Шарик с воздухом - Даниил Сергеевич Гарбушев

людях так нуждается наш мир, таких самоотверженных, не ценящих собственную жизнь ради жизни других.

– Вы закончили? – спросил судья, после недолгого молчания.

– Да, уважаемый суд, – ответил Артём и покинул кафедру, сев на своё место.

В зале воцарилось молчание на полторы минуты. Судья смотрел в том дела, медленно покручивая свой молоточек в правой руке.

– Подсудимый встаньте, вам предоставляется последнее слово, пройдите, пожалуйста, за центральную кафедру, – попросил судья.

– Хорошо, – тихо ответил Юра, и приглушённо вздохнув, пошёл за кафедру, стоящую напротив судейского стола, и взявшись за неё обеими руками начал свою речь, – уважаемый суд, я прекрасно знаю в чём меня обвиняют, а именно в действиях, повлёкших убийство по неосторожности, и сейчас я не хочу оправдываться, моим последним желанием является лишь вопрос, что не требует ответа, он больше риторический, как для каждого из нас, так и для меня лично. Да, тот мужчина был грабителем, и не важно, пошёл он на это преступление впервые или нет. Факт остаётся фактом, он решился на это. Вполне возможно он мог предполагать, что в конце его могло ожидать всякое. Травма, бегство, тюрьма, что угодно, но нет, его ожидала смерть. Непредсказуемая и нелепая. Ожидал ли он её, мне хочется сказать "нет", но я честно не знаю. И вопрос мой не будет заключаться в том, стоила ли моя жизнь и жизнь моих сотрудников, что были там со мной, больше чем его. Вопрос мой в том, за что мы заслужили это, за что я заслужил все те лишения, что произошли со мной в последнее время, за что он заслужил эту смерть. Может я когда-то и поступал в своей жизни неправильно и даже плохо, но заслужил ли я из-за этого предательство, случившегося со мной. Может он и пошёл на это преступление, но заслужил ли он эту смерть, не слишком ли это дорогая цена, за такое зло? И почему теперь кто-то другой должен расплачиваться за то, что случилось с ним, то, чего может быть он и не заслужил?

Как только Юра договорил, в зале суда повисла тишина. Судья, немного задумавшись, смотрел сквозь него. Вдруг раздался шум бьющегося стекла. В окно влетела граната, и саданувшись об стол судьи, своим небольшим зелёным пупырчатым тельцем, полетела прямо в сторону Юры. Тот неосознанно для себя самого, вытянул вперёд свою левую руку, и граната ухнулась прямо в неё, нежно скользнув по кончикам пальцев.

Теперь сердце его билось в такт с секундами. Юра замер на месте, простояв так секунд десять, и только тогда понял, что держит он в руках. Все замерли, не в силах даже пошевельнуться. Не спустя и мига, после тех самых десяти секунд, Юра крепко прижал её к своему сердцу, и рванул к коридорной двери. Его крупные шаги стучали по полу как бьют старинные часы, отдавая эхом на всю округу. Ему казалось, что так медленно он не бегал никогда, время будто бы остановилось, и всё было в слоу-мо.

Наконец когда он достиг двери, то тут же отворил её с тем самым шумом адски скрипящих петель, и повалился на коридорный пол, не переставая держать гранату всё крепче и крепче сжимая её у своего сердца.

Немая сцена покрывалась гробовой тишиной. Все молчали, слегка привстав со своих мест, смотря в сторону коридорной двери. Юра продолжал неподвижно лежать, упираясь своим лбом в гранитный пол, еле дыша, так, что сам не слышал своего дыхания, горько зажмурившись.

Глава 12. «Тлеет уголёк»

Яркий вечерний закат озарял всю округу, охватывая своим сиянием весь город. На обледеневших карнизах сидели вороны, слегка приоткрыв свои клювы.

«Не знаю даже, радоваться мне или нет, – подумал Юра, подъезжая к своему дому на маршрутке, возвращаясь из больницы, в которой провёл два дня из-за шока пережитого им, – да, меня оправдали, и отца тоже, точнее смягчили его наказание, но что всё это стоило, какой-то долбаной случайности, совпадения и не более того. Да, граната не взорвалась, а какая разница? Я столько пережил, столько вытерпел за последние месяца моей жизни. Можно подумать, что я зануда, но нет, я ведь не жалуюсь, я просто прошу ответа, я просто хочу понять, за что и в чём причина. Может быть, это и есть высшая мера занудства, может это и есть та самая наибольшая жалоба. Жалоба по отношению к себе, ко всему миру, богу, бытию, вселенной, безумно, не правда ли? Кажется я будто просто хорошо, счастливо существовал, но вдруг в моей жизни появилось какое-то наивысшее существо, разум, какой-то писатель, что так и строчит мне все эти неприятности. А что он, ему может тоже непросто и больно взваливать мне на плечи этот титанический груз. Потому что всегда в конце такой повести тебя ждёт хеппи-энд, хорошая развязка, но это уже по его рассмотрению. Или всё же, по твоему, если ты сам писатель своей жизни, и сам создаёшь её такой, какая она тебе нужна. А не просто болтаешься на волнах, ожидая пока тебя направит кто-нибудь другой. Конечно, не спорю, многое нельзя изменить, даже если сильно хочется, и кажется что ты готов. В таком случае надо хотя бы иметь свои принципы, и чтобы жизнь с тобой не делала, как бы тебя не кидала, придерживаться их не смотря ни на что. Да, предательство принципов тоже возможно, мы грешны и можем ошибаться. Главное в том случае, когда ты всё-таки сдался, то, тут же, сразу, не откладывая, понять, осознать, признать это в первую очередь перед самим собой, а потом уже перед кем-либо ещё, и поставить цель восстановиться, вернуться к этому своему принципу, и стараться уже больше не отставать от него. Ведь если человек участвует в забеге, и вдруг падает, никто не смеет отстранить его от соревнования, и если он в силах, он встанет, и побежит дальше».

Маршрутка проехалась по трамвайным путям, немного подпрыгнув, от чего Юра вышел из своих раздумий. «Остановите здесь», – попросил он водителя, и сошёл на остановке. Пройдя по вытоптанной дорожке среди небольших придомовых закоулков, Юра вышел на стоянку местного супермаркета. Не долго думая он зашёл внутрь, начав бездумно бродить меж стеллажей, всё никак не собравшись с мыслями. Спустя всего лишь пару минут Юра оказался возле отдела собственного производства. Посмотрев на довольно разнообразный ассортимент, он так ничего и не выбрал, а лишь заметил в ближней части кухни, видимой через поём, очень сильно кипящее фритюрное масло. Казалось, что оно вот-вот