Вечный герой - Майкл Муркок

— Поцелуй меня, Эрекозе.

Я поцеловал ее. Поцелуй наш был долог, а потом она высвободилась из моих объятий, бросилась к дверям и исчезла.

Я смотрел ей вслед, подумывая, а не броситься ли за ней, не попытаться ли еще подбодрить, успокоить, но я понимал, что успокоить ее не смогу. В общем-то опасения ее были в известной степени неразумны: они являлись отражением постоянной неуверенности, страха, снедавших душу. Я дал себе обещание, что впоследствии непременно подарю ей ощущение уверенности и безопасности. Внесу в ее жизнь некое постоянство — то, чему она сможет полностью доверять.

Вновь запели горны; на борт поднимался король Ригенос.

Через несколько минут он вошел в каюту, на ходу сдирая с головы свой шлем-корону. По пятам за ним следовал Каторн, как всегда, мрачный.

— Люди, похоже, полны восторга, — заметил я. — Мне кажется, церемония оказала на них именно то воздействие, на которое вы рассчитывали, ваше величество.

Ригенос слабо кивнул в ответ. Все эти действа, видимо, порядком его измотали, и он буквально рухнул в подвесное кресло, сразу потребовав принести вина.

— Скоро отплываем. Когда, Каторн?

— Через четверть часа, сир. — Каторн принял у вошедшего раба кувшин с вином и, наполнив кубок, поднес его королю, мне, однако, вина не предлагая.

Король Ригенос сделал слабый жест рукой:

— Не желаешь ли немного вина, лорд Эрекозе?

Я отказался.

— Там, во дворце, вы произнесли прекрасную речь, ваше величество, — сказал я. — Вы разожгли в нашей крови жажду мести.

Каторн фыркнул.

— Будем надеяться, что жажда эта не угаснет прежде, чем мы встретимся с врагом, — пробурчал он. — В этом походе участвует довольно много новичков. Большинство наших воинов никогда не участвовали в сражениях, и по крайней мере четверть — совсем еще юнцы. Я слышал, что в некоторых подразделениях есть даже женщины.

— Вы что-то мрачно настроены, Каторн, — сказал я.

— Еще бы, — буркнул он. — Весь этот блеск и великолепие хороши, разумеется, для того, чтобы поднять дух мирного населения, но самому-то лучше всей этой мишуре не верить. А вам-то следовало бы знать, господин мой, что такое настоящая война! Настоящая война — это боль, страх, смерть. И ничего больше.

— Вы забываете, — возразил я, — что память о моем прошлом в душе моей скрыта густым туманом…

Каторн снова фыркнул и залпом допил вино. Потом с грохотом поставил кубок на стол и вышел со словами: «Велю отдавать швартовы…»

Король прокашлялся.

— Вы с Каторном… — начал было он, но замялся. — Вы…

— Да, дружбы у нас не получилось, — договорил я за него. — Мне не нравится его мрачность, самоуверенность и подозрительность, а он, в свою очередь, подозревает меня в том, что я элдренский шпион, предатель, оборотень.

Король Ригенос задумчиво кивнул.

— Да, он что-то говорил мне в этом роде. — Он отхлебнул вина. — Я объяснил ему, что видел собственными глазами, как ты явился передо мной — из пустоты. Что нет ни малейших сомнений в том, что ты именно Эрекозе, что нет никаких причин не доверять тебе — но он упорствует… Почему, как тебе кажется? Он вполне разумный, хладнокровный воин.

— Он завидует мне, — сказал я. — Я отнял у него власть.

— Но ведь он вместе со всеми соглашался с тем, что нам нужен новый кумир, способный вдохновить людей, подвигнуть их на битву с элдренами!

— В общем, возможно, и соглашался, — сказал я. И пожал плечами. — Все это не так уж важно, ваше величество. По-моему, мы с ним достигли некоего компромисса.

Но король вроде бы не слышал меня: он был погружен в собственные мысли.

— И, кроме того, — прошептал он, — это, возможно, вовсе не имеет отношения к войне.

— Что вы хотите этим сказать?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Это, возможно, имеет отношение скорее к делам любовным, Эрекозе. Каторну всегда очень нравилась Иолинда.

— Вполне возможно, вы и правы. И снова я ничем не могу ему помочь. Иолинда, по всей видимости, предпочитает мое общество.

— Но Каторн, возможно, считает, что она просто ослеплена любовью ко всеобщему идеалу, а не к настоящему, живому мужчине.

— Сами вы тоже так считаете, ваше величество?

— Не знаю. Об этом я с Иолиндой еще не говорил.

— Ну что ж, — заключил я, — в таком случае узнаем, когда вернемся.

— Если вернемся, — проговорил король. — В этом отношении, должен признаться, я разделяю точку зрения Каторна. Избыточная самоуверенность частенько бывала главной причиной поражений.

— Вероятно, вы правы, — согласился я.

Снаружи донеслись громкие возгласы толпы; корабль резко дрогнул и закачался, швартовы были отданы, якоря подняты.

— Пойдем, — сказал король Ригенос. — Нам нужно выйти на палубу. Этого от нас ждут. — Он поспешно допил вино и снова водрузил свой шлем-корону на голову. Мы вместе вышли на палубу, и сразу же приветственные крики толпы стали громче, заполняя собой весь воздух вокруг.

Мы стояли с приветственно поднятыми руками, а барабаны уже начали неспешно отбивать ритм гребцам. Я заметил на берегу Иолинду: она сидела в своем паланкине, чуть боком к кораблю, и не сводила с него глаз. Я помахал ей, она тоже подняла руку, прощаясь со мной.

— До свидания, Иолинда, — прошептал я.

Каторн злобно и насмешливо покосился на меня, проходя мимо; он направлялся проверить гребцов.

— До свидания, Иолинда.

Ветра не было. Я буквально истекал потом в своих доспехах под палящими лучами яркого солнца, плывущего по безоблачному небу.

Я продолжал махать рукой провожающим нас, не сводя глаз с Иолинды, которая сидела, гордо выпрямившись, в своем паланкине, а потом мы вошли в излучину реки, и теперь видны были только высокие башни и шпили Некранала, да откуда-то издали доносились радостные крики горожан.

Мы плыли вниз по течению реки Друнаа, быстро продвигаясь к находящемуся в устье ее порту Нунос и ожидающему нас там флоту.

Глава IX

В Нуносе

Ах, эти слепые кровавые войны…

— Но послушайте, епископ, вы никак не можете понять, что сложные вопросы человеческих отношений решаются с помощью активных действий…

Хрупкие доводы, бессмысленные мотивы, цинизм, ошибочно принимаемый за практичность…

— Не хочешь ли ты отдохнуть, сын мой?

— Я не могу отдыхать, святой отец: ведь орды проклятых мусульман уже на берегах Дуная…

— Мир…

— Но удовлетворятся ли они перемирием?

— Возможно.

— Ну, во всяком случае, Вьетнама-то им будет недостаточно. Им будет мало, пока в их власти не окажется вся Азия… А затем — и весь мир…