Последний поединок - Петр Северов

Алексей ответил сдержанно, негромко, и голос его прозвучал взволнованно:

— Значит, получается, что тут… политическая подкладка.

— Да, политическая. Об этом-то я и думаю все время. А как рассказать ребятам? Другие, смотри, еще испугаются… Ведь мы-то, Алексей, самые что ни есть рядовые люди. Но рано или поздно, конечно еще до начала матча, все наши ребята должны увидеть себя солдатами на передовой.

Алеша долго молчал. Неожиданно в тоне его голоса Русевич расслышал то ли мечтательность, то ли радость.

— Ты прав. Все, как на переднем крае…

Они притихли, каждый думая о чем-то своем. Где-то близко осторожно скреблись мыши. Порывами проносился ветер, и сухая ветка акации чутко постукивала о железную крышу. Русевича долго еще не покидали тревожные мысли. Как-то не вязалось с логикой, с осознанием самого себя, с пониманием своего места в жизни, что в родном городе, перед решительным состязанием он должен укрываться на чердаке у мальчугана Васи Гаркуши! Одно было понятно: приняв вызов, они должны победить! Русевича смущали сомнения, неожиданно высказанные одним из лучших игроков команды. Корж пытался уверить его, что лучше проиграть или, в крайнем случае, свести этот матч вничью. Именно поэтому он скрыл от Коржа свой разговор с шефом — хозяином хлебозавода. Впервые тучный шеф снизошел до вежливого разговора с грузчиками. Шмидт вызвал его к себе и, предложив сигару, проговорил с улыбкой:

— Когда я узнал, что мои грузчики — футболисты, я очень гордился перед всяким другим хозяином. Я, Генрих Шмидт, не только снабжаю хлебом наших солдат, но и организую для них культурные развлечения. Поэтому я и разрешил вам тренировки. А теперь я не советую вам побеждать. О, немец не любит, когда его побеждают!

Охранник переводил.

— Вы приказываете или советуете? — спросил Русевич.

Шмидт посмотрел на него удивленно и передернул плечами.

— В конце концов мне безразлична ваша судьба. Но если вы хотите, чтобы я приказывал, так это — приказ.

Он трижды чихнул, тщательно вытер платком нос и закончил многозначительно:

— Истинно! Фатальный знак.

Русевич вышел из кабинета шефа и быстро спустился во двор. Первым намерением его было рассказать Свиридову и Климко о советах шефа, но тут же он понял, что это может испугать некоторых игроков. И он не ошибся. Через два-три часа, когда они готовились заливать асфальтом дорожку возле хлебной кладовой, центральный нападающий Корж сообщил товарищам, что Неля намекнула ему: мол, не вздумайте выиграть у немецких летчиков…

— А ты сразу поддался на удочку этой фрау! — вдруг с яростью прохрипел, обычно молчаливый Кузенко. — Она за плитку эрзац-шоколада шефу прислуживает — и еще смеет давать советы!

— А что ты бесишься? — удивился Корж — Насчет се нежностей с шефом — явная брехня. Нелю я знаю не первый месяц. Ну познакомилась на стадионе, когда мы руховцев побили. Что же тут особенного? Каждый сейчас бьется за кусок хлеба, и, если шеф предложил ей присматривать за хозяйством, почему Неле не согласиться? Глупая сплетня — и только. Она клялась мне и, веришь, плакала! Впрочем, не в этом дело. Предположим, что Нелька налгала, а какой смысл Кухару врать мне в глаза? Он же свой парень — и тоже опасается, что победа может нам дорого обойтись.

Слово Эдуарда Кухара для команды было авторитетно. Профсоюзный инструктор по делам физкультуры и спорта, он считался большим знатоком футбола, и не только знатоком, но и организатором целого ряда спортивных состязаний. До 1939 года Кухар проживал в Западной Украине, откуда не раз выезжал на матчи в крупнейшие европейские столицы. Как-то незаметно отзывами и похвалами друзей ему был создан ореол общественника. Говорили, будто в шляхетской Польше Кухар подвергался преследованиям за свои прогрессивные взгляды. Он много и подробно рассказывал о своих заграничных приключениях, о постоянных конфликтах с полицией, о встречах на поле с сильнейшими командами Европы. Тогда он играл левого крайнего.

Накануне войны Эдуард Кухар уже не играл в футбол, но редко какое спортивное событие проходило и обсуждалось без него. Ему прощались и излишне темпераментные, пересыпанные избитыми истинами речи, и наивные предложения, и неоправданно резкие оценки.

