Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов - Ёко Тавада

Картинная галерея представляла собой прекрасное здание. Кассирша в голубом наряде лениво болтала по телефону. Увидев тебя, она сильно удивилась, не отрывая трубки от уха, подтянула свой стул к столу, выдвинула лоток с билетом. В зале не было ни души. Смотрительница приветливо улыбнулась, сказала: «Лестница вон там», хоть ты ее ни о чем и не спрашивала. Наслаждаться искусством в таком огромном здании в полном одиночестве — настоящая роскошь. Когда на улице так ярко сияет солнце, в музей ходят одни идиоты. Ты же с нетерпением ждешь наступления темноты, солнечный свет действует на тебя угнетающе. Еще очень светло, так что ночь наступит нескоро. Однако в этой галерее современной живописи даже днем царствует ночь. Вот ты стоишь перед странной картиной. Она напоминает черно-белую фотографию, сделанную не в фокусе. Ночной вокзал, снятый без вспышки из окна поезда. Поезд, видимо, подъезжает к вокзалу. Все тускло, блекло — ничего не разобрать. Отвратительная фотография. С такой вот фотографии художник и сделал копию тушью. Размером картина с вагонное окно. Тебе ехать ночным поездом, потому-то у тебя сейчас все ассоциации такие. А может, и другим тоже так кажется? Ты бы уточнила у кого-нибудь, да только никого нет. Ты, и только ты одна занимаешь это великолепное здание. Так что поделиться тебе не с кем. «Прошу прощения…» — вдруг слышится из-за спины. Оборачиваешься: смотрительница. «Прошу прощения, но мы через пять минут закрываемся», — произносит она извиняющимся тоном. «На следующей неделе открывается выставка, посвященная тьме, обязательно приходите», — добавляет она. «Я сегодня уезжаю ночным поездом». Вообще-то подобного рода информацию совсем не обязательно сообщать посторонним, но смотрительница говорит с тобой по-дружески, так что, может быть, каждый день на следующей неделе она будет надеяться, что ты придешь, а тебя здесь не будет, и тогда она огорчится. От этой мысли тебе стало не по себе, поэтому ты и сказала все как есть. «Неужели? Вы сегодня покидаете наш город? Ночным поездом? Очень жаль. Тогда приехали бы этим же поездом на следующей неделе», — говорит смотрительница с улыбкой. Если не приехать, музей совсем опустеет. Наверное, нужно хоть изредка навещать его — как навещают больного. Ночь, которая связывает собой два города.

Ты вышла из галереи. Идти некуда. И библиотека, и ботанический сад, и зоопарк уже закрылись. Остаются только пивные. Но в пивную тебе не хотелось. Там слишком людно, там слишком шумно. Нет, окунаться в этот гам не хотелось. Пугающие краски неба на исходе дня. Пройтись, что ли, вдоль Дуная? Но там можно столкнуться с неприятной неожиданностью. В прошлом году под мостом тусовались бритоголовые, на голых черепах у них были татуировки свастики. Нет, не стоит туда идти. Может, в театр отправиться? Отыскав афишную тумбу, ты обследовала ее, но сегодня, к сожалению, никаких представлений не предвиделось. Ну что ж, тогда в кино. Эта идея обрадовала тебя.

Вошла в кинозал. Он был почти пуст. Человек пять зрителей. Наверное, потому, что ты выбрала старый черно-белый фильм. Слегка клонило в сон, изысканные черно-белые кадры ласкали взор. По стечению обстоятельств действие фильма происходит в поезде. Стареющая леди и молодая женщина сидят в купе друг против друга. Они проникаются обоюдной симпатией и отправляются в вагон-ресторан попить чаю, но после этого дама как сквозь землю проваливается. Взволнованная девушка ищет ее по всему составу, но найти не может. Как это ни странно, но и попутчики, и официант ресторана утверждают, что никакой дамы они не видели. Девушка пребывает в недоумении, изо всех сил пытается убедить окружающих, что она говорит правду, но никто ей не верит, а психиатр, который по случайности оказался в том же поезде, даже ставит ей диагноз: невроз. И только некий молодой человек поверил девушке, и они вдвоем пытаются найти разгадку исчезновения. Но тут ты засыпаешь. Хоть тебе и ужасно хочется узнать, что было дальше, но бессонная ночь и убаюкивающая атмосфера кинотеатра делают свое дело, и в какой-то момент ты погружаешься в сон под мелькание черно-белых, словно сон, кадров.

Фильм закончился, на трамвае ты добралась до вокзала вовремя. На платформе темно, обслуживающего персонала не видно, одинокое табло с надписью «Гамбург и Алтона».

