Последний поединок - Петр Северов

Корж отошел в сторонку, а команда принялась обсуждать тактический план капитана.

План состоял в том, чтобы в первом тайме «разобрать» игроков нападения «Люфтваффе» и связать правого и левого крайних, которые, как стало известно, отличались большой маневренностью. Об этом сами гитлеровцы распространили широковещательную рекламу. Представлялся опасным также центральный нападающий, обладавший сильным и точным ударом. О нем сообщалось, что этот игрок прибыл специальным самолетом из Вены в подкрепление команде «Люфтваффе».

Поминутно прикуривая гаснувшую самокрутку, Свиридов говорил озабоченно:

— Я не боюсь их, нет! Пускай привезут хотя бы самого черта! Но важно повиснуть у нападающих на пятках и неотступно сопровождать по полю. Измотать их нам, пожалуй, невозможно — силенок маловато, не сумеем мы предложить и бешеный темп. Значит, нужно победить точностью пасовки, мастерством. Игру будем вести двумя эшелонами — нападением и полузащитой, чтобы почаще выводить на ворота противника поочередно Коржа и Кузенко. Надеюсь, понятно, хлопцы?

Все молча согласились.

События последних дней отчетливо всплыли в памяти Николая в эту ночь перед матчем. Уже давно уснул Климко, по к Русевичу сон не шел. Стиснув ладонями горячие виски, он думал о том, как в эти грозные годы нелепо сложилась его жизнь. Если бы прорваться через фронт, к армии, к своим! Но как же осуществить эту самую заветную мечту? Только поздней ночью Русевич уснул. Во сне он увидел свою Светланочку — дочка бежала к нему с горы, раскинув руки, словно крылья, а он смотрел снизу вверх и почему-то очень боялся, что Светланка взовьется сейчас в высоту и растает в голубом небе. Мучительно долго ждал он, пока Светланка летела с горы, и, наконец, схватил ее в объятия. Девочка была вся запорошена снегом. Как очутились они в этом парке, где обычно гуляли до войны? Ведь теперь здесь была вывешена надпись «Только для немцев»…

Русевич почувствовал, что его тормошат, донесся удивительно знакомый голос, но ему не хотелось открывать глаза. Голос Алеши прервал эту причудливую цепь переживаний. Николай открыл глаза и, жмурясь от яркого света, увидел улыбающегося друга. Было очень рано, солнце только всходило над крышей невысокого соседнего дома.

— Смотри-ка, Коля, наш Васька уже на ногах!

Русевич потянулся, встал и выглянул в чердачное оконце. Что-то уверенное, удалое и размашистое угадывалось в походке подростка. Но чем ближе подходил он к дому, тем безразличнее становилось выражение его лица, а движения вялыми и медлительными.

— Артист! — не удержался Климко.

Паренек присел на скамейку в палисаднике и, греясь под скупым еще утренним солнцем, стал кусать ногти. Скамейка, по-видимому, была холодна от росы, и Васька потер рукой пониже спины, а потом встал и двинулся к черному ходу.

Николай и Алексей улыбнулись. Каждому из них передавалось нетерпение, мучившее Ваську, и они были довольны его выдержкой. Паренек сначала зорко оглянулся по сторонам и лишь затем вошел во двор. Буквально через мгновение он впорхнул на чердак и, сдерживая дыхание, скороговоркой выложил новости. Действительно, у Русевича ночью были «гости», проверяли паспорта, расспрашивали хозяйку, где он ночует. Хозяйка сказала, что у Русевича много друзей, а у кого он находится — не знает. Совсем глубокой ночью приходил управдом — фольксдойч — с двумя военными. Зачем приходили — неизвестно. Ваня Кузенко ночевал на Слободке, у одного лодочника, а Свиридов еще с вечера ушел к знакомым.

— В общем, — докладывал Васька, — все в полнейшем порядке, футболки и трусы уже постираны, и тетя Паша с его мамой гладят их у Василия на квартире.

Побывал он и на стадионе, где уже обрабатывали поле. Накануне вечером он случайно встретил Нелю Корочкину. Он ведь хорошо ее знает, потому что часто носит ей записки от Коржа. Неля дала ему пять штук конфет, с немецким солдатом на обертке, и спрашивала, как решили динамовцы играть. Васька не удивился этому вопросу: ясно, что она болеет за дядю Коржа. Васька ответил, что он не совсем в курсе дела, но сказал, что никто не собирается играть с «гостями» в поддавки».

— Все? — спросил его Русевич.

— Нет…

— Что еще?

— Дядя Коль, мама нажарила картошки… Вы по одному идите прямо к нам в подвал, а я из окошка буду следить, на случай, если за вами кто увяжется.

