Мужчина на всю жизнь - Гред Фукс

Еще за это время она узнала, что трое мужчин в их секции вовсе не так уж стойко держались в стороне, как могло показаться на первый взгляд. Кто из них, когда и с которой из тридцати собирался поработать отдельно на складе, не было теперь тайной и для нее. Перенасыщенный солеными шутками язык, на котором все они изъяснялись, как бы подчеркивал их общую принадлежность к некоему союзу. Они весело подмигивали друг другу.

Хотя у них и в самом деле ощущалась явная нехватка мужчин, на студента глаз никто не положил. И дело было даже не в том, что через неделю-другую его все равно след простынет. Шоферы бывали с ними и того меньше. И не в том было дело, что он учился в университете. С тех пор как складом стал заведовать доктор каких-то там наук, на стенке в уборной появилась надпись: "Все ученые-свиньи".

Студентом никто не пожелал заняться просто из-за его вида: казалось, будто он намеревается потащить одну из них вовсе не на склад, а к себе в студенческую каморку. А вот это было бы и впрямь безнравственно.

Конечно, сыграло свою роль и то, что он был на сорок фунтов легче ее, не говоря уже о разнице в возрасте. Он был такой худенький. Совершенно немыслимо, чтобы кто-нибудь из этих битюгов шоферов способен был вызвать в ней такие же эмоции, какие вызывали в ней узкие, обтянутые джинсами мальчишеские бедра и худые сутулые плечи студента. Именно его худоба и рождала в ней тайное желание хоть однажды попробовать не отдавать, но брать самой.

Марион весила на сорок фунтов больше, чем он, — существенное основание, чтобы не испытывать перед ним страха. Она так и норовила дотронуться до него, пусть на секунду, но дотронуться. То просила его показать ей что-нибудь в газете и слегка касалась при этом грудью его руки. То в столовой позволяла напиравшей сзади очереди притиснуть себя к нему. Подсаживалась к нему в перерыв, клала руку на спинку скамьи, к которой он прислонялся, так что она чуть ли не обнимала его. Он делал вид, что ничего не замечает, но она чувствовала ответное прикосновение его бедра; когда никто не видел, он прижимался к ее руке, но сам инициативы не проявлял. В его молчаливой пассивности была некая двусмысленность, и это возбуждало ее сильнее всего.

В конце концов ей удалось устроить, чтобы их вдвоем отправили на склад с коробками галантереи. Приближался обеденный перерыв, и они не застали человека, в чьи обязанности входил прием товара. Подождав немного, они поставили коробки на стол одного из распорядителей и двинулись назад, но сразу заплутались в веренице длинных стеллажей по три-четыре метра высотой. Оба остановились, вспоминая, каким путем пришли сюда, и тут ее лицо стало медленно приближаться к его лицу. Они поцеловались, и все ее тело медленно повернулось к нему. Их губы почти касались друг друга.

Она могла бы стоять так бесконечно долго, ощущая в себе нарастающую тяжелую волну, ей казалось, что эта волна подхватила ее и понесла куда-то далеко вверх.

Марион очнулась, когда он начал теребить ее халат (из-за жары под ним почти ничего не было надето), секунду спустя они оказались на груде одеял, за пирамидой каких-то коробок, и халата на ней уже не было. Она сдула с лица прядь волос. И вдруг совсем рядом послышались шаги.

Она удержала его, иначе бы он вскочил. Они лежали очень тихо. Вновь пришедший — судя по всему, мужчина — чем-то шуршал неподалеку. Одна ее рука лежала у студента на спине, и вдруг она начала легонько прижиматься к нему. Она еще услышала, как удалялись шаги, и тут это пришло, впервые в жизни она испытала нечто подобное, и, когда она вновь смогла различать окружающие предметы, он тоже поспел за нею и лежал теперь расслабленный.

Глаза у нее наполнились слезами. Она вдруг почувствовала, как на самом деле одинока. Уже сейчас она знала, что не захочет повторения. Не захочет вновь испытать такое одиночество.

Когда опрокинулась тележка с хрустальными бокалами для шампанского, она уже почти забыла происшествие на складе. Огромная коробка с дорогими хрустальными бокалами была на полу.

— Кто это сделал? — заорал мастер.

Никто не ответил.

— В таком случае платить будете все вместе.

— Об этом не может быть и речи, — сказала Ирена.

К Марион подошла Эхтернахша.

— С того места, где вы стояли, вы наверняка видели, кто это сделал.

Конечно же, Марион видела, кто опрокинул тележку.

— Понятия не имею, — сказала она.