Подошедший к платформе поезд тоже напоминал о ночи. Почти все пассажиры сели в Гамбурге, сейчас они, похоже, уже спали. И только некоторые — ночные животные! — наверное, поднимали стаканы в ресторане. Впрочем, сквозь окно вагона-ресторана можно было увидеть только один бодрствующий объект — желтую лампу с абажуром, поставленную вплотную к стеклу. Все остальные окна были темны. На платформу беззвучно спустился проводник, втащил в вагон твой чемодан, проверил билет, провел в купе. Купе рассчитано на четверых человек. На трех полках одеяла образовывали холмистую гряду. Твое место — наверху справа. Ты тихонько становишься на лесенку и карабкаешься наверх. Вдруг в ноздри тебе ударяет какой-то сумасшедший цветочный аромат — такой сильный, что ты едва не падаешь со ступеньки. Что это? Заползаешь на свою полку, всматриваешься. То, что находится на подушке соседней полки, совсем не похоже на человеческую голову. Больше всего это напоминает рододендрон. Очень странно. Смотришь на нижнюю полку напротив. Темно, видно плохо. Ты уверена только в одном — это не человек. На подушке — цветок пиона?

Становится не по себе, ища опоры, ты хватаешься за край постели и смотришь на полку под тобой. А там почивает цветок гортензии. Что за чушь? Надо бы сказать проводнику, убедиться, что глаза тебя не обманывают. Нет, не стоит. Тебе скажут, что у тебя невроз, дадут какое-нибудь ужасное снотворное. Только не это. Пусть это останется твоим секретом. Лучше бы ты не спала в кино, а досмотрела фильм до конца. И тогда, возможно, ты бы узнала, как избавиться от своих проблем.

Путешествие одиннадцатое

В АМСТЕРДАМ!

Грустная улыбка не сходит с твоих губ: что это, юная девушка сбегает из дому? На два дня раньше срока ты решаешь отправиться в Амстердам. Ты раздосадована, то тут, то там по телу пробегают искорки. Даже по первоначальному расписанию денечки тебе предстояли горячие: два дня репетиций в Берлине, потом неделя в Амстердаме, потом снова в Берлин. До выступления четыре недели. Нужно было подождать всего два дня до отъезда, но ты надоела сама себе. Ты не любишь менять планы, но тут вдруг ты бросаешь свои репетиции и летишь на вокзал, даже не проверив содержимое дорожной сумки. На вокзале прямиком отправляешься к кассе, запыхавшись, спрашиваешь, есть ли билеты на ночной поезд. Сдержанность — это такая веревочка. Сейчас она готова лопнуть.

Ты не знаешь, что случится, если ты снова увидишься с этим балетмейстером. Ты его ударишь? Или влюбишься? Этот человек всегда повторял: не зовите меня балетмейстером, я режиссер-постановщик. Он все время рассказывает о спектакле, который ставил восемь лет назад. Он ужасно гордится этим, но ты не можешь понять почему. Чем спектакль лучше обычного танца? Может, ему не нравится, что в танце отсутствуют слова?

Ты всегда мечтала о том, что когда-нибудь станешь выступать сама по себе и тогда тебе не нужно будет общаться ни с какими балетмейстерами. Но в то время, о котором идет рассказ, тебе еще приходилось иметь дело с постановщиками.

Имя берлинского балетмейстера переводилось как «Кузнец». В этом был свой резон: железо куют, пока оно горячо, а балетмейстер формует молодые и гибкие тела так, как ему представляется нужным. Идеи балетмейстера проникают в мышцы танцора, прожигают их до кости — так, что избавиться от них потом уже невозможно. Некоторые даже утверждают, что, поработав с одним балетмейстером, уйти к другому уже невозможно. Не знаю, как это происходит, но только всю тебя скрючивает. На сцене никогда не стоишь прямо. Одно плечо всегда выдвинуто вперед. Или же оно находится чуть сзади. Когда взмахиваешь руками, они часто остаются позади тебя. А шея поворачивается вместе с плечами. Или же поворачивается в другую сторону. В общем, стоять ровно, навытяжку никогда не получается.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя не так уж беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться. Например, ляжки. Вот Кузнецу не нравится, как поставлены твои ноги. И тогда он засовывает свою ногу между твоих расставленных ляжек, пинает их, чтобы ты раздвинула ноги пошире. Тебя будто огнем обжигает, ты хочешь заорать: «Перестаньте!» Чтобы унять ярость, тебе хочется окатить себя водой, но едва ли бы помогло даже это.