The Мечты (СИ) - Светлая Марина

Жене тогда даже на мгновение померещилось... померещилось то, чего совсем не может быть, и потому, конечно же, это только померещилось. Говорят, в таких случаях креститься надо! Юрага не мог на нее смотреть такими глазами, и за все время его работы ни разу повода не давал подумать. И он еще мальчишка почти. Молодой мужчина немного за тридцать. И она…

На этом месте в ходе своих размышлений Женя окончательно приунывала: как ни бодрись перед семьей или Ташей, а она и правда все более ясно чувствовала, что молодость сейчас являет ей свои последние вспышки, а дальше... а дальше все. И если подумать – на что жизнь пошла? Что она могла вспоминать? Детство, такое неуловимо быстротечное, что казалось совсем мимолетным? Ей очень рано пришлось повзрослеть. Она хорошо помнила мамину болезнь, и как они все деньги и все силы положили на то, чтобы та поправилась, но с этим не сложилось, а ведь ей лет было... Сейчас, когда Жене тридцать семь, она понимала, что мама ушла еще очень молодой, хотя изнурительная болезнь ее состарила, а все заботы о совсем крошечной Юльке легли на старшую сестру. Но это даже хорошо, потому что потом, когда они остались с папой одни, Женя уже все знала и все умела.

Еще она помнила, как отец бился, пытаясь поставить на ноги свою мастерскую, потому что средств им катастрофически не хватало, и когда мелкую сестру сбагрили в сад, сама Женька, студенткой, хваталась за любую подработку – она и экскурсии возила по побережью, и косметикой от известного бренда категории масс-маркета приторговывала среди подружек и одногруппниц. И даже одно время пробовала бегать по городу курьером, пока однажды чуть не сорвала спину, после чего несколько дней промучилась. Ошалевший отец, который понятия не имел, что она удумала, ей тогда устроил хорошую взбучку и строго-настрого запретил этим заниматься. Бушевал он целую неделю, сквозь его тирады отчетливо проглядывало чувство стыда за то, что по-другому не получалось, и что обеспечить ей нормальную жизнь он оказался неспособен, а потом, совсем неожиданно к концу этой недели она нашла вакансию в своем Университете. И это их всех здорово выручило, снова вернув хоть какую-то стабильность и даже, кажется, давно забытую радость от жизни.

Однако при этом Женя Малич внезапно угодила совсем в другую ловушку и очень долго не догадывалась о ней. А поняла лишь тогда, когда стало поздно исправлять.

Наличие работы и свободных денег не компенсировали полное отсутствие личной жизни. А у нее попросту не было времени встречаться с мальчиками своего возраста. После работы Женя спешила в сад – забирать Юльку. После домой – кормить семью. Потом она без сил падала спать, а утром – все начиналось сначала. Когда стало немного полегче, и Юлька принялась изображать самостоятельность, эпоха мальчиков у нормальных девочек для Жени уже закончилась, а восполнять пробелы смысла не имело – припозднилась так припозднилась. И у нее начали иногда появляться мужчины, но надолго они никогда не задерживались. Мало кто из них действительно понимал, почему она не может уделять им все свое время. Ведь Юлька ей не дочка, а сестра, а папа – поди, не калека.

И вот вдруг в тридцать семь лет оказывается, что уже и у Юльки – своя жизнь и любовь. И Женина забота ей не так чтобы нужна. Папа крепко стоит на ногах и так увлечен своей развивающейся мастерской, ставя перед собой новые цели и задачи, что давно уже не нуждается в ее помощи и поддержке. Они оба окрепли – папа после потери мамы, а Юлька просто выросла. Оперились. И каждый из них летает в своем небе.

А она, как последняя дура, швыряется шпинатом с рыбой в незнакомого мужчину, который лично ей ничего плохого не сделал.

Чепуха какая-то, короче.

Ерунда.

И Юраге нравиться она не может.

Такие парни смотрят на тех, кто помоложе, ему бы Шань в пару.

Однако складываться в совместную фотографию моськи Артема Викторовича и Таши никак не желали, и Женя уныло выдохнула.

