Роман с урной. Расстрельные статьи - Александр Росляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В итоге мы действительно ушли все спать, мне почему-то после всех наших тревог спалось на диво сладко — и этот сон, как дальше показала жизнь, был в руку.
Назавтра, это была пятница, а в воскресенье 26 декабря уже выборы, Серега мне с утра сказал: «Все, твоя миссия закончилась, бери билет, езжай домой. Деньги пришли, и ты сегодня их получишь».
Я тут же позвонил Наташке — она тоже видела фрагмент кино, которому из-за немыслимого местного раззявства не сфартило выйти на экраны, все поняла и хохотала — пока я не сказал, что нынче уезжаю. В кассе гостиницы я взял билет на самолет на завтрашнее утро — и на вечерний поезд в Барнаул. После чего мы встретились, она ушла с работы, и мы пошли выбирать ей новогодние дары на их громадный рынок, казавший особенно громадным от нехватки покупателей.
Она хотела отнести пакет с подарками домой — но по дороге ее героические ножки отказали, и мы присели подкрепиться в том кафе при рынке, где забывали свои горести его торговки. Потом, взяв на подсластку злой разлуки золотого, розового и еще какого-то шампанского, пошли с ней в гостиницу. В самом разгаре нашего прощанья позвонил Серега — и в своем номере отдал мне до копейки эти самые пенензы. Своей получки он согласился ждать до после выборов, на которые остался, как заложник, по действующим выборным законам. Он ее так потом и не получил, отдав нам с Сергеичем, как капитан, последним уходящий с корабля, все наши доли. Чем, честно говоря, потряс меня до глубины души на нашей скользкой выборной дорожке.
Потом наши друзья мне выслали конвой, доставили нас с Наташкой до вокзала, которому она все порывалась учинить теракт — за уготовленную им разлуку. Сибирский мороз, пока мы доцеловывались с ней у поезда с экзотическим названием «Карасук — Барнаул», был за 30 градусов, я обморозил лоб, уши и раскровавленные ее страстью губы. И еще несколько дней дома хранил с нежным чувством эту памятную обмороженность и надкус губ.
Наутро после выборного воскресенья я позвонил Сереге в Славгород. Он там сидел за пиром победителей: мы победили со счетом 64 на 22 процента. Это по выборному счету, когда была действительно борьба, а не ее инсценировка, примерно как в хоккее 15–0. Серега ликовал с главой и его присными, и мы с ним тут же уяснили мнимый провал нашего второго «Не дай Бога». Наш первый «Не дай Бог», как золотая пуля, поразил врага в самое сердце — и потому второй лишь стал контрольным выстрелом в уже мертвый труп. Отсюда уже и не вызвал в массе славгородцев, похоронивших в душах супостата, никаких эмоций.
Хотя мне стало вдруг ужасно жалко бедную Катюшу, чем-то страшно напомнившую бедную Сашеньку: одна всем телом, а другая всей душой отдались тому же супостату. И промахнулись в результате обе.
С Наташкой я, как только долетел домой, стал тут же переписываться по интернету. Она в жанре актуализированной мной в сказочном Славгороде сказки обещала мне прислать свою легенду о нашей любви — и выслала ее. Но дальше наша переписка сделалась все реже, реже — и совсем сошла на нет, поскольку все кончается на свете.
Неужто кончится когда-то и вся эта дикая, несправедливая к ее текущим жертвам — Кайзеру, его вдове, Наташке, Люде, Сашеньке — жизнь, и грянет новая, хорошая? Построится ли не фиктивный, а настоящий Спас на всеми ими пролитой крови? Бог весть. Моим умом во всяком случае, когда это настанет — и настанет ли когда-то? — не понять.
Приложение
Из Славгородских сказок
Влюбленный Лис
Сказка без конца
Один хитрый лис страсть как любил кур. Это у него в роду было: его папаша еще при старой власти, строго державшей свою лапу на курятнях, даже пострадал за эту роковую страсть. И хитрый лис сперва окончил высшую сторожевую школу — и стал в Кургороде следователем отдела внутренних куриных дел.
Сопрет одна курица у другой зерно или подерутся петухи — он уже тут как тут, а мера пресечения у него всегда одна и та же — в суп.
Работал он в пуху лица, был награжден нагрудным знаком «Лучший курощуп» и орденом «За храбрость против кур». И дома у него куриная лапша не переводилась, рыльце так и лоснилось от нее.
Но раз пресек он «по неосторожности» одного племенного петуха — и вылетел, пинком под зад, со службы.