Русевич спустился черной лестницей во двор, прошел в подъезд и оказался в парадном. Из первой квартиры доносилась знакомая мелодия. Он невольно задержался на ступеньке. Полонез Огинского. Где слушал он эту чудесную музыку в последний раз? Одесса. Солнечный берег у «Аркадии». Парус над синью моря, как белоснежное крыло. Леля задумчиво склонилась над бортом баркаса, и легкий ветер играет ее локоном, от солнца совсем золотым… Этим теплым дыханием ветра с берега доносится знакомый напев. Размеренно звучат аккорды рояля, и голоса скрипок торжественно поют радость жизни и любви. Но неужели все это было не во сне? В тот день, как и сейчас, светлые блики солнца дрожали на ветвях деревьев, и небо сияло такой же синевой…

Постепенно глаза его привыкают к темноте, и он различает на двери застекленную рамку. Крупные печатные строки строго возвещают, что эта квартира занята военнослужащими немецкой армии. «Зачем же им музыка?» — изумляется Николай. Он силится и не может представить, чтобы такие, как герр Шмидт, как вся эта марширующая по улицам Киева солдатня, слушали музыку, что-то в ней понимали, что-то переживали, как и все люди.

Снизу послышался приглушенный голос Алексея:

— Скорее, Коля…

Вместе они спустились в подвал. Тетя Паша и Вера Кондратьевна — мать Васи — гладили на длинных досках футболки.

— Наконец-то! — обрадовалась тетя Паша. — Ну и сони вы, а еще мастера спорта! Этак можно проспать весь выходной.

— Может, это последний свободный денек, — заметил Алеша — Шеф собирается отменить выходные.

Вера Кондратьевна развернула одеяло и вынула какой-то сверток. Она достала из свертка сковороду с жареной картошкой, потом положила на стол по одной таблетке сахарина и ушла за чаем.

После завтрака Русевич и Климко вышли на Прозоровскую улицу и направились к Днепру. У Матвеевского залива должна была собраться вся команда. Как ни старались они пройти незамеченными, но некоторые прохожие узнавали их и даже провожали одобрительными возгласами:

— Не дрефьте, ребята, бой — так бой!

Несмотря на то, что этот воскресный день был очень знойным, на пляже оказалось удивительно мало людей.

— А здесь прежде иголке было негде упасть, — вспоминал Климко, шагая к Матвеевскому заливу, к зеленой роще, где они условились встретиться.

Здесь их уже ждала почти вся команда. Не пришел только Корж.

Николай и Алексей хотели было искупаться, но Свиридов запротестовал.

— Необходимо, ребята, поберечь силенку.

Свиридов учитывал, что последние месяцы все игроки команды жили впроголодь. Охранники завода строго соблюдали приказ шефа каждую крошку — на весы! Сегодняшним обедом ему пришлось заниматься особенно усердно; с большим трудом кое чем удалось запастись. Вера Кондратьевна прислала с Васькой две буханки хлеба, одну из которых удалось обменять на базаре на сало, и, хотя самому капитану с утра хотелось есть, он не прикоснулся к «НЗ», припрятанному в лодке. В час все собрались в сторожке, разрезали хлеб и сало на равные части и, завязав Баланде платком глаза, приказали делить.

— Тюрин! — воскликнул он и ощупью взял одну из порций.

Вскоре на дощатом столике осталась только порция самого Володи. Обед продолжался недолго. Тюрин вспомнил, как до войны тренер придирчиво следил, чтобы никто из игроков не набирал лишнего веса. Сейчас в этом не было нужды…

Уже приближалось время идти на стадион, а Корж все не появлялся. Русевич от злости покусывал губы; Свиридов то и дело выглядывал в окно сторожки; Климко нервно курил сигарету за сигаретой, пока Свиридов не сделал ему замечания.

Дольше ожидать было невозможно. Молча они двинулись вдоль пляжа, молча переправились через Днепр. Все думали о Корже, но говорить о нем никто не решался.

Тем временем неутомимый Вася Гаркуша последовательно и настойчиво осуществлял план административных и хозяйственных мероприятий. Дел у него действительно было по горло, и, когда, наконец, оставалось только отнести на стадион трусы и футболки и спрятать их в раздевалке под диваном, Васька вздохнул с облегчением. У него даже осталось время и для того, чтобы полакомиться яблоками в соседнем саду. За последнее время из-за этой бурной административно-хозяйственной деятельности ему не часто представлялось удовольствие побаловать себя душистым белым наливом. Он уже забрался на забор, намереваясь спрыгнуть в сад, как вдруг увидел бегущего переулком Котьку Чуба — верного друга. Тот тяжело дышал, пот катился по его веснушчатому лицу.