Дед (роман нашего времени) - Эдуард Лимонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каспаров научился говорить «вы» союзникам-нацболам, нацболы были ему нужны. Возможно, он действительно избавился отчасти своего высокомерия и чванства, возможно, притворился.
Либералы при ближайшем рассмотрении оказались прямыми наследниками советской номенклатуры, в той среде начальник имел право и хотел быть вышестоящим хамом. На людей молодых смотрели с чувством превосходства, тыкали, так же как и подчиненным, и бедным людям. Нацболы с удивлением открыли для себя, что либеральные VIPы высокомерны и хамоваты.
А сколько ты, Дед, раз натыкался на фырканье Каспарова и его окружения, но особенно Каспарова, когда ты употреблял в аргументах понятие «народ».
– Какой народ…ард….инович, о чём вы! Есть различные группы населения, – морщится, фыркает раздражённо Каспаров, – «народ» – это устарело.
– Вот он идёт, народ, внизу, не зная, что его нет и он устарел, – показал Дед Каспарову на спешащие по Покровке толпы, они сидели у Каспарова в офисе, на втором этаже.
Года два ушло, чтобы «народ» у Каспарова появился. А ведь Каспаров, по мнению Деда, был ещё лучшим среди либералов. Другие были куда более запущенными больными.
Героем буржуазии тогда был Каспаров. Но постепенно затух. Сейчас у буржуазии Новый герой. Нового героя (он же бывший вице-премьер правительства в конце 90-х годов и фаворит Ельцина) зовут Борис Немцов.
И Дед уснул.
Герой буржуазии
1Нового героя буржуазии Дед увидел только на третий день, утром, в столовой. Как потом выяснилось, его привезли второго января, поздно вечером. Двое суток, они же сорок восемь часов, его протаскали по судам и держали в камере в ОВД. Ясно, что власть решила отбить ему раз и навсегда охоту попадать за решётку за административные нарушения. Деду, во всяком случае, было ясно.
Дед сидел наверху в столовой и пил «купца», налитого ему Андреем Брутом/Закстельским. Пил из дюралевой кружки, держа кружку носовым платком за ручку. Рядом сидел зелёный от болезни шестидесятилетний Костя Косякин, Кирилл остался спать в камере, когда в столовую поднялся рэпер Яшин, чёрная «пидорка» на черепе, капюшон за затылком, сутулый, и объявил: «Вы не уходите, а? Борис хочет поговорить, сейчас подымется». Дед подумал, что всё это напоминает сцену из американского фильма: тёртый тюремный авторитет сейчас встретится с авторитетом, но впервые попавшим за решётку.
Герой буржуазии, с распахнутым по средиземно-морской моде декольте, вошёл, любопытно осматриваясь.
– Здрасьте! – сказал Герой буржуазии и поздоровался со всеми за руку. Из своей кухни через раздаточный проём высунулись чуть ли не по пояс архаровцы, или Kitchen boys: Стасик-Тарантино, Андрей Брут/Закстельский и Серёга-хулиган. Физиономии их изображали робкое блаженство.
Бывший настоящий вице-премьер! Каждый уже предвкушал, что расскажет знакомым, когда выйдет. Герой буржуазии подошёл и к ним. И с каждым поздоровался за руку. Буржуи, видимо, считают подобные рукопожатия непременным ритуалом «хождения в народ».
Крупный, высокий, склонный к полноте, обильно загорелый тропическим загаром, с лоснящейся красно-коричневой физиономией (особенно нос), герой буржуазии был типичным экземпляром класса плейбоев. Богатых молодых мужчин, наслаждающихся жизнью. Его не понижал в социальном статусе даже тренировочный спортивный костюм и тюремные стены. Он всё равно выглядел ну роскошно, как цветущий мужчина, лишь склонный к полноте. Дед, начитанный и наблюдательный, стал думать, на что оно похоже. Кого ещё можно вспомнить, лицезрел развитые телеса.
Он похож на разжиревшего в своей усадьбе отставного гусара. Это раз. Ещё, в этой своей махровой особой куртке «олимпийке» (обязательно декольте оставлено, молния дотянута до основания мужских сисек) он похож и на стареющую помещицу. Ещё он похож на героя советских и ельцинских мещан – Остапа Бендера, персонажа романа Ильфа/Петрова, Остапа Бендера, Д’Артаньяна советских мещан.
– Поздно вы к нам, – сказал Дед, пожимая руку Декольтэ. Точнее, скажем, не пожимая, но прижимая. – Что же они вас так долго везли?..
– Семь часов судили, семь часов! – Декольтэ уселся рядом с Яшиным по другую от Деда сторону столов. – Тридцать первого и первого судить отказались… В ОВД сидел вот с Константином Юрьевичем вашим.
Константин, сидевший по одну сторону столов с Дедом, жёлто улыбнулся, ну, поскольку лицо у него было жёлто-зелёное.