Сбежала по ступенькам вниз, к пляжу из мелкого ракушечника и осколков гальки. Море сегодня было тихое-тихое, и волны шли небольшие. В них, весело играя искрами, отражался молодой месяц. И небо, как назло – усеяно звездами так сильно, что даже фонарям не удавалось его забить до конца. В такой бы вечер – вдвоем. Любоваться и морем, и звездами. Женя стащила тонкую шелковую перчатку и коснулась подбежавшей к ногам воды. Ожидаемо ледяная.

По этому поводу оставалось вздыхать и топать дальше. Мимо старого дома культуры – бывшей дореволюционной синагоги, мимо типового кинотеатра, каких много строилось в провинциальных городках в шестидесятых, мимо нескольких музеев, один из которых в сезон не знал отбоя от посетителей, а сейчас сиротливо прятался за парой торговых палаток.

Потом она свернула с набережной в жилой квартал и шагала дальше, с каждым шагом почему-то все острее чувствуя собственное одиночество. Она ведь не солгала тогда Гарику – влюбиться хотелось. И чтобы ее любили – тоже хотелось. Хотелось чего-то только своего, а не общественно полезного. А она всю жизнь действовала в чужих интересах. Нет, конечно, интересы папы и Юльки назвать чужими трудно, но все-таки… все-таки у них у каждого – свое. А у нее, у Женьки? Главдракон с Ташей? И еще немножко Флоренция Эдуардовна с женихами, которые все до единого – не те.

Надо было признать – накатило. С ней редко случались эти приступы, когда очень хотелось себя пожалеть, но вот пожалуйста – он самый. Рецепт в таком случае был один: сбежать в свою комнату, переодеться в пижаму, залезть с головой под одеяло и жалеть себя хоть до посинения.

Если повезет, утром отпустит. Слава богу, пятница!

Женя толкнула калитку дома на Молодежной, шагнула во двор, дошла до своего крыльца и остановилась, в свете фонаря различив весьма живописную картину. Ее собственная младшая сестренка стояла прижатая к перилам лестницы спиной и обнимала за шею довольно высокого и стройного юношу, который красноречиво шарил своими ручищами, кажется, где-то в районе ее поясницы или немного ниже. Они увлеченно целовались, а в то же самое время шторка в окне кухни девятой квартиры на втором этаже была встревоженно отодвинута, и в нем отчетливо виднелся бабТонин возмущенный силуэт.

Пока Женя бросала беглый взгляд на окно мадам Пищик, в ее голове, сбивая друг друга, промчались варианты следующего шага – от прямого до переносного смысла. Встрять в недвусмысленное свидание сестры или пройти мимо.

Почему-то именно сегодня второе показалось наиболее правильным. И Женя, едва ли не на цыпочках, ступила на крыльцо. Усилия ее, к сожалению, оказались напрасными, слиться с воздухом не удалось, но отнюдь не по причине колебаний этого самого воздуха от ее движения. Просто откуда-то с козырька подъезда сиганул кот чуть ли не на голову, деловито отряхнулся да шмыгнул прямо в палисадник, но его пируэта вполне хватило, чтобы переполошить влюбленных. Юлька взвизгнула, парень лихо закрыл ее собой, будто бы защищая от возможной опасности – спиной-то он не видел, что дело в кошке. А Женя так и замерла на месте, не понимая, что теперь делать-то.

- Женька! – охнула младшая сестрица, выглянув из-за плеч своего кавалера.

- Привет! – отозвалась старшая и по-мультяшному развела руками.

- Здравствуйте, - пробормотал паренек, немного нахмурившись. Юлька же, вечный двигатель, даже сейчас, смущенная, бросилась в бой:

- Бодя, это Женя, сестра. Женя, это Богдан. Мы... мы идем в кино, можно?

- Вернешься?..

- Же-е-ень! – протянула в миг возмутившаяся Юля.

- Сеанс заканчивается в 22:15. К одиннадцати ваша сестра будет дома, - вдруг очень по-взрослому сообщил Богдан.

- Будет замечательно, - сдерживая улыбку, сказала Женя и глянула на Юльку. – Кино интересное?

- Про супергероев, как я люблю! – заявила младшая, которая еще несколько месяцев назад не смотрела ничего, кроме романтических комедий.

- Расскажешь потом, - все же рассмеялась старшая и нырнула в подъезд, слишком остро почувствовав, что лишняя рядом с сестрой и ее Бодей.