Но кур-то все равно любить не перестал, не мысля жизни без указанной лапши. А тогда в Кургороде как раз зашла приватизация. Выдали всем курам на смех ваучеры — но что делать с ними, клушкам невдомек. Лис эти ваучеры поскупал по три зерна за штуку — и приватизировал все местные курятни. И его как самого большого знатока куриных дел избрали главой Кургорода.
С тех лет в архиве сбереглось его меню на каждый день:
«Завтрак: сациви из кур, куриный салат, цыпленок жареный. Обед: устрицы, куриная лапша, чахохбили из кур, цыплята в ананасах. Ужин: салат из куриных пупочков с трюфелями, курица на вертеле, цыпленок в шоколаде».
Но хоть в ту пору власть уже была не та, все ж кое-как следила за порядком. И когда весь Кургород от этого обжоры раскудахтался, направила туда проверку. В курятни глянули — а там все куры тощие, голодные; сквозь крыши каплет; цыплят по каждой осени огромный недочет! И как ему дадут опять под зад, он аж через забор перелетел — и прямо рылом в грязь, которую успел повсюду развести.
И долго в Кургороде о нем не было ни слуха, ни духа.
Но лис есть лис, тем более который жить без кур не может. Выждал, пока подзабылось прошлое — и снова лезет избираться к ним. Всем даже интересно стало: как теперь он объяснит тот факт, что его раньше вышибли отсюда?
А он, не моргнув глазом, говорит: когда это меня отсюда вышибали? Да, в знак протеста против держиморд из старой власти я Кургород покинул — это факт. И что кур люблю незнамо как — факт тоже. Вот даже мешок проса притащил — не для себя же, я его не ем!
И тогда одна старая курица сказала: «Зерна-то ты не ешь, то правда; лисы его сроду не едят. Зато куриную лапшу больно здоров хлебать! Всю жизнь таскал курей, за это тебя, а ни за какую не политику, с позором завсегда и гнали. Да ты вишь какой: тебя пинками в дверь — а ты в окно!»
Тут куры раскудахтались, лис в них давай швырять свое зерно, пух, перья полетели…
Какой конец у этой сказки, не могу сказать: не знаю. И хоть ей уже давно пора бы кончиться — судя по влюбленному в куриные пупочки лису, эта сказка без конца…
Прохиндей
Посвящается всем тем, которые себя узнают в этой сказке.
В некотором царстве, в тридевятом государстве стоял среди степей широких один славный город. И жил в нем один тоже прохиндей. Большой плут и мошенник, и сидеть ему б за его плутни в их остроге — но уж больно ловок был. Умел от судей откупиться, подъехать куда надо на кривой козе — и, главное, вовремя дать деру.
Всех служб сменил не счесть, но не служил путем нигде. А так — прикинется стражем порядка, станет стеречь чье-то добро — его же и сопрет. При этом еще громче всех кричит: «Держи вора!» — и со слезами на глазах за честность ратует.
И до того наловчился дурить славных горожан, что те однажды даже выбрали его главой их города. Но он и тут проворовался в пух, и чтоб не загреметь в острог, опять же ловко дунул, плюнул — и дал деру.
Потом в чужих краях менял работы, все ища такой, чтоб не работать, только класть в карман. И когда уже и вся чужбина его плутовство узнала, а свой город призабыл — он восвояси возвращается. И сразу же за старое: врать со слезами на глазах и сулить всем золотые горы — чтоб на своей кривой подъехать снова к городской казне. Но понимал, что во второй раз это у него без колдовской подмоги не пройдет.
А в том же городе в хоромах из малинового кирпича как раз жил колдовавший на заказ трехглавый дракон. Одна его голова писала, вторая говорила, а третья, самая ужасная, и говорила сразу, и показывала. Ударил по рукам с ним прохиндей — и ну через его три горла охмурять народ.
А там еще был один сказочник, тоже умевший ловко, но без прохиндеевой корысти, загибать. И решил он прохиндею с его заказным драконом помешать. Сочинил одну сказку про кота, надувшего мышей; другую — как хитрый лис свою любовь к курятине за любовь к курам выдавал. Все в тех коте и лисе сразу же узнали прохиндея — и пальцем на него показывать. Затрясся он как лист — и со всех ног к трехглавому. Все, раскусили, говорит, пора уносить ноги по добру по здорову!
Но тот ему: «Да не дрожи ты так, удрать всегда успеешь, а на что три горла у меня? Как вдарим из всех трех по этому сказителю — от него мокрого места не останется. Ты только лапу дополнительно позолоти». А прохиндей и так уже немало на ту лапу дал, жалко ж кидать коту под хвост — он и додал еще в надежде все-таки свою аферу довершить.
