Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

Михаил обнял жену. Он и раньше понимал, какое это счастье, когда тебя любят такого, какой ты есть, не пытаясь переиначить.

«Где твои новые повести? Где романы?» — подумал он, в очередной раз напоминая о собственном долге перед Небесами, решившими дать ему столь ощутимое призвание. Смерть Глеба снова напомнила, что следует поторопиться.

Да, примерно так и крикнул лейтенант Йохансен, лежа под нависшим над ним медведем, Нансену, которому никак не удавалось выдернуть ружье: «Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать!»

«А что если самому написать на тему «Стратегии исчезновения», стараясь сделать это по-кураевски, а потом, если будет возможно, сравнить с тем, что уже написал Глеб?» Эта мысль была почти одинаково хороша и для того, чтобы отдать долг памяти писателю, давшему Михаилу столько часов блаженного погружения в мир красоты, стихий, трудов и преодолений, в дела, единственно достойные человека, и для того, чтобы сделать собственную вещь, которая, как ему казалось, по определению не могла сильно отличаться от написанного Кураевым.

IV

Проводниками в мир, который Михаил собирался измыслить в память о Кураеве, могли быть три вещи. Первая — название романа, придуманное Глебом. Роман назывался «Стратегия исчезновения». Вторая — эпиграф, также заранее выбранный Кураевым из рабе Гилеля: «Если не я за себя, то кто за меня? Если я только за себя, то зачем я?» И третий проводник — собственные соображения Горского, которого давно занимал вопрос, может ли человек навсегда покинуть общество и уйти в дикую природу, жить в гармонии с ней и без контактов с теми, кто остался при благах цивилизации? Как говорится в сказках, за горами, за долами, за дремучими лесами. Для себя, в свое время, он этот путь раз и навсегда закрыл. Но прежде, чем честно признать, что самому ему такой шаг не под силу, долго и в деталях продумывал все этапы побега. Таким образом, материал имелся, и он складывался во вполне логичное повествование — всё получится, если просто шаг за шагом осуществлять запланированное. Предприятие, конечно, рискованное: одно дело — Кураев, другое — Горский. Однако посмотреть, что получится из вторжения в Большую Неизвестность Чужой Души, все-таки стоило.

Михаил поделился с своим планом с Мариной. Та выслушала, подумала и не стала отговаривать. Однако к работе он приступил только после возвращения с Ладоги.

За время его отсутствия в «Юности» появились два новых рассказа Кураева. Рассказы были такие, словно человек, написавший их, уже отошел от суеты этого мира и думает о переходе в другой, куда ничего, кроме души, не возьмешь. Но в первом из них — «Клики журавлей» — была пара абзацев про жену, которая силилась сделать из мужа человека, да ничего у нее не вышло. В жене без труда угадывалась Вика. Михаил обрадовался: значит, про Вику он тогда всё правильно понял.

Немного поколебавшись, он позвонил ей, сказал, что вернулся из похода, а потом упомянул о рассказах в «Юности».

— Вам какой из них больше понравился?

— «Клики журавлей». Эта поморская бабушка, Беломорье… — мастерски написано.

— А вы заметили, что он там посвятил мне?

Михаил почел за благо не ответить, но Вика правильно истолковала молчание:

— Ну и нахал Глеб, ну и нахал! — взорвалась она. — Не удержался-таки от гадости. Ну, рассказал о бабушке Олёне, о ее жизни и почему она должна каждодневно вкалывать ради хлеба насущного. Что, сам Глеб раньше не вел жизнь настоящего, честного трудяги? Так почему потом, когда занялся писательством, все изменилось? Ну ладно, Бог с этим. Ведь заранее было понятно, что благодарности я не дождусь. Я на нее никогда и не рассчитывала. И все-таки обидно… Получается, вроде бы с того света…

Здесь, видимо, надо было изобразить сочувствие, но Михаил не смог — он не испытывал ничего, кроме радости. Выходило, что первая же попытка со-ощущения и со-бытия с Глебом вполне удалась. Разговор с Викой это подтверждал. Михаил больше не колебался: он может написать не прожитую Глебом часть жизни, причем так, как это сделал бы сам Глеб.

Часть II. Глеб

Глава 1. Тактика и стратегия исчезновения. Неосуществленный замысел

I

После выхода «Северо-восточных полигонов» жизнь вроде стала полегче. Так со стороны и выглядело. Денег достаточно, можно обходиться без постоянных займов, да еще откладывать на постройку судна— давно мне мечталось иметь для путешествий по Северу. Грешен: я даже не брезговал таким занятием, как писание сценариев для кино, пьес для театра или рассказов, которые, говоря по совести, мог бы оставить у себя в столе. И все ради того, чтобы ко мне в сундук попало как можно больше «пиастров»

Со мной теперь обращались как с преуспевающим писателем. Приглашения в комиссии и секции Союза писателей. Приглашения выступить перед коллективами таких-то геологических институтов и таких-то производственных предприятий. Приглашения в частные дома к знакомым и незнакомым людям с гарантированным угощением и соблазнительными дамами. Просьбы журналистов об интервью по любым поводам, как имеющим отношение к моим прошлым и нынешним занятиям, так и не имеющим ровно никакого к ним отношения. В этой суете можно было свободно растратить не одну жизнь, и без всякой пользы для моей любимой, проклятой литературной работы, без мечтаний об экспедициях и путешествиях — короче, без всего того, что мне было действительно необходимо. Я люблю женщин и не против знакомств с интересными людьми, которых можно встретить почти в любой компании, но платить за это несоразмерную цену желания у меня нет. Не интересно мне все это — в первую очередь не интересно, а уж потом — противно, несообразно, неподходяще. Достаточно семи лет жизни с Викой, которые обернулась постоянной борьбой за право оставаться самим собой, хотя она со всей возможной для нее искренностью и страстью отдавала себя мне, но только не реальному, а ею придуманному. Теперь можно было легко налететь и не на такую

Отмотаться от покушений такого рода на меня, на мою личную свободу и свободу выбора занятий можно было только одним способом — исчезнуть из поля зрения доброхотов и паразитов, скопившихся в безумном числе в нашей столице. Основное их занятие — беспрерывно требовать чего-нибудь нового от человека, способного творить, а с полученным обойтись, как с водой, поднятой из колодца, — пригубят из ведра, обожгутся пронзающим холодом, а остальное просто выльют на землю. Как я понял, исчезновение из этого мира, губительного для любого, кто в какой-то степени заслуживает звания творца, может быть только двух родов: временное, этак на годик-два, максимум на три, когда о тебе уж точно почти все начисто