Семейная могила - Катарина Масетти

Новая акушерка оказалась построже прежней. Окинув командирским взглядом собравшуюся толпу, она гаркнула: «Так, все, кроме отца, — вон отсюда!» И они потопали прочь, оживленно переговариваясь.

Мы перевели дух: тишина, покой, тусклое зеленоватое освещение — и младенец на животе матери, который вдруг открыл один голубой глаз и взглянул на нас. Тут мы оба разревелись, зашмыгав носами.

— Надо же, столько внимания с самого рождения, — заметил я. — Вырастет — большим человеком станет!

— Если я еще когда-нибудь надумаю рожать, буду брать входную плату! — сказала Дезире. — Правда, сейчас эта перспектива меня не особенно радует — я имею в виду, снова рожать.

— Но нужно же как-то поднимать отечественное сельское хозяйство! — ответил я. — Средний возраст шведских фермеров неуклонно растет!

— И что, ты решил в одиночку изменить эту пагубную тенденцию? — пробурчала она. — Видишь? У него две макушки, прямо как у тебя!

29. Дезире

Эта осень была ужасно тяжелой — работа в городе, годовалый младенец на руках, сама на сносях, а по выходным — коровник. Я знала, что Бенни нуждался в помощи, — да он особо и не скрывал, сколько у Него дел по хозяйству… Проблема заключалась лишь в том, что он в упор не видел, сколько дел у меня по дому, это у него за работу не считалось. Он придерживался убеждений вроде «где хозяйка, там и порядок!», а то, что чистоту и порядок надо поддерживать, ему и в голову не приходило. Я сразу об этом подумала, когда он как-то раз самоотверженно предложил устроить нам пятничный ужин, поскольку я в тот день задерживалась на работе. Он должен был забрать Арвида из садика, купить еду и приготовить что-нибудь вкусненькое. Я просто дыхание затаила — раньше такого никогда не случалось!

Я приехала домой, преисполненная ожиданий, и с любопытством потянула носом в коридоре. Дверь в кухню была закрыта, и я вообразила, что он украсил стол скатертью, разложил салфетки и зажег свечи, как это обычно делаю я. Я осторожно приоткрыла дверь.

— Здорово! — поприветствовал меня Бенни. Он сидел на диване, потягивая пивко и листая вторую часть «Сельской жизни». На столе, застеленном клеенкой, стояли две тарелки и два стакана молока. На подносе лежал полиэтиленовый пакет с размороженными водянистыми очищенными креветками. И все. Лампа бросала голубоватый свет на этот торжественный ужин.

— Смотри-ка, креветки для Креветки! — гордо произнес он.

Я смолчала, но чего мне это стоило!

Кроме того, я вечно не высыпалась. Живот у меня раздулся, как здоровенный баул, который каждый раз приходилось приподнимать, чтобы перевернуться с боку на бок, — раз-два, взяли! К тому же ребенок отчаянно пинал мочевой пузырь, и я все время бегала в туалет. А иногда у меня так сводило ногу посреди ночи, будто какой-то великан сидел на краю кровати и скручивал ее жгутом. Боль дикая. Единственное, что помогало, — это вылезти из кровати и попрыгать на одной ноге, тихонечко чертыхаясь, пока кровообращение не придет в норму, в то время как Бенни раздраженно отворачивался к стене, бормоча, что, мол, опять человеку не дают поспать. Видно, боялся, что я попрошу его помассировать мне ногу, как в первый раз. Впрочем, я бы и не стала его больше просить — он тогда весь следующий день зевал и смотрел на меня с укором. И вообще, прыжки помогали куда лучше. Особенно если учесть, что, стряхнув с себя сон, Бенни больше всего упирал на ляжки.

Иногда я ныла, напрашиваясь на жалость, в основном по выходным, чтобы увильнуть от работы в коровнике. Но Бенни лишь сухо отвечал, что его мама — а также тетка и бабушка — всегда говорила, что беременность — не болезнь. И тут же заводил какую-нибудь историю про то, как его дальняя родственница, городская штучка, лежала целыми днями в кровати, откинувшись на подушки в своем кружевном пеньюаре, пока ее муж-подкаблучник подавал ей кофе в постель… И как вся их родня над ними потешалась. Это у них вроде семейной шутки было. Со временем я начинаю замечать некоторую закономерность во всех этих шуточках про мужей-подкаблучников: они учат женщин ничего не требовать от мужчин и служат прекрасным оправданием сильному полу. Настоящий мужик не станет заискивать перед бабой!

