Замок Шамбла - Констан Геру

– Жак Бессон, что вы сделали с Юпитером?

Эффект, произведенный этими простыми словами, превзошел все ожидания бригадира. Убежденный в том, что его заманили в западню, Жак побледнел и не смог ничего ответить.

– Вы молчите, — мрачно произнес бригадир. — Может быть, если я осмотрю оба ствола этого ружья, они ответят мне за вас?

Эти слова, которыми бригадир хотел окончательно добить Жака, оказались его спасением. Он тотчас овладел собой и, подавая ружье бригадиру, холодно сказал:

– Смотрите.

Бригадир осмотрел оба ствола и увидел, что они заряжены. Теперь настала его очередь побледнеть.

– Разрешите идти? — спросил Жак.

Тюрши де Марселанж утвердительно кивнул, и Бессон вышел, внутренне торжествуя, но внешне, как всегда, спокойный и невозмутимый.

XV

В тот же вечер Жак Бессон вернулся в Пюи. Было семь часов и дамы ждали его к ужину, потому что с недавнего времени графиня ла Рош-Негли, такая высокомерная с богатыми мещанами, такая надменная с мелкими дворянами, чтобы считать их равными себе, фамильярно допускала к своему столу бывшего свинопаса. Ее раздирало беспокойство, и она не смогла бы притронуться ни к одному блюду до возвращения Жака, способного избавить ее от лихорадочного волнения. Не в силах совладать с нестерпимой пыткой неизвестности — худшей из всех пыток, графиня не раз подходила к окну и с нетерпением смотрела в ту сторону, откуда должен был появиться Бессон. Она знала, что в это время в Шамбла находятся прокурор, судебный следователь и жандармы. Несколько раз в ее голове промелькнула страшная мысль: «А вдруг они что-то заподозрят? Что, если Жак арестован?» Сама того не осознавая, она произнесла слова, в которых в самой полной мере проявились ее эгоизм и истинная причина ее беспокойства:

– А если он все расскажет?

– Наконец-то, вот и он, — произнесла госпожа Марселанж, услышав на улице стук колес экипажа.

Минуту спустя Жак уже входил в столовую, где его ждали дамы. Взглянув на него, графиня сразу поняла, что в замке произошли какие-то важные события. Заметив, что Жак стал бледнее и слабее, чем раньше, она решила не говорить с ним о делах, пока он не поужинает. Трапеза оказалась непродолжительной, поскольку все только и думали о том, что случилось в Шамбла, ведь для них это был вопрос жизни и смерти.

– Ну, что там нового? — нетерпеливо спросила графиня, когда убрали со стола.

– Новости очень плохие.

– Вот как?

– У нас появились два очень опасных врага.

– И кто же это?

– Господин Тюрши де Марселанж и госпожа Тарад.

– Госпожа Тарад?

При упоминании этого имени графиня вздрогнула. Часто встречаясь с госпожой Тарад в свете, она пыталась подчинить ее своей воле. Но в этой молодой женщине графиня встретила необычайную твердость духа, сочетавшуюся с гордостью и достоинством, способными противостоять ее высокомерию. Графине пришлось признаться себе в том, что она ценой огромных усилий завоевывает авторитет, влияние и уважение в свете, в то время как госпожа Тарад пользуется всем этим только потому, что ведет себя естественно.

Госпожа Тарад, молодая, красивая и всеми уважаемая, никогда не давала ни малейшего повода для сплетен и пересудов. На ее лице отражались вся чистота ее помыслов и все благородство ее характера, между тем как графиня вполне оправдывала слова из письма господина Шомуру господину Марселанжу, относившиеся к его теще: «Нет ничего неприятнее женщины, пользующейся всеми благами жизни, если она становится ханжой. Тогда она делает несчастными всех, кто ее окружает».

Это моральное превосходство раздражало графиню ла Рош-Негли, которая в конечном итоге возненавидела госпожу Тарад. Графиня почувствовала в ней человека гораздо более сильного, чем она сама, и это вызвало у нее какой-то смутный, подсознательный страх. Вот почему она так встревожилась, узнав от Жака Бессона, что госпожа Тарад в Шамбла. Она тотчас почуяла, что это ее самый опасный враг, но сдержалась, когда спросила Жака с деланым равнодушием:

– Неужели госпожа Тарад осмелилась произнести мое имя при вас?

– Она осмелилась на большее, графиня, — серьезно ответил Жак.

Она продолжила с презрительною улыбкой:

– Любопытно узнать, что она еще такого сказала.

– Она объявила, что ей известен убийца ее брата.

Госпожа Марселанж побледнела.

– Она назвала его? — холодно спросила графиня.

– Да, ваше сиятельство.

– И какое же имя она назвала?

– Жак Бессон.

