Шляпа, полная неба - Терри Пратчетт

Но не было на Меловых холмах человека, начиная с барона и заканчивая последним бедняком, который не был бы в долгу перед матушкой Болен. И когда наступало время ответной услуги, она переправляла ее другим людям. Она всегда знала, кому не помешала бы услуга-другая.

— Она делала так, что люди сами помогали друг другу. — сказала Тиффани.

Некоторое время они шли по дороге в тишине, которую нарушали лишь птицы. Здесь было много птиц, но Тиффани не хватало пронзительных криков канюков.

Тетушка Вровень вздохнула.

— Мало кто из нас настолько хорош в своем деле, — сказала она наконец. — Если бы я так умела, нам бы не пришлось снова навещать старого Заткачика.

«Только не это!» — взмолилась Тиффани в душе.

Почти каждый раз, когда они обходили округу, они навещали престарелого господина Заткачика, Тиффани ждала этого с ужасом.

Кожа господина Заткачика была тонкая, как бумага, и желтоватая. Он всегда ждал их, сидя в кресле, в крохотной комнате своего домишки, окруженного порядком запущенным садом. В домишке пахло лежалой картошкой. Старик сидел в заношенном до жирного блеска костюме, выпрямившись, словно аршин проглотил, положив руки на две трости и глядя на дверь.

«Я слежу, чтобы каждый день он мог поесть что-нибудь горячее, хотя он и ест как птичка, — рассказывала тетушка Вровень. — А вдова Тусси, она живет дальше по улице, стирает ему белье, какое уж есть. Старику-то ведь уже девяносто один год стукнул».

Глаза у господина Заткачика были удивительно живые и яркие, и пока тетушка Вровень с Тиффани прибирали его комнату, он говорил и говорил. Когда Тиффани пришла к нему впервые, он назвал ее Мэри. Он и теперь иногда ее так называл. А когда она проходила мимо его кресла, он ухватил ее за запястье. Сквозь кожу у него просвечивали синие вены, но рука была на диво сильная, и Тиффани испугалась до дрожи, когда в нее вцепилась старческая клешня.

— Не хочу быть никому обузой, — напористо проскрежетал старик. — Денежки на смерть я себе отложил. Тоби, сынку моему, не о чем волноваться. Я сам за себя заплачу! Хочу, чтоб похороны были знатные: лошади черные с плюмажами, плакальщицы и чай с закусками для всех опосля. Я все расписал, комар носу не подточит. Погляди в шкатулке, все ли на месте, хорошо? А то эта ведьма вечно тут крутится!

Тиффани в отчаянии посмотрела на тетушку. Та кивнула и взглядом указала на потертую деревянную шкатулку под креслом старика.

Оказалось, шкатулка полна монет. Большей частью медных, но попадались там и серебряные. Для Тиффани это было целое состояние, и на миг ей захотелось, чтобы эта куча денег принадлежала ей.

— Здесь очень много денег, господин Заткачик, — сказала Тиффани.

Старик успокоился:

— Ну вот и хорошо. Значит, не буду я обузой.

На этот раз, когда они пришли, господин Заткачик спал в кресле и храпел. Челюсть отвисла, желтые зубы торчали наружу. Но старик тут же проснулся, уставился на них и заявил:

— Тоби, сынок мой, в субботу придет меня повидать.

— Это очень хорошо, господин Заткачик, — сказала старшая ведьма, взбивая ему подушки. — А мы тут приберемся, чтобы все было чисто и красиво.

— Он отлично устроился в жизни, сынок-то мой, — с гордостью продолжал старик. — Работенку нашел непыльную: под крышей и тяжести таскать не надо. Обещал, придет посмотреть, как я тут в мои-то годы, но я ему сказал, вот прямо так и сказал: я свои похороны сам оплачу, и землю, и соль, и два пенса перевозчику, как положено.

В этот раз тетушка Вровень решила его побрить. Руки старика так тряслись, что он уже не мог бриться сам. (А за день до того она подстригла ему ногти на ногах, потому что сам он не дотягивался. Зрелище было не для слабонервных — особенно когда один обрезок разбил оконное стекло.).

— Оно у меня туточки, под креслом, — гнул свое старик, пока Тиффани вытирала остатки пены с его подбородка. — Будь добра, Мэри, посмотри, все ли на месте?

Ну конечно. Этот ритуал повторялся каждый день.

Шкатулка была на месте, и деньги тоже. Заткачик каждый раз о них спрашивал. Денег в шкатулке не прибавлялось и не убавлялось.

— А про какие два пенса перевозчику он говорил? — спросила Тиффани по пути домой.

— Господин Заткачик еще помнит старые погребальные обычаи, — объяснила тетушка Вровень. — Некоторые верят, что после того, как умрешь, надо пересечь Реку Смерти, а для этого — заплатить перевозчику. В наши дни люди об этом как-то не беспокоятся. Возможно, теперь там построили мост.

