«На суше и на море» - 88. Фантастика - Олег Костман

Марсель еще в детстве знал кое-что от отца. Баму тоже вспоминал довольно-таки странные истории, однако воспринимались они как сказки, не более. Но, слушая монотонные, идущие из глубины веков слова старейшины в полуразрушенном святилище. Марсель не мог остаться равнодушным: эти языческие воззрения, жрецами современной науки именуемые суевериями, подозрительно точно совпадали с новейшими теориями о происхождении Вселенной, с постулатами мироздания.

Сколько уже лет минуло, но помнилось, как будто еще вчера Дядя Темнеющее Око сидел против него и рассказывал легенду о Бледной лисице Йугуру, пришельце с тройной звезды. Ту, что в центре, догоны именовали Сиги толо, а ее спутниц — По толо и Эме па толо. Тройная звезда играла главную роль в рассказах посвященных, будучи символом всего Сотворения. Отец говорил, что речь шла о самой яркой звезде нашего небосклона — о Сириусе.

Бледная лисица приплыла на Землю в подобии Ноева ковчега, покинув По толо. Бесконечно долго длилось ее путешествие среди звезд, покуда она не достигла Земли и не основала род Владетелей.

В святилище и сейчас еще сохранились, должно быть, рисунки, которые Марсель когда-то старательно копировал один за другим. В центре этой картинной галереи, в большой нише, была изображена Бледная лисица, плывущая к Земле от звезды По толо. Профессор вспомнил, как его поразила одна наивная, расцвеченная яркими красками фреска, где были показаны Солнце и Сириус. Соединяющая их кривая завивалась на концах в спирали, так что нельзя было отделаться от ощущения, что это безукоризненная траектория межпланетного перелета.

Сейчас, когда ровное гудение двигателей «боинга» погрузило в дрему большинство пассажиров, а тени от ночного освещения затаились по углам и при желании в них можно было вообразить все что угодно, память воскресила во всех подробностях великий для Марселя Вилара день — День посвящения.

Святилище догонов находилось в обширной пещере возле вершины Холма гиены. Ни одно живое существо не смогло бы проникнуть в пещеру, посвященные должны были одолеть длинный подземный ход вроде тоннеля, вход в который знал лишь Баму. Гладкие стены тоннеля, покрытые загадочным матово-голубым материалом, вряд ли были сооружены самими догонами — они затруднялись возвести даже соломенную хижину.

В центре пещеры возвышался алтарь. Возле этого алтаря и был посвящен в тайны жизни и смерти Марсель Вилар, единственный белый человек, удостоенный этой чести в двадцатом столетии.

Под конец церемонии Баму указал на невзрачный и запыленный кусок материи, что закрывал небольшое углубление в скале, и в первый и последний раз вспомнил о Камне. «Настанет время — и тебя призовут, где бы ты ни находился, призовут, дабы ты услышал голос Камня», — сказал жрец…

С той поры минуло полвека. В конце войны Марсель вернулся во Францию, опустошенную, настрадавшуюся. Тогда-то он и познакомился с Натали. То были самые счастливые его годы. И самые плодотворные. Он получил кафедру, стал профессором, написал книгу «Загадка догонов».

Профессор только-только задремал, когда уловил какое-то дразнящее скрежетаньице. Что-то этот звук напоминал, но что именно — сразу он припомнить не мог, поскольку сказывалась усталость и он с трудом выкарабкивался из закоулков сна. Придя в себя, он открыл глаза и увидел внука. Кажется, он совсем забыл про мальца. Тот проснулся, одеяло сползло на пол, но это его нисколько не заботило — все внимание ребенка было сосредоточено на разноцветном кубике, который он вертел в руках. Игрушку — кубик Рубика — подарил внуку сам профессор, не предполагая, какие поджидают его неожиданности. Натали умерла двенадцать лет назад, так и не дождавшись внука, маленький Марсель родился через год после ее смерти. Его отец, сын профессора, работал на телевидении и колесил по свету триста дней в году. Остальные дни он проводил на курортах с Элен, снохой профессора. Она работала в знаменитом доме моделей и не часто засиживалась дома по вечерам, так что ребенка воспитывал по существу дед, и это не очень его обременяло. Правда, время от времени у них возникали разногласия по поводу телевизионных передач, марок автомашин и сортов мороженого, зато во всем остальном царило полное единодушие. А вот кубик Рубика внес дисгармонию в их отношения. Не беда, что он и сейчас все еще не может уяснить себе эту магию, облекающую шесть сторон в соответствующие цвета. Не беда, что он, профессор Марсель, не сумел собрать хотя бы одну сторону, хотя даже по ночам тайно колдовал над проклятой игрушкой. Весь ужас положения заключался совсем в другом — внук выстраивал шесть сторон меньше чем за минуту, после чего протягивал деду с простодушным: «Видишь, как все это просто, дедушка». Почему-то это нервировало профессора. Разумеется, лишь в самом начале. Теперь он уже привык. Наверное, ревность все мучительнее в старости. Наверное.

— Укройся одеялом и попытайся заснуть, — сердитым голосом сказал старик Вилар.

— Ладно, сейчас закончу. Смотри, нужно повернуть вот только этот угол. — Руки внука ловко и без всяких усилий подчинялись ритму логики, которую деду никогда уже не постичь…

В Бамако прилетели рано утром, а спустя пять дней дед и внук увидели на горизонте очертания плато Бандиагара.

Внешне Баму не изменился, будто бы время текло мимо него, как Нигер мимо песков. Сдержанно, как всегда, он выразил радость от встречи, отдал краткие указания своим людям, которые тут же позаботились о нашем багаже. Мне почему-то показалось, что он нервничает. Лицо его прояснилось лишь однажды, когда он посмотрел на моего внука и вдруг напомнил мне того Баму, что я помнил с детства.

Вечером возле костра, когда уже улеглась праздничная суета, я неожиданно и вроде бы совсем случайно оказался наедине с Баму.

— Хорошо, что ты прибыл, — медленно выговорил он. — Не знаю, как бы я управился без тебя.

— И все же объясни, что мы собираемся делать? Тебе ведь ясно лучше других: я ничего не знаю о Камне.

— Да и я знаю не так уж много. Не думай, будто я всемогущ. Даже тогда, при твоем посвящении — помнишь? — я так и не смог показать тебе Камень. А когда хотел сдернуть покров, то мне не позволили. В сущности я сам-то видел его лишь несколько раз.

— И каков он из себя?

— Завтра увидишь сам. — Баму медленно уминал травку в своей трубке, готовясь вкусить священный дымок. — Настало время Камню заговорить. Такое случается один-единственный раз за тысячу лет, и я горжусь, что голос Камня зазвучит в мое время.

— А что скажет Камень? — спросил я опасливо.

— Кто знает! Может, и ничего не скажет, но завтра нужно его вытащить и подготовить. Завтра, при Большой луне. В присутствии всех посвященных. Голоса братьев с По толо идут издалека, они одолевают просторы вечности и непонятны нам, но срок подходит.