Случалось, что, приходя к Вайолет за Арвидом, я заставала Бенни перекусывающим у нее на кухне. Они с Бенгтом-Йораном сидели за столом, уплетая за обе щеки ее булочки с кардамоном и рожки с повидлом, в то время как сама Вайолет стояла у плиты с кружкой в руках, готовая в любой момент подскочить с кофейником, чтобы подлить им кофе. В последние несколько недель до рождения Нильса я вдруг обнаружила, что и сама стою у плиты, потягивая кофе, пока Бенгт-Йоран с Бенни подкрепляются (правда, сухарями) за нашим кухонным столом. Я стояла, готовая в любой момент подлить Бенгту-Йорану кофе, когда он, не глядя на меня, протягивал мне свою кружку, или вовремя подхватить спотыкающегося Арвида. Но зато как приятно перекусить в компании людей, обсуждающих торфяные удобрения и навозную жижу! Да и нельзя же вечно ходить и злиться, говорила я себе.

Просто поразительно, как стремительно произошло превращение Бенни из робкого влюбленного, пребывающего вне себя от радости, что я вообще согласилась с ним жить, в самого что ни на есть Шведского Мужа. И главное, я сама это допустила. Я часто усмехаюсь, когда при мне говорят о привыкших к равноправию шведских мужчинах, которые всегда готовы «разделить ответственность». Я считаю, не может человек так быстро искоренить свои привычки только потому, что у него появилась возможность брать отпуск по уходу за ребенком. А уж искать этот «новый тип мужчин» в деревне и вовсе бессмысленно: их отцовские чувства, как правило, просыпаются только в сезон охоты на лосей — тут-то они и берут отпуска.

Конечно, я преувеличиваю — Бенни все же был любящим мужем, и я бы ни за что не променяла те редкие часы, которые нам удавалось провести вместе за чашкой чая перед телевизором, уложив Арвида спать, на тихие одинокие вечера в моей холостяцкой квартире.

Мэрта только головой покачала, когда однажды застала меня у плиты с кофейником на изготовку, в то время как мужчины сидели за столом.

— Слушай, ну я же сама это выбрала! — отрезала я. — Я люблю Бенни! Пусть порадуется, я хочу показать ему, что я тоже кое на что гожусь, чтобы он понял, как ему со мной повезло.

— Тут недавно один мужик выступал по телевизору, так он все убивался, что женщины скоро окончательно станут мужененавистницами. Только беда-то не в этом, а как раз наоборот — в том, что мужененавистницы из нас никудышные. Кому охота изо дня в день нудить и ругаться с тем, кого ты любишь? Считай это проклятием Аниты!

30. Бенни

Как-то вечером под Новый год мне прямо кирпич на голову упал. Ну или так мне показалось.

Правда, этого следовало ожидать — незадолго до того одного фермера на севере области засудили за жестокое обращение с животными. Вообще-то свинство, конечно, что с ним так обошлись: он, видите ли, осенью держал коров на выпасе и какой-то ветеринарный инспектор — желторотик только что со школьной скамьи — заявил на него в полицию, вменив ему недостаточный уход за скотом, хотя коровы были здоровы и прекрасно себя чувствовали. Коровы — это вам не домашние кошки, им на воле лучше, а с холодами у них только шерсти прибавляется. Таким инспекторам только дай волю — потребуют, чтобы лосям в лесу предоставили отапливаемые лежки! Короче, приперлись полицейские, забрали коров и разместили их по другим фермам на время следствия. Через девять дней бедолаге сообщили, что одна транспортировка с размещением обойдутся ему в сорок тысяч крон, причем он даже кредит под усадьбу взять не мог, чтобы расплатиться, поскольку на все его имущество наложили арест до выплаты долговых обязательств. Тогда он потребовал, чтобы они распродали все его стадо, но деньги, вырученные за двадцать коров, покрыли лишь половину расходов. В итоге он остался без коров, без каких-либо средств к пропитанию, с огромными долгами и вдобавок рискует потерять усадьбу. Причем хлева он уже лишился — его подожгли активисты движения по защите прав животных, когда история дошла до газет!

С тех пор вот уже несколько месяцев у меня внутри так все и переворачивается, стоит кому-нибудь завести разговор про здоровье животных. То есть, конечно, это было не новостью — вон, Бенгту-Йорану пришлось продать своих коров, когда пару лет назад вышло новое постановление об увеличении размера стойла, — ну не было у него возможности брать миллионный кредит, чтобы перестраивать весь коровник в соответствии с новыми нормами. Тогда многие частные фермеры попали под раздачу, из тех, кто, так сказать, знал своих коров в лицо. Остались только крупные молочные фермы и молокозаводы, промышленники, для которых животные — не более чем машины.