— Какой вам смысл покрывать виновного? По слухам, предстоят увольнения, а ведь известно, что вас приняли последней.

— Какая наглость.

— Вы, безусловно, видели, кто это был, — сказал мастер, который подошел тем временем.

— Я вообще ничего не видела.

— Я не верю вам, — сказал он. — Даю вам время на размышление. Даю вам всем время на размышление.

— Тебе решать, — сказала Ирена. — Тебе одной.

Между тем начались школьные каникулы.

— Почему ты не выйдешь поиграть в футбол? — сказал Хайнц. — Или не сходишь в бассейн? Будто в городе так уж нечем заняться.

— А с кем?! — крикнул Карстен. — Все ведь разъехались!

Об этом он действительно не подумал. Все друзья Карстена отправились с родителями отдыхать. И Ритины тоже.

В свое время они протестовали против его решения, умоляли, пытались что-то предпринять — и теперь, когда уже ничего нельзя было изменить, не стесняясь, показывали, как он действует им на нервы. В квартире теснота. Они не знали, куда себя деть. Слонялись без дела. Огрызались друг на друга ("С этой коровищей я в бассейн не пойду"). Стояла жара, потом пошли дожди, а им оставались разве что радости потребления, и оба без конца что-то жевали, сосали, слушали музыку, смотрели телевизор, пили — словом, стоили денег. И требовали денег, точно он обязан был хоть как-то загладить нанесенную им обиду.

Когда он входил в комнату, оба с тоской возводили глаза к потолку. С другой стороны, ему тоже давно не приходило в голову ничего, кроме всевозможных запретов.

— Опять ты торчишь у телевизора. Да оденься же наконец. Убавь громкость… Ты ведь только что выпил бутылку колы.

Временами он был уверен, что при желании легко поймал бы их с поличным: они хотели отомстить ему и потому нарочно включали музыку на полную громкость, нарочно с самого утра торчали перед телевизором, для того только, чтобы он разозлился и сделал им замечание. Они вели себя в квартире так, будто она принадлежала им одним, а он был гостем, который никак не желает понять, что его визит затянулся. Он даже ловил себя на том, что ему не хочется идти в гостиную за книгой, потому что Карстен и Рита смотрят там телевизор. Теперь он почти безвылазно сидел на кухне. Выходя из кухни с бутылкой колы в руках, Карстен демонстративно захлопывал за собой дверь.

Лишь перед самым приходом Марион дети наконец-то шли на улицу и возвращались с таким видом, будто провели там весь день. Они нарочно создавали впечатление, будто им пришлось болтаться на улице с утра, дескать, чтобы лишний раз не обеспокоить его. При этом оба отлично знали, что из-за нечистой совести у него недостанет мужества сказать Марион, что они вытворяли на самом деле и следы чего он молча поспешил уничтожить. Ведь когда они наконец-то выкатывались, квартира была похожа на свинарник: повсюду бутылки из-под кока-колы, на полу конфетные обертки и бумажки от жевательной резинки.

Ему предложили стать водителем грузового такси — понятно, что речь шла о перевозках "левых" грузов. Марион не поверила своим ушам, услышав, что он согласился. Отказаться от места штамповщика, чтобы согласиться на такую вот дрянную работу. Выходит, они тогда обсуждали это весь вечер только ради того, чтобы теперь он дал согласие, даже не посоветовавшись с нею. Он обманул ее доверие, уничтожил последние крохи близости, а ведь после того вечера она вообразила, что эта близость еще существует. И дети теперь оказались полностью предоставлены сами себе. Безусловно, это тоже был один из способов убежать, вырваться из круга привычных обязанностей, снять с себя ответственность. Вот и исчезла последняя возможность спросить у него совета, обсудить с ним решение, которое она должна была принять в самое ближайшее время. И наконец где-то глубоко внутри у нее зародился страх: неужели он настолько опустился, что вынужден браться за такую работу, как эта, — работу по случаю.

С него тоже было довольно. Как бы он ни поступал, они все больше отдалялись друг от друга, и, когда он захлопнул за собой дверь и, не замечая подоспевшего лифта, бросился вниз по лестнице, он на миг пожалел себя; однако это продолжалось не долго, вскоре он чувствовал уже только огромное облегчение.

Они ездили в паре. На "мерседесе" грузоподъемностью в две с половиной тонны. То перевозили на новое место различные конторы, то доставляли какой-нибудь дедовский секретер в стиле бидермейер с набережной Фалькенштайнер, то освобождали от хлама квартиру после смерти ее престарелой владелицы.