Русская красавица. Напоследок - Ирина Потанина

Тут мальчику с глазами захотелось уточнить, как можно «нечаянно» оказаться в такой ситуации.

— Тебя там что, бросили? — поинтересовался он, заранее нехорошо щурясь и явно собираясь призвать виновных (и меня в том числе, потому как «зачем полезла?») к ответу. Несмотря на то, что описываемое случилось семь лет назад, он воспринимал рассказываемое очень остро. Впрочем, в тот момент, все, связанное со мной, переживалось этим человеком очень горячо.

— Нет, что ты, — я никогда не любила заставлять кого-то нервничать. — Никто меня не бросал. Просто очередная попутка перестала быть такой после поворота. Мужику нужно было сворачивать с трассы, а мне — идти по ней дальше. Садилась я к нему в машину еще в светлое время, а выходила — уже затемно. Вот так не повезло…

На самом деле, я немного врала. То есть действительно, никто меня там не бросал. Это я сама бросила. И не там, а в Москве. Бросила очередную прошлую жизнь, всех тогдашних кавалеров и почитателей. Психанув, надорванная только что состоявшимися разговором и полным непониманием со стороны кого-то очередного, кого за миг до этого разговора звала судьбою, а, прояснив некоторые моменты, ощутила приступ тоски и стала величать бессмыслицей… В общем, в порыве острого желания послать все к чертям и заменить эту жизнь на новую, я выскочила на трассу, и пролетела обычный свой Белгород, совсем не подумав, что скоро стемнеет. Теперь, кстати, одно из основных моих правил: отправляясь «штопать вереницей стоптанных дорог ранения души», не забывай взять с собой голову.

Опять сбиваюсь с хронологии. Усмирив с помощью «ангелов» мальчика Меланьины

нападки, по очередной просьбе Алишерки, вступаю в рассказ.

И память тут же уносит в далекое прошлое. И сердце сжимается, потому что всегда жаль, что нечто вот было, а потом ушло. Впрочем, может это у меня просто больное сердце. А рассказывала я примерно так:

Темнота — враг автостопа. Не потому, что страшно, — предвижу глупые вопросы и сразу все их обслуживаю, — Вернее, как раз именно потому что страшно. Но не нам, а им — водителям. Ночью останавливаются неохотно. Раньше я об этом знала лишь понаслышке. И вот, тогда, на трассе под Запорожьем, пришлось убедиться на собственном опыте. Мало того, что машин почти нет, так те, что есть, мчаться с сумасшедшей скоростью и совершенно не обращают внимание на бредущее по обочине измученное собственным сумасшествием — на кой черт меня сюда занесло? — приведение. А если обращают, то, как и положено, шарахаются от него и матерят тихонечко потом еще пару километров, мол: «Хорошо еще, под колеса не свалилась!» Они, кстати, во многом правы. И от понимания этого как-то очень неловко делается Идешь, значится, порядочным людям своей непредсказуемсотью нервы портишь… Ведешь себя, как последняя стерва… Вдобавок того единственного, кто остановился-таки, тут же пришлось посылать. В машину к тем, кто слащаво облизываясь, строит глазки и несет нечто вроде: «Куда поедем, красавица?» — не сажусь принципиально. Особенно если в машине их трое и лица у всех нерусские.

— Нет, с вам я ехать боюсь! — заявляю, едва заглянув в кабину. — Ссори за беспокойство.

И на всякий случай на солидное расстояние от дверцы шарахаюсь.

«Нерусские лица» недоуменно переглядываются, и, явно возмущаясь загадочной русской душой, громко между собой перелаиваются (для иностранных ушей, наша речь, вероятно, тоже каким-то неестественным лаем кажется). Они уезжают, а я выдаю в пространство истеричную порцию нервно хохота. Нет, ну что за человек я такой? Мало того, что ночью на трассе одна, так еще и останавливающиеся машины посылаю куда подальше…

— Подвезти? — пролетевший было мимо навороченный мерс, сдает назад, и из опустившегося стекла высовывается круглощекая бритоголовая голова с блестящими черными глазами-пуговками и хитрой улыбкою. Сидящий при этом на переднем сидении пассажир, вжимается в кресло и глядит прямо перед собой, явно не одобряя действия напарника.

— Не стоит, — выражаю полную солидарность с пассажиром.

— А чего ж голосуешь? — в голосе водителя слышится искренняя обида.

— По инерции. Пытаюсь остановить тихого безопасного жигуленка с одним человеком в салоне, желательно престарелым и не слишком физически развитым…

Водитель смеется. А парень с пассажирского места удивлено поворачивается. Интеллигентное усталое лицо, глубокие темные глаза… Ощущаю, что кандидатура подходящая.

— Мадам знает толк в извращениях! — присвистывает водитель. — Ты с ним ехать собираешься, или что? — и тут же обиженно кривляется. — Я так хорошо шел, ты меня сбила, затормозила, а теперь еще и выделываешься!

