Вторая попытка - Меган Маккаферти

— Не знаю, — сказала я. — Наверное, намного.

— Когда дело касается, типа, важных вещей, ты никогда ничего не знаешь.

Что касается ее понимания важного, я с ней полностью согласна.

Бриджит встала и прикрыла бледно-белой ладонью глаза от солнца, которое вливалось в помещение через открытое окно. Она всматривалась в толпу, выискивая похудевшую Страшилу. Я тоже огляделась, нашла Сару за тридцать секунд, но не успела я показать на нее Бриджит, как увидела нечто гораздо более неприятное.

— Ни хрена себе! Это что, Мэнда в спортивной куртке Скотти?

Бриджит искоса посмотрела в ее направлении.

— Страшилище!

Имени, вышитого на куртке, я прочесть не смогла, но то, как активно Скотти и Мэнда начали засовывать свои языки в самое горло друг друга, говорило о том, что именно Скотти принадлежала спортивная куртка из шерсти и кожи, которую Мэнда напялила на себя в этот теплый солнечный день. Каким-то непостижимым образом за последнюю неделю Мэнда успела воспользоваться своими женскими чарами (читай: умением обращаться с пенисом), чтобы захомутать Его Королевское Мужество, Большого Стервеца из богатых районов. Отвратительно.

— Меня сейчас стошнит, — сказала я.

— Я думала, типа, Скотти тебе больше не нравится, — заметила Бриджит.

— Не нравится, — ответила я. — Как мужчина он мне никогда не нравился. Но это так мерзко, что кто-то, кому когда-то нравилась я, кто хотел, чтобы я была его подружкой, теперь обменивается слюной с Мэндой.

Не могу поверить, что он был моим первым и единственным бойфрендом. Конечно, это было в восьмом классе, задолго до того, как его избрали королем на школьном балу, до того как он стал Самым Крутым Стервецом с Галерки и Наикрутейшим Парнем, каким он является сегодня. Я никогда не хотела встречаться с ним и до сих пор не хочу. Но когда я увидела его с Мэндой, я чуть не скатилась кубарем с трибуны. Мэнда. Интересно, не сменит ли она имя на Мэнди, чтобы вписаться в список его предыдущих нимфоманских подружек: Келси, Бекки, Кори, Линдси и Тори. Тупость. Лично я не была знакома с этими девицами, и поэтому их статус меня мало беспокоил. Тем не менее Скотти и Мэнда — это прямо инцест какой-то. Слишком хорошо я знаю их обоих.

Я хмыкнула и выпадала в осадок следующие полчаса, пока Бриджит не нашла чем меня отвлечь.

— Внимание, внимание! На горизонте появился новый душка! — воскликнула она, указывая на интригующего юношу на противоположной стороне трибуны. Его волосы были насыщенного темно-русого цвета, хорошо, если бы этот цвет еще отражал глубину его интеллекта. Прическа стильная; мозговитые очки в тонкой оправе. Его мускулатура явно была разработана во время долгих походов в лесу в одиночестве, а не в качалке за поднятием железа с кучкой тупиц. Парень улыбался немного нервно. Идеальная светлая кожа соответствовала обнаженной красотке, нарисованной на его футболке.

ОООХ. Он в моем вкусе. Клевый, но не слащавый, ударение на «клевый». О, да.

О, пусть он окажется именно тем душкой новеньким, о котором говорила Сара. В школе около тысячи учеников, но кажется, что это заведение значительно меньше. К тому времени, когда ты доживаешь до выпускного класса, ты уже либо знаешь всех лично, либо знаешь о каждом много правды и лжи. Этот парень точно не был девятиклассником, он был мужчиной. Скорее, Нирвану (так я его назвала) перевели к нам из другого района. Или это смущенный иностранный студент, прибывший по обмену, и нуждавшийся в знакомстве коренным жителем Нью-Джерси вроде меня, чтобы ему показали наш Садовый Штат.

Буквально через долю секунды я перестала фантазировать о достижении нирваны с этим красавчиком, потому что рядом с ним я увидела…

Человека, которого надеялась увидеть в классной комнате, но этого не случилось, ибо в нашем расписании перепутались все буквы алфавита и фамилии на «Ди» и на «Эф» больше не стояли рядом.

Я увидела…

Парня, Чье Имя…

Ох…

Пошло все к черту.

ПОШЛО ВСЕ К ЧЕРТУ. Я СДАЮСЬ.

Эти игры разума больше не работают. То, что я исключила его имя из словарного запаса, не смогло удалить его из памяти. Так что бредовая когнитивно-поведенческая терапия, о которой я прочла в книге по психологии, отправляется в утиль. Все. Теперь я буду произносить и писать его имя.

Маркус Флюти.

Вот тогда-то я и увидела Маркуса Флюти.

Вот, я написала это. И сказала.

МАРКУС ФЛЮТИ! МАРКУС ФЛЮТИ! МАРКУС ФЛЮТИ!

