Молли Мун и волшебная книга гипноза - Джорджия Бинг

— Что с тобой, Гизела? — яростно завопила мисс Гадкинс. — Прости, Молли.

Послышался еще один крик — это Роджер вылил себе молоко на волосы. Мисс Гадкинс клацнула челюстями-кастаньетами и ринулась на него, как разъяренный коршун.

— Ты провинился, Роджер Фиббин! За это я тебя укушу. — Прищелкивая челюстями на каждом шагу, она вприпрыжку подбежала к столику Роджера и пребольно ущипнула дрожащего мальчика вставными зубами за руку.

— Уй-й-я-а! — взвыл Роджер.

Молли зажмурилась. Ни под каким гипнозом она не внушала мисс Гадкинс быть такой злобной.

Эдна подошла к Молли и заговорщицки шепнула ей на ухо:

— По-моему, у Агнессы, черт бы ее побрал, слегка помутилось в голове.

Выходя из столовой, Молли заметила, как Гордон Бойлз яростно колотит себя по голове круассаном. Она бросила на него озабоченный взгляд.

В тот день Молли прогуляла воскресную школу. Все утро Эдна и мисс Гадкинс были в ее полном распоряжении. Кухарка готовила ей редчайшие лакомства, а директриса массировала ноги. Петулька восседала на коленях у девочки. К полудню Молли чувствовала себя прекрасно отдохнувшей и готовой ко всем послеобеденным испытаниям.

Все остальные дети отправились в городскую ратушу пешком, но для Молли Эдна подкатила к дверям микроавтобус, сама отнесла в машину ее рюкзак и распахнула перед девочкой заднюю дверь. Потом сама села на переднее сиденье рядом с мисс Гадкинс. Молли, держа на коленях Петульку, с ветерком доехала до брайерсвилльской ратуши.

Городская ратуша располагалась в каменном здании викторианского стиля. Позеленевшая от времени крыша была украшена резными башенками. Ступеньки крыльца расходились в обе стороны, будто висячие усы Лука Порея из сказки про Чиполлино. Сегодня лестница была усеяна детьми, одетыми в яркие праздничные костюмы. Сверкали блестками нарядные платья, на головах мальчиков красовались высокие цилиндры. Одни были одеты в сценические наряды для пения или танцев, другие завернулись в широкие плащи фокусников, третьи приготовились исполнять сценку из пьесы, четвертые щеголяли широкими клоунскими штанами или кошачьими хвостами. Каждый приготовился демонстрировать на конкурсе свой талант. И при каждом ребенке были родители. Молли с трудом протолкалась через возбужденную толпу. Родители поправляли своим детям прически, подкалывали банты и шлейфы на платьях, давали последние наставления.

— Заткни их всех за пояс, Джимми. Покажи, на что ты способен!

— Салли, не забывай улыбаться, когда поёшь.

— Помни, Анджелика, самое главное — твои глаза.

«Вот уж верно», — подумала Молли, пробираясь вверх по лестнице.

Никто не обратил внимания на неуклюжую девчонку, с трудом проталкивающуюся через возбужденную толпу. Никто не заметил микроавтобуса, который остановился на дороге и терпеливо ждал ее возвращения.

Крепко прижимая к груди рюкзак, куда была надежно упрятана книга по гипнозу, Молли, наконец, протолкалась к столу, стоявшему в вестибюле.

— Имя? — осведомилась дама в очках со сверкающей оправой.

— Молли Мун.

— Адрес?

— Хардвикский приют для сирот.

Дама протянула Молли карточку с ее именем.

— Перед началом представления обязательно поднимись за кулисы, и тебе скажут, когда ты будешь выступать. Желаю удачи, — ласково улыбнулась дама.

— Спасибо, она мне понадобится.

По выложенному паркетом коридору Молли прошла в парадный зал. Там длинными рядами были выставлены металлические кресла с красными брезентовыми сиденьями; некоторые были уже заняты. Посреди зала Молли заметила небольшое возвышение с шестью креслами. Наверное, это были места для жюри.

В коридоре тем временем звенели голоса, распевающие музыкальные гаммы. Участники конкурса разогревались перед выступлением. Молли прошла мимо Гизелы и Синтии, которые дружно скорчили ей рожи, и свернула в комнату за кулисами. Она словно попала в клетку, полную ярких птиц, причем все они пищали и кудахтали. Мамы и папы хлопотали над своими детьми, дети хлопотали над костюмами. Воздух звенел от радостного возбуждения. При виде всех этих счастливых семей Молли Мун вздохнула от зависти. Она тихонько отошла в сторонку и села в уголке возле телевизора. Молли казалось, что по справедливости именно она должна победить на конкурсе. Все эти дети не знали в жизни и малой доли тех тягот, с какими пришлось сталкиваться ей. Но уверенность Молли в себе постепенно падала. Она уставилась в телевизор, надеясь, что он успокоит ее, а ладони ее между тем потели все сильнее и сильнее.