Это имя, произнесенное будничным тоном и с бесстрастным выражением лица, словно громом поразило обеих женщин. Воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь их взволнованным прерывистым дыханием. Жак сидел с каменным лицом и ждал, что же еще спросит графиня. Немного придя в себя, она продолжала:

– Судя по вашему спокойствию, к этим словам отнеслись так, как они того заслуживают, то есть как к плоду болезненного воображения этой женщины.

– Напротив, это заявление прозвучало так, словно в зале взорвалась бомба, поскольку госпожа Тарад зачитала строки из письма, которое два месяца назад написал ей сам Луи де Марселанж.

Графиня поняла всю важность этих слов, поскольку признание жертвы должно было вызвать серьезные подозрения против того, кого покойный незадолго до смерти назвал своим убийцей. Она пришла в ярость, от ее напускного спокойствия и ироничной улыбки не осталось и следа.

– Глупости! Ложь! Выдумка! Одного моего слова достаточно, чтобы заставить ее замолчать! — вскрик— нула она взволнованным голосом и тут же добавила: — С какой стати госпожа Тарад назвала мое имя? Наверно, потому, что я когда-то осадила эту выскочку и поставила на место?

– Она сказала гораздо больше, графиня.

– На что же она осмелилась?

– Она заявила, что настоящие преступники, те, осуждения и наказания которых она станет добиваться изо всех сил, — графини де Шамбла.

– Вот негодяйка!

Наступило долгое молчание, во время которого Жак и Мари Будон, присутствовавшая при этой сцене, обменивались тревожными взглядами, испуганные этой вспышкой бешенства. Госпожа Марселанж сидела в кресле, оцепенев от страха.

– Негодяйка, негодяйка! — продолжала сквозь зубы шипеть графиня.

Наконец ей удалось смирить свой гнев, и она спросила Жака твердым голосом:

– Кто при этом присутствовал?

– Прокурор, судебный следователь, бригадир, врач, вскрывавший… — Бессон не смог произнести слово «труп» и продолжал: — Потом еще родственники господина Марселанжа.

– И как же они отреагировали на это безумное обвинение?

– С изумлением, — ответил Жак.

– Но они его отвергли?

– Не могу вам точно сказать.

– Стало быть, вас там не было?

– Не было, графиня.

– А кто тогда рассказал вам все эти подробности?

– Лардерольский мэр.

– Берже? Я хочу видеть его. Он должен во всех подробностях передать мне слова этой женщины. Я желаю знать, как и на кого она при этом смотрела и как она себя вела. Мари, — сказала графиня служанке, — завтра же на рассвете пошли к нему кого-нибудь.

Потом, скрестив руки на груди, она воскликнула, сверкая глазами и нахмурив брови:

– Вот как! Эта женщина осмеливается выступить против меня! Против меня, урожденной де Шамбла, графини ла Рош-Негли! О! Но она очень скоро узнает, что значит сразиться со мной, я в том клянусь!..

Она хотела продолжить, когда вдруг ее перебила дочь. Она вдруг бросилась к ногам изумленной графини и с неподдельным страхом проговорила:

– Матушка, матушка! Не обманывайте себя, мы погибли.

Графиня посмотрела на нее с искренним удивлением.

– Да, погибли! — продолжала госпожа Марселанж. — Перед нами разверзлась бездна, еще один шаг, и мы рухнем в нее. Напрасно вы кричите: глупости, выдумки, ложь! Это только слова, слова пустые, которые не обманут ни меня, ни их, ни вас саму, потому что мы все прекрасно знаем правду, правду страшную, правду кровавую. Матушка, верьте мне, над нами сгущаются темные тучи, не будем же ждать, пока разразится гроза. Умерьте свою гордыню и ненависть, и, не теряя ни минуты, бежим, бежим отсюда, потому что я чувствую, как сердце стынет в моей груди, я чувствую, что мы погибли, матушка, мы погибли!

Графиня долго смотрела на свою испуганную, задыхающуюся от ужаса дочь, а потом отвечала тоном, нисколько не похожим на причитания госпожи Марселанж:

– Право же, Теодора, я тебя слушаю и спрашиваю себя, кто же со мной говорит: урожденная де Шамбла или Марселанж? Уж не переменила ли ты душу, изменив имя?

– О! Послушайте, матушка, — возразила госпожа Марселанж, — говорите и думайте обо мне все, что хотите, но я не могу потворствовать вашему эгоизму и алчности. Меня теперь мало волнует, Шамбла я или Марселанж, и думаю я теперь только об одном: нужно как можно скорее отсюда бежать. Я вздохну свободно только за границей. Повторяю, матушка, поверьте, опасность все ближе подступает к нам, я чувствую ее. Скоро она обрушится на нас, и тогда будет уже поздно!