкви рядом с домом.

Она плачет, но я не утешаю даже из вежливости. У него нет родственников. Ей достанется двухкомнатная квартира, ей есть за что страдать.

На следующий день вместо обеда еду в церковь.

Когда-то в нашем городе была всего одна раскрученная церковь. Теперь я сбился со счёта: так резво поспешает искушённый народ зарабатывать на вере деньги.

Церковь достроена больше чем на две трети. В ней холодно. Хорошо, что успели закрыть крышу.

На лавочке, у чёрного, как и при жизни, тела, сидит женщина лет сорока пяти, полная и неопрятная. Наверное, она плохо замечает сейчас, как и во что одета. На голове – чёрный платок.

Батюшка, увидев меня, маскируется за аналоем. Больше в церкви нет никого.

Я отдаю фото, сажусь на деревянную скамью, внимательно оглядываю неуютное помещение. Струганый пол, покрытый домоткаными половиками. Очень мало икон. Я фиксирую внутренний взгляд в правом верхнем углу, где часто тёмными, мучительными сгустками висят обрывки астральных тел умерших. Пусто. Ворон покинул нас, крылья его расправились перед смертью. А чёрное – не внизу и белое – не вверху. Всё иначе. Главное – не бояться, и бог примет тебя любого.

Пусто...

Я сделал всё правильно. Смертные слои души уже разложились. Фантомов нет. Углы, куда часто уходит негативный энергетический ком, – пусты.

Я поднимаюсь.

– У него не было друзей, кроме вас, – говорит женщина. – Это очень странно. Вы и он… Вы совсем другой.

Ну да, я – с другой стороны монеты. Но кто вообще знает, что такое настоящая дружба? Люди считают дружбой разделяемое в радости. Испытания они делят чаще всего с чужими.

Наверное, черноволосый красавец Ворон знавал многих женщин, но в горе последних дней с ним не побоялась остаться лишь эта.

Я касаюсь её руки и ухожу.

Священник испуганно смотрит мне вслед. На мне всё ещё лежит тень Азараила,