В оковах Шейха - Триш Мори

необходимости просить милостыню в банках. Теперь ничто не остановит Салли и Стива, направляющихся в Германию, на радикально новое лечение, которое могло бы спасти его. Как только ей удастся передать Рашиду реквизиты банковского счета для перевода обещанных средств.

Неудивительно, что она почувствовала легкую пустоту в животе. Затем пилот вернулся, улыбаясь, и лично сообщил им, что они скоро начнут снижение, и заверил их, что все будет хорошо. Все будет хорошо? Она держала Атию на руках и тихонько напевала ей любимый детский стишок, желая обнимать малышку как можно дольше, прежде чем ее придется пристегивать ремнями к креслу капсулы перед посадкой.

После ночи с Рашидом и безумного брака на бумаге она не была уверена, что все когда-нибудь снова наладится.

* * *

Это было сделано.

Карим в короткие сроки оформил документы как на брак, так и на усыновление. Фальшивая жена есть, и Атия была усыновлена, теперь он мог сделать глубокий вдох. Это был единственный предотвращенный кризис.

Его друзья будут смеяться. Рашид женился, как они и предупреждали его. Что ж, он позволит им посмеяться. Это не было похоже на настоящий брак. Дело было не в том, что он был влюблен, как утверждали Бахир и Кадар, и не в том, что он должен был жениться и оплодотворить жену, прежде чем стать коронованным эмиром, как того требовали от Золтана древние тексты Аль-Джирада, когда он женился на принцессе Айше.

Он хмыкнул. Хотя, если бы это было обязательным требованием, он уже хорошо и по-настоящему поставил галочку в этом поле. Воспоминания о страсти прошлой ночи прокатились по нему, как повторы фильма, за исключением того, что это был фильм, в котором у него была главная роль. Ему нужно было только коснуться ее руки, чтобы вспомнить о атласной гладкости ее кожи, и вспомнить изящную женственную красоту изгиба ее бедра, впадинку к нежной округлости ее живота и все места выше и ниже, которые его пальцы, а затем его губы, пересекли.

Он не держал ее за руку ни на секунду дольше, чем было необходимо, и все же простое прикосновение к ней зажгло его воспоминания и разожгло потребность, которая горела внутри него, как угли. В его жизни происходило слишком много событий, усложняя ее женщиной, которая разрушала его мир. Он оглянулся через плечо, через щель в сиденьях, и увидел, что она держит ребенка, как если бы он был ее собственным, младенец с темной невинностью смотрел на нее, пока она говорила слова, которые он не мог разобрать. Что это? Атия не имела к ней никакого отношения.

Так почему же она, казалось, так сильно заботилась о ней?

В конце концов, Атия должна была быть его сестрой, даже если сестрой, о которой он никогда не просил и не хотел. И неправильность всего этого дошла до него, и что-то внутри него оборвалось.

Он встал со своего места, решив сказать ей об этом, но, подойдя ближе, понял, что она разговаривает не с ребенком, а поет ему какую-то колыбельную и так пристально смотрит на младенца, что не слышит его приближения.

Сначала он не прерывал, на мгновение он не мог, потому что он был прикован к месту, потому что по какой-то причине он узнал мотив. Ноты были похоронены, но они были там, и они были правдивы, и каждая нота, которую она пела, была как лопата в его животе, обнажая все больше.

— Что ты поешь? — Прорычал он, когда больше не мог ждать, потому что должен был знать.

Ее пение прекратилось, и она подняла подозрительный взгляд, широко раскрыв глаза, обнаружив его так близко. 

— Просто колыбельная. Я думаю, что это персидская. А что? — Спросила она, и подозрение сменилось беспокойством, когда она всмотрелась в его черты. — Что-то не так?

Он не знал. Все, что он знал, это то, что в его животе что-то бурлило, отчего его бросало в холодный пот и по коже бежали мурашки. Откуда он мог узнать мелодию колыбельной, которую, он был уверен, никогда раньше не слышал?

Она смотрела на него, как будто он был сумасшедшим или хуже... Он искал что-то, о чем он мог бы спросить, чтобы скрыть свое замешательство. Его взгляд упал на младенца.

— Как она? — Выдавил он, его разум требовал вспомнить, почему он здесь. — Я думал, младенцы должны кричать во время полета.

Ее сомневающиеся глаза сказали ему, что она знала, что он вернулся не для того, чтобы обсуждать привычки детей летать. 

— Она спокойный ребенок. Ты передумал? Не хочешь подержать ее немного?

Он отвел взгляд, гадая, куда делся его гнев. Он был уверен, что был зол, когда встал со своего места, но теперь он задавался вопросом, почему.

— Только у меня сложилось впечатление, что ты мало общался с детьми. У тебя нет других братьев или сестер?

— Нет.

— За детьми нетрудно ухаживать, — сказала она. — Им просто нужно знать, что их любят.

Что ж, в этом-то и заключалась проблема. Как он должен был дать ребенку понять, что его любят, если он не был до конца уверен, как это должно было работать? Что он мог предложить? 

— Послушай, — сказал он, — я действительно подошел только, чтобы убедиться, что тебе удобно.

Лжец.

Она тоже это знала, и все же попыталась улыбнуться. Нервная улыбка. Она прикусила нижнюю губу зубами, прежде чем сказать:

— Рашид, теперь, когда ты здесь, могу я спросить тебя кое о чем?

— О чем?

Затем загорелась надпись «пристегнуть ремень безопасности», и она положила ребенка обратно в капсулу, застегнула застежку на животе и проверила ремень безопасности. Когда она снова подняла взгляд, ее зубы снова царапали нижнюю губу.

— Дело только в деньгах. Мне нужно, чтобы их перевели как можно скорее.

Он выдохнул со вздохом, когда негодование просочилось в его разум, как черные чернила, изгоняя его замешательство тем, с чем ему было гораздо удобнее. 

— Деньги. — Он кивнул. Теперь было кое-что, что имело смысл. Было кое-что, что он мог понять. — Мы не женаты и десяти минут, а тебе не терпится заполучить в свои руки свои драгоценные деньги.

— Прошу прощения? Ты тот, кто не мог дождаться посадки самолета до того, как мы поженились. Я выполнила свою часть сделки.

— Ну, теперь мы женаты, не так ли? Поэтому я подумал ...

— Что подумал? Что можешь внезапно начать диктовать условия?

 Если она так думала, то, возможно, пришло время начать их менять. Он был безмерно счастлив, что она отвела разговор от того, где он чувствовал себя таким уязвимым, и целенаправленно уперла его в деньги.

— Ты тот, кто согласился заплатить мне, если я