Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

В воздухе витал не только их аромат, но и дорогих притираний и тончайших арабских благовоний. В этой атмосфере благородные гости начали работать локтями, протискиваясь поближе к алтарю в таблиние, чтобы лучше видеть счастливую пару.

Заключение брака в Риме представляло собой исключительно светскую церемонию. Закон не требовал проведения какого-либо религиозного обряда. Едва ли сейчас кто-нибудь заключал брак в соответствии с древним государственным ритуалом confarreatio, при котором обрученная пара становилась мужем и женой, съедая пирог, только что освященный верховным понтификом[58]. Ныне в ходу был куда более простой ритуал, но перед церемонией всегда приносили жертву.

В наступившей почтительной тишине к бассейну с водой (impluvium) подвели овцу, пожилой гаруспик, облаченный в длинный белый балахон, с острым проницательным взором, бормоча что-то на древнем языке, восходящем к этрускам, в сопровождении двух умелых помощников быстро принес животное в жертву, почти не пролив крови, а затем вскрыл его живот и стал всматриваться опытным взором в еще трепещущие внутренности. В этот момент Статилия побледнела и непроизвольным движением вцепилась в руку матери. Что, если знамение окажется неблагоприятным? «Разве кто-нибудь слышал о том, что такое случалось при столь значимых событиях?» – цинично прошептал сенатор. «Bene – хорошо!» – возгласил гаруспик, бросив хитрый взгляд на собравшихся. «Bene! Bene!» – эхом отозвались и все гости. Прорицатель ретировался. Церемония могла продолжаться.

Заключительная часть церемонии была совсем простой. Сначала появились таблички с текстом брачного контракта и передачи приданого, их огласили, а потом подписали свидетели. Затем молодая почетная мать, pronuba Статина, повела Статилию к жениху. Она подняла руку невесты из-под скрывавшей ее накидки и взяла руку ее будущего мужа. В наступившей тишине все услышали заданный женихом, а отнюдь не жрецом или официальным чиновником вопрос: «Желаешь ли ты стать моей mater familias?» – «Да», – ответила Стати-лия, пожалуй, с несколько излишней готовностью, а затем, в свою очередь, спросила своего будущего мужа: «А желаешь ли ты стать моим pater familias?» – «Да», – ответил жених, и тут же со всех сторон на них обрушился вал поздравлений.

Когда решающие слова были произнесены, Поллио, его невеста и их родители совместно возложили на алтарь ковригу грубого хлеба, знаменующего приношение еды Юпитеру и Юноне, а также странным божествам былых времен – Теллусу[59], Пикумну и Пилумну[60], которые должны были хранить имущество новой четы. Хлеб поднесли богам в корзине, которую нес подросток, двоюродный брат Статилии, ее camillus, родители которого должны были быть в живых. Присутствующие гости с новой силой возобновили свой клич: «Всего доброго! Удачи! Felicitas!», поздравляя молодых и нагоняя себе аппетит к изобильному свадебному застолью.

Свадебная процессия. К сожалению, за неимением достаточного места мы не будем описывать роскошный банкет; довольно будет упомянуть, что от Помпония требовалось подтвердить свое богатство непомерным гостеприимством. Что ему было за дело до установленного законодательно Августом ограничения на стоимость свадебного пира в 1 тыс. сестерциев (40 долларов). Теперь такое установление вызывало исключительно смех!

В заключение свадебного пира после десерта настал момент раздачи частей громадного свадебного торта (mustaceum), изготовленного из тончайших лакомств, вымоченных в молодом вине и поданных на лавровых листьях. К этому времени все гости были уже в достаточной мере разгорячены отличными мессинским и фалернским винами, улицы погрузились в полумрак, а старший из вольноотпущенников Помпония (руководитель церемоний) подал сигнал: «В процессию!»

В вестибюле тут же собралась команда флейтистов и носильщиков факелов. Когда заиграла музыка, правила хорошего тона потребовали от Статилии упасть в объятия матери и отчаянно зарыдать и завопить. В соответствии с этими же правилами Поллио с показным ожесточением вырвал свою теперь уже жену из объятий тещи – как прокомментировали собравшиеся, «в память о похищении римлянами сабинянок». Статилия тут же перестала вырываться и с готовностью позволила увести себя за порог родного дома.

Свадебная процессия составляет неотъемлемую часть всей церемонии. Скорее всего, если бы Поллио жил в другом городе, кто-нибудь из друзей его семьи предоставил бы ему свой дом для «увода домой жены». Но жених, к счастью, и сам обладал прекрасным особняком примерно в миле от дома невесты, на Квиринале. Несмотря на все свое состояние, Статилия должна была пройти это расстояние пешком.

Во главе процессии двигались флейтисты, собрав звуками своих инструментов большую толпу народа, когда процессия пересекала Субуру. За ними шли самые юные гости обоих полов, оживленно разговаривая между собой и размахивая горящими факелами. Следом гордо вышагивали камиллы (мальчики-спутники) и его более молодой помощник, демонстрируя всем веретено и прялку невесты как символ домашней работы, которой ей придется заниматься. За ними шла невеста, которую держали за каждую руку молодые мальчики, родители которых были живы, тогда как третий такой же подросток нес особый почетный факел, освещая ей путь. Поллио же двигался вслед за невестой, не переставая разбрасывать мальчишкам в глазеющей на них толпе грецкие орехи в знак того, что теперь он (и уже во второй раз) прощается с мальчишескими привычками. Завершая процессию, в окружении других факелоносцев и в изрядном беспорядке, демонстрируя свои изысканные одежды и драгоценности, следовали родители и старшие гости. Свет факелов, музыка, яркие одежды и блеск украшений придавали всей процессии очаровательный характер. Ничего удивительного, что вся смотрящая на это зрелище толпа в едином порыве стала возглашать древний свадебный клич «Io Talasse!»[61] или более современное «Felicitas!».

В доме жениха. Далеко не все гости и любопытные смогли до конце спеть песню, которая должна была сопровождать свадебную процессию; все эти старинные песни довольно непристойны и грубы, переполнены «солеными» сарказмами. Но наконец-то процессия приблизилась к дому жениха. Из вестибюля в сад падала полоса света, а вдоль нее выстроились все decuriae (группы по десять человек) рабов, чтобы приветствовать их новую domina.

При входе в дом Статилия остановилась, чтобы, согласно обычаю, обвить дверные опоры шерстью и обмазать дверь маслом и жиром, символами изобилия. Затем она была быстро поднята и перенесена через порог, дабы не споткнуться о него, что считалось бы дурным предзнаменованием. Когда ее поставили на землю, она предстала перед своим женихом, который быстро проскользнул мимо нее внутрь дома и теперь протягивал ей чашу с водой и пылающую головню из очага, символ того, что она теперь будет охранять его семейных ларов. Статилия приняла эти предметы и четко и ясно произнесла очень древнюю и самую известную формулу заключенного брачного союза: «Где ты будешь, Гай, там буду и я, Гайя» (Ubi tu Gaius, ego Gaia).

Приглашенные гости вошли в дом и снова, отталкивая друг друга локтями, наблюдали, как