Боже, как здорово! Но еще лучше я себя чувствую, когда смотрю на него. Когда я его увидела, я вдохнула в грудь столько воздуха, что все остальные на стадионе могли просто задохнуться.

— О, Джесс, — сказала Бриджит. — Нет.

О, Джесс. Да.

— Нет, — тихо, но твердо повторила она.

Да.

— Только не снова Маркус Флюти, — сказала Бриджит.

Да. Маркус Флюти. Снова. Исноваисноваисноваисноваисноваиснова.

Теперь он был не в форме, состоящей из рубашки и галстука, в простой белой футболке с коротким рукавом, на груди которой было что-то написано, чего я не могла разглядеть. Солнце придало его рыжеватым волосам оттенок новой медной монетки. Его короткая стрижка отросла и теперь волосы стояли торчком. О-о-ох. Петушок-золотой-гребешок…

Нет.

Нет, Петушок-золотой-гребешок.

— Что же в нем такого, что ты, типа, готова описаться при виде его?

Хотела бы я знать. Что-то большее, чем наши ночные разговоры обо всем и ни о чем, которые были единственным (помимо бега) средством, помогавшим мне успокоиться и хоть как-то поспать ночью. И что-то большее, чем то, как он все усложнял, но при этом помогал увидеть проблему очень ясно, как бы новыми глазами. И нечто больше, чем просто тот факт, что он единственный парень, с которым я почти что занималась любовью.

Наверное, так происходит потому, что я понимаю: мы никогда не будем вместе.

— Хочу напомнить тебе, что ты его, типа, ненавидишь.

Я типа ненавижу его. Я типа люблю его. Я люблю его. Я его ненавижу.

— Я ненавижу его.

Бриджит вздохнула:

— Да.

Бриджит единственная во всей школе знает, насколько далеко мы зашли с Маркусом Флюти, что я чуть не позволила ему лишить себя девственности в прошлый новогодний вечер. Она единственная знает, почему я отказалась от близости с ним: тогда он набрался смелости и рассказал мне правду. Мол, все началось с игры — сможет ли хулиган и бывший наркоман уложить в постель главную Умницу класса, а закончилось влюбленностью с его стороны. И Бриджит, только она, знает, как я мучила себя каждый день после того. Господи, да как я вообще могла допустить мысль о том, чтобы переспать с Маркусом, когда он вместе с братом Хоуп принимал наркотики, и, казалось, совершенно не был расстроен смертью Хиза из-за передозировки? Бриджит. Она единственная знает об уничтоженном дневнике, который я вела в ту болезненную, безумную вторую половину моего одиннадцатого класса, в котором я описывала свои психически неуравновешенные переживания, связанные с Маркусом (и много с чем другим). Она единственная знает, что, несмотря на чувство вины и на то, что я устала быть игрушкой в чужих руках, я не могу перестать думать о нем.

Я заставила ее дать обещание никому не рассказывать об этом, и я уверена, что она сдержит слово. Недостаток внутренней глубины восполняется у Бриджит кристальной честностью. Она никогда не лжет. Уже одно это качество делает ее моим ближайшим союзником в Пайнвилльской школе, что, на самом деле, не так уж много и значит, поскольку выбор у меня невелик.

— Смотри, что я придумала, — вдруг сказала Бриджит чрезвычайно бодрым тоном. — Если бы всех людей на свете разделили на две половины: толстую и худую, то куда нужно было бы отнести Сару?

Да, это будет очень длинный год.

Маркус Флюти.

Аааааахххххххх. Я снова это сказала.

Ку-ка-ре-куууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.

Пятое сентября

Благодаря моему новому, «улучшенному» расписанию (по которому у меня теперь на одну физкультуру меньше и на один урок самостоятельной подготовки больше), единственное занятие, которое хоть как-то напоминает нормальную учебу, — это английский со Старой Девой. (Черт. Я имею в виду, с мисс Хэвиленд. Поскольку я уже вступила на тот путь, который приведет меня к тому, что я умру девственницей, то я обещаю больше не смеяться над «синими чулками».) Костяк нашей группы остался нетронутым, но к нам присоединили как минимум двенадцать других учеников, которым здесь было нечего делать. На самом деле, это нам не следовало вмешиваться в их учебный процесс, поскольку в расписании этот урок значился как «основы английского для девятого класса», а не как занятие для класса двенадцатого, выпускного.

Хэвиленд с радостью воспользовалась возможностью обратиться к более обширной и разнообразной аудитории, чем обычно. Не успела я присесть, как она уже взобралась на кафедру и приступила к одной из своих знаменитых речей. В основном она говорила о том, что тот, кто взломал компьютеры школьной администрации, явно очень смышленый человек, но что он использует свой ум не во благо, а во вред. Неужели мы не видим, что наше испорченное поколение воспринимает образование как нечто само собой разумеющееся? Что мудрость — это билет в большой мир? Что знание — это сила, и что потерянные зря дни окажут разрушительное воздействие на наши хрупкие подростковые умы?