— Он все время говорит про… собственные похороны.

— Что ж, для него это важно. У стариков бывает такой пунктик. Им страшно подумать, что люди скажут: он, мол, был таким нищим, что и за собственные похороны заплатить не смог. Господин Заткачик умер бы со стыда, если бы у него не было денег на похороны.

— Он такой одинокий, просто ужас. Надо бы что-нибудь с этим делать, — сказала Тиффани.

— Верно, — согласилась тетушка Вровень. — Вот мы и делаем. Да еще вдова Тусси, добрая душа, присматривает за ним.

— Да, но ведь не мы должны этим заниматься, — сказала Тиффани.

— А кто же? — поинтересовалась старшая ведьма.

— Ну, например, сын, о котором он все время толкует.

— Тоби? Он уже лет пятнадцать как на тот свет отправился. А Мэри, дочь старика, и вовсе молоденькой померла. Господин Заткачик очень близорук, но прошлое ему видится ближе, чем оно есть.

— Это несправедливо, то, как с ним обошлась жизнь, — только и смогла сказать Тиффани.

— Жизнь не может быть справедливой или нет. Жизнь — это просто жизнь: то, что с нами происходит, и то, что мы делаем сами.

— А вы не могли бы помочь ему волшебством? — спросила Тиффани.

— Да, я это и делаю. Слежу, чтобы он не страдал от боли, — сказала госпожа Вровень.

— С помощью трав, а не магии!

— И тем не менее это тоже волшебство. Если ты знаешь что-то, чего не знают другие, это и есть магия.

Тиффани чувствовала, что проигрывает спор, но упрямо сказала:

— Вы ведь прекрасно поняли, что я имею в виду!

— А, ты имеешь в виду — вернуть ему молодость и наполнить его дом золотом по самую крышу? Нет. Мы, ведьмы, этим не занимаемся.

— Мы лишь следим, чтобы у одинокого старика всегда было горячее на обед, и подрезаем ему ногти? — спросила Тиффани не без сарказма.

— Да, так и есть, — кивнула госпожа Вровень. — Мы делаем, что можем. Ведьмовское ремесло сводится по большей части к самым обычным вещам. Госпожа Ветровоск сказала, тебе важно к этому привыкнуть.

— А вы всегда ее слушаетесь? — спросила Тиффани.

— Я прислушиваюсь к ее словам, — холодно ответила тетушка Вровень.

— Тогда получается, госпожа Ветровоск — самая главная ведьма?

— О нет! — Тетушка пришла в ужас от этой мысли. — Не бывает главных ведьм. Это противоречит самому духу ведьмовства! Все ведьмы равны!

— Ну, понятно, — сказала Тиффани.

— Кроме того, — добавила тетушка Вровень, — госпожа Ветровоск никогда бы такого не позволила.

Из домов на Меловых холмах вдруг стали пропадать вещи. И не какие-то там яйца или цыплята. Развешанная на просушку одежда исчезла прямо с веревок. Пара башмаков загадочным образом испарилась из-под кровати Носача Держихлева, самого древнего старика в деревне.

— И ведь чертовски хорошие башмаки были, — жаловался он. — Бывалоча, выйдешь из пивной, так надо их только в сторону дома развернуть, а дальше они сами дойдут и меня донесут. А теперь вот смылись и шляпу с собой в бега прихватили. Только-только она стала в самый раз по мне, мягкая такая, обвислая…

Пара штанов и пальто пропали с крюка в доме у Мелко Беса, который разводил хорьков. Вместе с пальто исчезла и пара хорьков, обитавших во внутренних карманах. И кто, скажите на милость, ухитрился забраться через окно в спальню Клема Дойнса и сбрить ему во сне бороду, такую длинную, что Клем затыкал ее за пояс? Воры ни единого волоска не оставили. Пришлось бедняге ходить, замотавшись шарфом по самый нос, чтобы не пугать дам видом своего голого розового подбородка.

Люди сошлись на том, что это все ведьмы виноваты. Многие повесили на окна побольше веревочных оберегов.

Однако…

Там, где зеленые склоны Меловых холмов спускаются вниз и переходят в равнину, на самом краю растут густые заросли ежевики и боярышника. Обычно в них звенят лишь птичьи голоса, но в этот день посреди зарослей звенели ругательства.

— Раскудрыть! Зырь, куды копытсы тычешь, ты, расхиляй!

— А я-то что? Мне-тo кудыть? Коленьем быть — не мед те ишачий!

— Это вам-тo не мед, чувырлы лентястые? А вы сюдыть, в башмаксы запуститесь! Энтот староперд Держихлев сто лет копытсы свойные не мыл! Буб-бум, как оно тут штырит?

— Штырит те? А в кармансы не хо-хо? Те хори, штоб их переплющило, до ветров наружу не вылазили, ядрен твой черепок!