Менахем-Мендл - Шолом-Алейхем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прямо-таки погибели нет на пустопорожние головы, которые придумывают такие дикие небылицы!..
XIXМенахем-Мендл из Егупца – своей жене Шейне-Шейндл в КасриловкуМоей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что велик наш бог! Послушай только. С тех пор как я стал вхож к Бродским, я начал пользоваться большим уважением на бирже, возле меня стали вертеться маклеры со всего света и предлагать мне тысячи разных дел: дома, имения, леса, железные дороги, пароходы, миллионные фабрики – и все это для Бродского. Среди этих маклеров имеются два компаньона, нездешних; один из них носит крылатку с пелериной, а у другого такое имя, что мне даже неловко написать его… Эти два маклера поймали меня однажды, когда я возвращался от Бродского, и «пелерина» обратился ко мне со следующими словами:
– Послушайте, реб Менахем-Мендл, что мы вам хотим сказать. Дело, видите ли, вот в чем… Мы слышали, что вы вертитесь там, возле Бродских… Ну, что ж! Пускай вам господь бог поможет… Мы против вас ничего не имеем!
– Итак, – говорю я, – чего же вы хотите?
– Чего, – отвечает он, – нам хотеть? Того же, что и каждый маклер хочет… Мы хотим заработать. Мы тоже маклеры, у нас тоже дела… А вдруг, мало ли что бывает? Отчасти благодаря вам, отчасти благодаря нам, может быть, удастся что-нибудь сделать вместе?.. Поделимся. Лучше меньше заработать, лишь бы заработать. Как это говорится: «И из кривды ужин стряпают…»
– Короче говоря, – перебил я, – к чему такие длинные разговоры? Скажите лучше, что у вас есть, не стесняйтесь.
– Дел у нас, – отвечает он, – слава тебе господи, много. У нас есть уголь в Полтавской губернии, есть железо в Каневском уезде, есть погорелая мельница в Переяславле, есть машины, совершенно новые – выдумал их один пинский еврей… Затем имеется у нас помещик, который хочет выменять лес на винокуренный завод, есть еще один человечек, который хочет без денег купить в Егупце большой дом… Наконец, имения! Леса! Может быть, у вас есть покупатели, – мы вам дадим имения; может быть, у вас есть имения, – мы вам дадим покупателей!
– Нет, – говорю я, – имениями и лесами я больше не торгую – кончено! Я уже обжегся на имениях и дал себе слово ни имений, ни лесов больше в руки не брать!
– Эх! – говорит «пелерина». – Дело делу рознь. Вот, к примеру, имеется у нас сейчас имение на Кавказе! Имение с нефтью. То есть такая земля, из которой бьет керосин. Бьет не переставая! Вполне возможно, что земля эта может выбросить миллион пудов керосина в сутки!
– Если так, – говорю, – мы с вами сойдемся. Это дело подходящее! Это давайте сюда!
И мы втроем пошли в «Еврейскую молочную» (я уже больше не хожу к Семадени: оттуда выгоняют, а в «Еврейской молочной» по-домашнему, все-таки среди своих, здесь можно сидеть, разговаривать и делать что угодно), там мы обсудили дело и заключили союз. Когда же нужно было расписаться, они мне открыли секрет, что в деле участвует еще несколько компаньонов: один толстогубый, другой рыжий – он торгует часиками – ужасный лгун, упаси бог! Еще один с красным носом в прыщах, тоже дикий лгун, и еще один вдовец. Такое количество компаньонов мне, правду сказать, не очень-то понравилось. Но «пелерина» столько говорил и столько примеров приводил, что я не мог не согласиться с тем, чтобы мы все расписались на бумаге. Само собой разумеется, что между компаньонами не обходится без претензий: каждый доказывал, что ему причитается более крупная доля. Но помог бы мне бог так легко уладить дело с другой стороной, как легко было сговориться с маклерами, – было бы совсем неплохо. Потому что как же на таком деле не заработать хотя бы миллион?
Я твердо решил, если только дело это, даст бог, выгорит, я тут же снимаю контору на Николаевской и становлюсь, с божьей помощью, крупным маклером. Так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи! Сердечный привет деткам и каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.Главное забыл! Я имел в виду написать тебе о чем-то очень нужном, но забыл о чем. Так что оставляю это до другого раза.