– Трусы, поверишь, заставляли демонстрировать, резинку из трусов пытались заставить вынуть. А как же я её выну, она же пристрочена?..
Оглашая все эти неприятные ему воспоминания, Декольтэ всё время улыбался, и его глаза разбрасывали брызги искр (или искры брызг). Дед подумал, что… впрочем, он подумал расистское: негры улыбаются при опасности, евреи тоже?..
– Это они вас помучить решили. Унизить по полной, чтобы вы больше не высовывались, – сказал Дед. – Даже в тюрьме строгого режима внутри лагеря строгого режима не заставляют вынимать резинку из трусов. Вы хоть поняли, что над вами издеваются, желая напугать?
Рэпер Яшин вклинился.
– Борис, что будешь, первое? Второе?
– Только чай.
Произнося своё «только чай», Декольтэ одновременно скосил глаза в миски присутствующих. А между тем блюдо было отменное: перловка с тушёнкой. Тушёнки, правда, было по паре волокон на миску, однако жир тушёнки присутствовал, и запах тоже. Дед уже съел две порции, пользуясь «блатом», на раздаче же сокамерник.
– Зря отказываетесь, Борис, тушёнка в перловке, блюдо отменное и морковка просматривается.
– Мне к вечеру передачу обещали. Жена звонила.
– У Бориса мобильный не изъяли, – пояснил Яшин.
– Привилегированный вы сиделец, Борис, – съязвил Дед, – у нас, простых смертных, мобильники отымают. А вам как бывшему вице-премьеру оставили.
– Какие привилегии! – Немцов надулся. – Вас хотя бы резинку из трусов не заставляли вынимать.
– Это потому что они знают, что я знаю тюремные порядки. А ваши привилегии – конечно же, налицо. Как только вы появились, так еда значительно улучшилась.
– На ужин что там у нас? – обратился Дед к Kitchen boys. Высунувшись из кухни, они слышали разговор.
– Рыба жареная. А на обед завтра рассольник и куриные котлеты! – ответил Брут/Закстельский.
– Во как! – воскликнул Дед. – Куриные котлеты! Рассольник! Спасибо вам, Борис Ефимович!
– Ну, может быть… – Немцов нехотя согласился.
С лестницы через неприметную дверь вошла старуха докторша. Она улыбалась. Медкабинет был расположен от столовой прямо по коридору. В очках и в белом халате, она остановилась за спиной Немцова, лицом к Деду.
– Там по радио сказали, что вам, Борис Ефимович, присудили звание узника совести…
– Кто присудил? – обернулся Немцов к докторше.
– Интернациональная Амнистия. Вам и ещё вот господину Яшину и Константину Кузякину.
– Косякину? – переспросил Яшин.
– Ну да, так как-то.
– Троим? – переспросил Яшин.
– Троим.
Воцарилось молчание.
– Борис Ефимыч! – оторвался от чая жёлтый Костя Косякин. – А почему Amnesty не назвала…арда…иновича узником совести? Апартеид какой-то. Даже меня назвали, – Косякин стеснительно сморщился, он был в прошлой жизни скромный советский человек, угольщик, и Деду было ясно, что Костя честно стесняется свалившегося на него, не прошенного им звания, слишком помпезного на его вкус.
– Да, нехорошо как-то, – вмешался Яшин, до сих пор сидевший, подперев щеку ладонью, локоть на столе. – Уж всем, так всем..?
– Ну не всем, – поморщился Немцов. – А нацики? Им тоже узников совести? Тор ещё куда ни шло.
Дед уже встретил здесь Тора. Владимир на самом деле был Владленом и, конечно же, имя германского бога войны присвоил, видимо, в совсем юные лета. Глава фирмы, занимающейся информацией, с аккуратно подбритой ухоженной бородкой, Тор принадлежал к тому же классу, что и Немцов – буржуй, но менее разбитной и пока ещё не крупный бизнесмен. Но это придёт – подумал Дед. Разовьётся в крупного. Тор спокоен, интеллигентен, связно говорит, с ним предпочитают иметь дело власти, когда хотят говорить с так называемыми «националистами».
– Непорядок, конечно, – Немцов оценивающе вглядывался в лицо Деда, – непорядок, что к нацболам относятся в Amnesty настороженно. Я объясню им, попытаюсь что-нибудь сделать. А то действительно нехорошо получается. Я, Яшин, вот Константин – «узники совести», а Дед с его ребятами между тем имеют заслуги… не меньше нашего…
– Не нужно мне протежировать, – сказал Дед. – И Amnesty не бог весть какая организация, порядком подрастеряли они свою репутацию. Я уж как-нибудь обойдусь…
– Я переговорю, переговорю, – сказал Немцов, – ты, дорогой, не смущайся. Всегда не лишне иметь защиту западной общественности…
– Ты забыл, Борис, что …ард…инович идеологически близок не к западной общественности, а к каким-нибудь Фиделю Кастро или Уго Чавесу, – подхихикнул Яшин.