В рекламной паузе показывали ролик «кьюта». Тот же самый человек, который красовался на громадном плакате у въезда в Брайерсвилль, теперь на экране опрокидывал себе в рот банку сладкого напитка. Молли почувствовала себя уютно, как дома, и сосредоточилась на знакомом тексте.

— О-о, как ты крут, дай отпить твой «кьют»! — повторяла она за женщиной в искрящемся купальнике. Потом отозвалась на мысли счастливого обладателя «кьюта»: — С банкой «кьюта» в руке мир кажется лучше! — Теперь, как знала Молли, глубокий голос где-то за кадром должен был произносить: — «Кьют»… утолит не только жажду!

Молли смотрела знакомые сцены и вдруг страшно заскучала по Рокки. Они часто веселились, разыгрывая рекламные ролики «кьюта». Как ей хотелось, чтобы они оба вдруг оказались на этом райском пляже! Но в этот миг в костюмерную зашла миссис Жаббс. Громкое чихание учительницы мигом вернуло Молли с небес на землю.

— А-а-а-пчхи-и-и! Ох, — горестно вздохнула она, вытирая нос платком. — Не ожидала увидеть тебя здесь. Вот уж не подозревала, что у тебя есть какие-то особые таланты.

— Скоро вы еще больше удивитесь, — холодно пообещала Молли.

— Знаешь, а ведь я заседаю в жюри, — сообщила миссис Жаббс и опять чихнула.

— Знаю, и мне не терпится выступить перед вами, — бодро заявила Молли, и миссис Жаббс заковыляла прочь.

Еще минут через пять в костюмерную вошел мужчина в сверкающем красном жилете и начал раздавать карточки с номерами.

— Можно мне выступить самой последней? — вежливо попросила Молли.

— Конечно. — Распорядитель выдал Молли табличку с номером тридцать два и забрал карточку с ее именем.

Когда конкурс начался, Молли вышла из костюмерной. Она встала за кулисами, с краю, там, где на высокой табуретке сидела женщина, поднимавшая и опускавшая занавес. Оттуда ей была видна вся сцена. После каждого выступления женщина тянула за веревку, и тяжелый бархатный занавес опускался, взметая вихрь пахнувшего пылью воздуха. Тогда конферансье — тот самый человек в красном жилете — выходил, вставал перед закрытым занавесом и объявлял следующий номер.

Молли внимательно смотрела за выступлениями конкурсантов. Танцовщицы, чечеточники, жонглеры, мимы, балерины, мальчик с барабанами, исполнивший пятиминутное соло на ударных инструментах, и девочка, изображавшая телезвезд. Кое-кто из детей выносил с собой ноты и отдавал их пианисту, восседавшему за белым роялем на краю сцены. Перед Молли прошли чревовещатели, певцы, музыканты, клоуны. Многие не в силах преодолеть робость. Закончив выступление, каждый маленький актер спускался со сцены в зрительный зал. И каждый раз у Молли сосало под ложечкой от страха.

Она выглянула сквозь щелочку в занавесе, чтобы посмотреть на публику. В первом ряду сидела, радостно распахнув глаза, миссис Тринкелбери. Но Молли видела только первые несколько рядов, куда падал свет от рампы. Весь остальной зрительный зал был погружен в темноту. Она запаниковала. Если ей не видны глаза зрителей, как удостовериться, что они все смотрят на нее? Вдруг какая-нибудь мамаша в последнем ряду полезет в сумочку за носовым платком, или кто-нибудь в жюри наклонится завязать шнурок? Тогда они не будут смотреть Молли в глаза. А если хоть один человек останется незагипнотизированным, тайна Молли будет раскрыта. Молли не знала, как загипнотизировать толпу при помощи голоса. Глава об этом была вырвана из книги. Она была на грани провала!

— Номер двадцать семь, Гизела Хеккерсли! — На сцену выскочила Гизела. Молли готовилась насладиться восхитительным номером — накануне вечером она успела поработать со своей обидчицей. Но сейчас предвкушение победы над соперницей отступило на второй план. Девочку занимало только одно — как увидеть всю публику!?

Гизела начала танцевать. Танцевать? Вернее будет сказать, она неуклюже ковыляла по сцене, скакала и топала ногами, будто заколачивала гвозди. При этом она пела, или точнее, выкрикивала свою кошачью песню. Но слова в ней несколько изменились:

«Простите меня за плохую фигуру,Простите за то, что я бью малышей.А все потому, что я полная дура,И гнать меня надо отсюда взашей!»

Она спустилась со сцены, лучезарно улыбаясь, словно ее выступление было достойно «Оскара». В зале наступило потрясенное молчание, лишь через минуту кое-где послышались жиденькие хлопки.