— Очень извиняюсь, — нельзя не признать его правоту. — Я не специально, просто ехать очень нужно, и в неприятности влезть не хочется.

— Судя по всему, ты уже в них влезла, — серьезно произносит темноглазый. — Садись, не бойся. Раз нужно — поедешь.

И мне хватает его гарантий. Я видел его глаза, и этого достаточно. На всякий случай тут же дублирую вслух эту информацию. И о том, что с предыдущими ребятами не поехала, и о том, что не рассчитала, и никак не предполагала, что стемнеет так неожиданно. Пусть знают, что я им не от безысходности доверилась, а потому как поняла по лицам — передо мной люди порядочные.

— Да какие ж порядочные люди ночью на дороге голосующую девчонку подбирать станут? Сразу ведь ясно — мадам работает! Тут таких полная трасса… — водитель представился Тимофеем и тут же оказался типом беспредельно веселым и до крайности разговорчивым. Несмотря на навороченность машины и массивную золотую цепь на шее держался он довольно просто и открыто. Если б еще не беспрерывные эти его намеки и подколочки:

— Да не может быть! Ну что ты зачитываешь? От Москвы? Потому что надо? Работа ждет? Да какая работа?!

— Не такая, — в сотый раз объясняю я. — Вполне даже цивилизованная. — и снова переключаюсь на всякие смешные рассказки из жизни московских кофеен. — Одна моя знакомая недавно на футболке себе надпись сделала: «Я хиппи, а не блядь!» Думала, ей эта надпись жизнь упростит.

— И как? — Тимофей охотно переключается на мои байки.

— Не помогло. Стоит руку поднять, как тут же всякие иномарки, вроде вашей, с вполне конкретными предложениями останавливаются. Так, бедняжка, совсем на этой почве мозгами тронулась. Еду это я как-то утречком с одного загородного мероприятия, муж — на тот момент еще не бывший — сладко сопит на заднем сидении, смотрю — моя подруга на трассе стоит, отчаянно руками машет всему, что движется. Ну я, ясное дело, по тормозам, сдаю назад, чтоб ей удобней было. А она… Вы не поверите! Как закричит: «да отвалите вы уже, я не из этих соображения, что, читать не умеете!!!» Ну, явная истеричка. Мне из машины выходить пришлось, чтоб до нее дошло, что на самом деле происходит.

— Не понимаю! — перебивает Тимофей, — Если так реагируешь, что тогда соваться? Есть же какие-нибудь трамваи там, или самолеты, если речь о межгороде. Сами же сиськами перед носом трясут, а потом еще удивляются, откуда у нас хватательные рефлексы поднимаются…

— Она под Москвой живет, — кидаюсь оправдывать. — На электричку регулярно опаздывает, а автобус ползет, как черепаха. Вот ей каждое утро на трассу выходить и приходится… Зачем вы сразу так?

— А ты, стало быть, водить умеешь? — впервые после моей посадки в машину подает голос товарищ Тимофея. Самый обычный голос, самый обычный вопрос, но сказано с явным вызовом.

Ах, значит, мне здесь не верят?! Молча лезу в рюкзак, выуживаю права, протягиваю, мысленно уже паникуя и обзывая себя последней идиоткой. Нет, с правами все в порядке, и фотография там такая, что показать не стыдно, но просто кто, кто же посторенним людям в руки свои документы дает?

— За руль сядешь? — насмешливо интересуется темноглазый, мельком глянув на техталон. Похоже, думает, что подловил. Раз ни одной записи, значит, права купленные.

— Могу, — спокойно соглашаюсь пройти испытание. — Хорошо, что у вас коробка автомат. Я на механике уже разучилась ездить, наверное…

На самом деле я на всем давно уже разучилась ездить, но тут уж дело принципа.

— Ну что, Тиш, пустим даму за руль? А то она так много о себе всего рассказывала, что хочется хоть что-то увидеть воочию…

— Может, вам еще и паспорт показать? — усмехаюсь обиженно. — Я, конечно, привираю частенько, и то не привираю, а приукрашиваю. А вот хвастать попусту — дурная черта. И нечего ее на меня навешивать! — Знаете, неформальный вид одного моего приятеля в метро как-то привлек внимание милиции. Пригласили его в свою комнатку, потребовали дыхнуть, обыскали в поисках наркотиков… Ничего не нашли. Придраться, вроде, не к чему. Так они давай расспрашивать. Кто мол, такой, чем занимаешься. Приятель честно отвечает: «Я, так вас разтак, школьный учитель математики. Детей воспитываю!» У ментов, конечно, глаза на лоб. «Кто?!» Как-то совсем им не верится, что вот это волосатое нечто в драных джинсах и с недельной небритостью может в свободное от шатаний по метро время допускаться в школу…Захотелось ментам проверить честность мальчика. Говорят: «Ах, так, скажи, тогда, эту, как ее… теорему Пифагора!» Приятель мой — молодец. Сдержался, не засмеялся, отвечает с достоинством: «Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенуза». А они, знаете, что сделали?