Двойник Декстера - Джеффри Линдсей

И это неудивительно, по крайней мере для меня, что они никого не нашли. Никто ничего не знал и не видел. В окрестностях волнолома жизнь кипела, но люди либо еха­ли на работу, либо спешили в магазины на набережной, либо собирались на лодочную экскурсию. Ни один не стоял тут на страже посреди ночи. А разного рода охран­ники сейчас, несомненно, предавались заслуженному отдыху дома, после целой ночи бдительного и тревожного вглядывания в темноту, ну или сидения перед телевизором. Но Дебора, как положено, записала номера и телефоны всех охранников ночной смены, а потом вернулась ко мне и нахмурилась, словно я был виноват в безрезультатности поисков. Точно именно я отправил ее к волнолому.

Мы стояли на причале, неподалеку от «Бискайнской жемчужины» — яхты, на которой катали туристов вдоль города. Дебора прищурилась, глядя в сторону парка, по­качала головой и зашагала обратно к Факелу, а я потащил­ся следом.

—  Кто-нибудь наверняка что-то видел,—рассудила она. Оставалось лишь надеяться, что самой Деборе эти слова показались достаточно убедительными. —Я не сомневаюсь. Невозможно втащить здоровенного копа на волнолом и допереть его до парка так, чтобы никто не заметил.

—  Фредди Крюгер справился бы, — заметил я.

Дебора врезала мне в плечо, но не от всей души, поэ­тому я без особых усилий сдержал вопль боли.

—   Только не хватало разговоров о всякой чертовщи­не! — отрезала она. — Кое-кто уже спросил Дуарте, не позвать ли сантеро, просто на всякий случай.

Я кивнул. Наверное, позвать сантеро, то есть священ­ника сантерии, не повредит, если ты в это веришь, а боль­шинство жителей Майами верят.

—  И что сказал Дуарте?

Дебора фыркнула.

—  Он спросил, кто такой сантеро.

Я посмотрел на сестру, пытаясь понять, не шутит ли она. Каждый кубинец знает, кто такой сантеро. Вполне вероятно, в его собственном роду есть как минимум один. Надо было спросить у Дуарте по-французски. Но прежде чем я успел притвориться, будто понял шутку, и фальши­во рассмеяться, Деб продолжила:

—  Я понимаю, этот тип маньяк, но он ведь живой че­ловек.

Я был почти уверен, что она имеет в виду не Дуарте.

—  Он не невидимка и не может телепортироваться ту­да-сюда.

Дебора остановилась у огромного дерева, задумчиво по­смотрела на него, потом в ту сторону, откуда мы пришли.

—     Взгляни, — сказала она, указывая на «Жемчужи­ну». — Если привязать лодку здесь, рядом с яхтой, можно добраться под прикрытием деревьев почти до самого Фа­кела.

—  Не думаю, что это идеальное прикрытие, — заметил я. — Но близко к тому.

—    Прямо рядом с треклятой яхтой, — пробормотала Дебора. — Люди должны были что-нибудь заметить.

—  Если только не спали.

Она снова посмотрела на Факел вдоль линии деревьев, словно целясь из винтовки, пожала плечами и пошла дальше.

—  Кто-нибудь что-нибудь видел, — упрямо повторила Деб. — Обязательно видел.

Мы вернулись к Факелу, я бы сказал, в приятном мол­чании, если бы сестра не выглядела столь очевидно встре­воженной. Медик только-только закончил осматривать труп Гюнтера, когда мы подошли. Взглянув на Деб, он покачал головой в знак того, что не нашел ничего инте­ресного.

— Мы знаем, где Гюнтер обедал? — спросил я у Деборы.

—  Обед, Деб, — терпеливо повторил я. — Например, мексиканские блюда.

До нее дошло. Дебора поспешила к медику.

— Я хочу знать содержимое его желудка, — донеслось до меня. — Выясните, не ел ли он недавно тако.

Как ни странно, медик посмотрел на нее без особого удивления. Наверное, если проработать с трупами и копа­ми в Майами достаточно долго, человек разучится удив­ляться, и требование поискать остатки тако в желудке мертвого патрульного станет для медика привычной ру­тиной. Он устало кивнул, и Дебора пошла обсудить что-то с Дуарте, предоставив мне томиться бездельем и преда­ваться глубоким размышлениям.

Я занимался этим несколько минут, но вывод оказался грустным: я голоден, а поблизости нет никакой еды. Делать тоже было нечего — никаких брызг крови, а ребята из ла­боратории уже работали вовсю.