Тот же.XXШейне-Шейндл из Касриловки – своему мужу в ЕгупецМоему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, я пишу тебе вкратце, потому что у меня уже сил не стало говорить с тобой. Все это словно горох об стену. Как моя мама говорит: «Играй жениху печальное, а у него свое на уме…» Ты, конечно, в большом почете в Егупце: ведь ты стоишь у Бродского за дверью, а миллионами у тебя кишмя кишит. Но, несмотря на все это, пожалуйста не зазнавайся.
Миллионы пока что не у тебя, а у Бродского, и дело может обернуться так, что земля, о которой ты пишешь, течет не елеем, а помоями… И как до дела дойдет, то кончится пощечинами… А бить кого будут? Тебя! Поэтому я тебе советую: убирайся оттуда, пока цел, и приезжай домой. Забудь обо всем, что было до сих пор. Может быть, я тебя когда-нибудь словом задела… Как мать говорит: «Лучше оплеуха от друга, нежели поцелуй от врага…» Дай телеграмму и приезжай как можно скорее, и пусть я уже избавлюсь от всего этого, как желает тебе счастья и всего хорошего
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.Могу рассказать тебе историю, которая у нас произошла и прогремела на весь мир! Ты ведь знаешь Меер-Мотла, сына Мойше-Меера? Так вот есть у него дочка Рацлю… Дочка, надо сказать, богоданная… Шибко образованная: трещит по-французски, колотит по фортопчану, ни с кем не водится. Шутка ли, она ведет свой род от мясников. Как моя мама говорит: «Родовит – не лыком шит». Словом, женихов ей сватают со всего света, а она привередничает: что ни покажешь, не нравится! Ей нужен жених со всеми достоинствами: красивый, умный, богатый звездочка с неба. Сваты из сил выбивались и откопали-таки ей жениха на редкость – заморский фрукт и как раз из маленького местечка Овруча! Съехались на смотрины; жениха с невестой, как водится, оставили одних в комнате, чтоб они могли познакомиться. И вот невеста обращается к жениху: «Что у вас слыхать насчет Дрейфуса?[33]» – «Насчет какого Дрейфуса?» – спрашивает он. А она ему: «Вы не знаете, кто такой Дрейфус?» А он ей: «Нет. Чем он торгует?» Она, конечно, вылетела из комнаты и упала в обморок, а жених, бедняга, должен был с позором вернуться в Овруч… Болячка ему, болячка ей, болячка им обоим!
Очень прошу тебя, объясни мне, ведь ты там среди людей: кто такой этот самый Дрейфус, с которым весь мир носится?
XXIМенахем-Мендл из Егупца – своей жене Шейне-Шейндл в КасриловкуМоей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что с Бродским я разошелся. То есть мы с ним, упаси бог, не ссорились, но я попросту перестал бывать у него: что мне Бродский, когда я добираюсь уже до Ротшильда[34] в Париже?
Ты, верно, спросишь, куда мне, Менахем-Мендлу, до Ротшильда в Париже? Разгадка – Кавказ и опять-таки нефть! Вся нефть, что на Кавказе, принадлежит ему, а он сам сидит себе в Париже. Каким же, спрашивается, образом мне попасть к Ротшильду?
И вот приходит мне в голову мысль: есть у нас на бирже одна птица по имени Тодрес. Тодрес этот в свое время был крупным спекулянтом, горячим, завзятым дельцом. После того, как народ порастряс свои последние гроши, все крупные спекулянты (и я в том числе) сделались маклерами, а Тодрес укатил в Париж и ворочает там колоссальными, миллионными делами. На мое счастье, Тодрес сейчас в Егупце. Я, конечно, не поленился, побежал к нему домой и передал, что пронюхал на Кавказе местечко, которое брызжет нефтью. А так как тут требуются большие деньги, то как будто бы ясно, что дело это под стать только Парижу. Тогда мне Тодрес говорит:
– У меня есть покупатель!
– Кто такой? – спрашиваю.
– Ротшильд! – отвечает он.
– А вы знакомы с Ротшильдом?
– Знаком ли я с Ротшильдом? – говорит он. – Дай бог нам обоим столько денег, сколько я уже на нем заработал!