В дни оккупации Кухар неуловимо изменился. У него появились знакомые среди немецких офицеров. Он объяснял это тем, что хорошо знал немецкий язык. По отношению к товарищам из команды «Динамо» он стал проявлять подчеркнутую заботливость, даже беспокойство о каждом. Русевичу не нравились ни покровительственные ухаживания Эдуарда, ни его фальшивые речи. В этих речах все чаще проскальзывали нотки уважения к оккупантам.

_ — Вот ты ссылаешься на Кухара, — сказал Николай — А подумал ли он, во что обойдется нам поражение?

Корж, казалось, не понял.

— По-твоему, проиграть, проиграть в любом случае, лишь бы оккупантов не расстроить, не разозлить? Они тебе не разрешают играть на стадионе «Динамо», на том стадионе, который мы своими руками построили. Там твое присутствие осквернит их арийский дух, а ты… готов при всем честном народе проиграть, лишь бы не нажить неприятностей!

— Я думаю не только о себе, — прервал его Корж. — Ты бронзовый памятник за победу не жди, некому будет его ставить… Ну подумай, что, кроме горя, может принести нам эта победа? Эсэсовцы ее не простят, а на переживания болельщиков мне, право, наплевать.

Климко заметил с усмешкой:

— Если десять тысяч болельщиков плюнут, от Коржа и следа не останется.

Рассудительный Макуха, который редко вмешивался в разговор, проговорил в раздумьи:

— Сложная штуковина происходит: и проиграть нельзя, и победить опасно.

— Лучше сквозь землю провалиться, чем этим хвастунам проиграть, — сказал Русевич. — Мы должны разложить «королей» и намылить морды «пантерам». Да, победить с разгромным счетом, чтобы весь Киев возрадовался!

— Киевлянам сейчас не до футбола, — тяжело вздохнул Тюрин. — Голод, дурные весть с фронтов, расстрелы, а здесь… спортивное состязание!

— Это будет игра под дулом пистолета, — угрюмо заметил Корж.

— Не мы ее затевали, — сказал Русевич. — Если Корж дрейфит — мы Васю Гаркушу поставим центральным нападающим.

Все засмеялись. Полузащитник Володя Баланда принес на коромысле два ведра воды. Русевич сказал, что пить ему хочется чертовски, но выпил только один глоток, чтобы не простудиться. Товарищи поступили так же.

— Один вопрос не дает мне покоя, — заметил Володя Баланда, вытирая платком вспотевший лоб. — какой форме будем играть?

— В какой форме? — удивился Кузенко. — В красных майках. Других-то у нас нет. И хорошо, что в красных…

— Это все равно, что выйти на поле с красным знаменем, — мрачно молвил Корж.

— Что же ты прикажешь делать? — возмутился Русевич.

— А к чему давать им лишний повод? Смотри, еще скажут, будто мы специально вышли в красных футболках.

— Пусть говорят. Пусть бесятся, — небрежно сказал Кузенко. — Они ведь угрозами заставляют нас играть. «Лишний повод»! Да они и без тебя повод найдут. Что касается меня, то в другой форме я играть не буду.

Русевич ждал от Вани этого ответа. Сейчас его слово было особенно важно. Кузенко пользовался авторитетом не только потому, что был «грозой вратарей», но еще и потому, что оставался постоянен и тверд в своих решениях.

— Интересно, кто будет судить игру? — с усмешкой спросил Корж.

Русевич ответил не задумываясь:

— Киевляне.

— Я не шучу. Я спрашиваю серьезно.

— А я и не собираюсь шутить. Все киевляне, что придут на стадион, будут судить это состязание. Ты должен понять это, Корж, и не вздумай фокусничать на поле. Не вздумай корректировать счет, лучше сейчас же честно скажи, что неуверенно себя чувствуешь…

Корж вскинул голову, уперся руками в бока испросил вызывающе:

— Собственно, к чему эти придирки? У каждого из нас могут быть свои мысли. Если я предложил проиграть, я думал не только о себе — я учитываю последствия…

Кузенко придвинулся к нему и смерил взглядом:

— Ты слышал когда-нибудь такое слово — «большинство»?

— А почему придирается ко мне Русевич? «Корректировать», «фокусничать» и прочая чепуха?

Кузенко спокойно выдержал его взгляд.

— А потому, что знаем мы тебя не первый день. Твои капризы дорого иногда обходились команде. Но тут у тебя не простой каприз — ты даже находишь нужным сообщать нам советы какой-то Нелли…

— Положим, не какой-то! — резко выкрикнул Корж, явно подыскивая повод для ссоры. — У каждого из нас имеются личные дела, и никто не имеет права вмешиваться в них со своими мерками.

— Ну ладно, кавалер, — примирительно улыбнулся Свиридов, — в этих вопросах ты сведущ… Сколько их было у тебя, «личных дел», и никто из ребят не вмешивался. А что касается будущей игры — есть общая воля, и ты этой воле подчинись!