Я отвернулся от тела Гюнтера и обозрел периметр. Привычная толпа любителей страшилок стояла по ту сто­рону ленты, сбившись в кучу и толкаясь локтями, словно в ожидании начала рок-концерта. Они разглядывали тело, И, надо отдать им должное, кое-кто и впрямь старался ка­заться испуганным, когда вытягивал шею, чтобы посмот­реть. Конечно, большинство просто тянулись через ленту, в надежде сделать на мобильник фотографию получше. Скоро снимки размозженного тела офицера Гюнтера за­полонят Интернет, и мир объединится в безупречной гар­монии, притворившись испуганным и возмущенным. Чудо техники.

Я побродил некоторое время вокруг, давая полезные советы, но, как обычно, никому не были интересны мои прозрения; подлинные знания никогда не ценят. Люди предпочитают бродить в потемках и делать ошибку за ошибкой вместо того, чтобы прибегнуть к помощи человека, способного указать, в чем они промахнулись, даже если этот человек несомненно умен.

Иными словами, в этот час, безбожно далекий от обе­денного перерыва, недооцененный и недоиспользованный Декстер наконец соскучился и решил вернуться к насто­ящей работе, ожидающей его в маленькой норке. Я нашел дружелюбно настроенного копа, который собирался в ту же сторону. Он хотел поболтать о рыбалке, и, поскольку я в этом немного разбираюсь, мы неплохо поладили. Он даже предложил купить что-нибудь по пути в китайской забегаловке, то есть сделал бесспорно дружеский жест, и в знак благодарности я заплатил за его порцию креветок ло мейн.

Распрощавшись с моим новым лучшим другом и усев­шись за стол в обществе благоуханного ленча, я начал усматривать некоторый смысл в лоскутном одеяле стра­даний и унижений, которое мы называем Жизнью. Кислый суп оказался очень вкусным, клецки — мягкими и сочны­ми, а кунь пао — таким горячим, что я даже вспотел. Ис­пытав удовлетворение по окончании ленча, я задумался о собственной ограниченности: неужели для счастья мне достаточно всего-навсего вкусно поесть? Или дело в чем-то более серьезном и зловещем? Например, в еду подме­шали глутамат натрия, который действует на центр удо­вольствия в мозгу, заставляя радоваться против воли.

Так или иначе, я наслаждался, вырвавшись из плена темных облаков, клубившихся вокруг меня последние нескольких недель. Законные поводы для беспокойства действительно имелись, но я чересчур погрузился в свои тревоги. Судя по всему, несколько вкусных китайских блюд исцелили меня. Я поймал себя на том, что напеваю, вы­брасывая пустые коробочки в мусорное ведро. Удивитель­ный прогресс для Декстера. Может быть, это и есть насто­ящее человеческое счастье? И оно достигается благодаря клецкам? Не сообщить ли какой-нибудь национальной организации психического здоровья, что цыплята кунгпао лучше золофта? Не исключено, что мне вручат Нобе­левскую премию. Или по крайней мере благодарственное письмо из Китая.

Что бы ни послужило причиной хорошего настроения, оно длилось почти до конца рабочего дня. Я спустился в хранилище за кое-какими образцами, с которыми работал, а когда вернулся в свою берлогу, обнаружил большой и неприятный сюрприз. Он заключался примерно в двухстах фунтах афроамериканского темперамента и больше напо­минал какое-нибудь необыкновенно зловещее насекомое, нежели человека. Это существо стояло на двух сияющих протезах, а одна из металлических клешней, заменявших ему руки, тыкала в клавиатуру моего компьютера.

—А, сержант Доукс, — сказал я, изо всех сил имитируя любезность. — Помочь тебе зайти на фейсбук?

Он резко обернулся, явно не ожидая, что его застукают за подглядыванием.

— Ото атрю, — произнес он довольно отчетливо. Лю­битель-хирург, лишивший Доукса рук и ног, отрезал ему и язык, поэтому завести приятную беседу с сержантом ста­ло почти невозможно.

Конечно, мы и раньше не ладили: он всегда меня не­навидел и подозревал. Я ни разу не дал Доуксу повод усом­ниться в моем тщательно сконструированном невинном обличье, но он все-таки сомневался, постоянно сомневал­ся... а потом мне не удалось спасти сержанта от злополуч­ной операции. Я пытался, честное слово, просто не полу­чилось. Давайте будем справедливы (ведь это очень важно): я все-таки спас большую его часть. Но теперь Доукс обви­нял меня и в ампутации, помимо многих других неуста­новленных деяний. Он торчал за моим компьютером и «ото атрел».

—   Отто? — бодро повторил я. — Ты ищешь немецкое кино, сержант? А я и не знал, что тебе оно нравится.

Доукс уставился на меня с еще большей ненавистью, достигшей, таким образом, внушительного объема, и взял со стола маленький, размером с записную книжку, аппарат искусственной речи, который носил с собой. Он нажал кнопку, и машинка произнесла радостным баритоном: