Невинность палачей - Барбара Абель

– Тео! Пожалуйста, соберись! Мне нужна твоя помощь.

Подросток не реагирует.

Кассир, со своей стороны, внимательно следит за происходящим. Он уловил мимолетное сомнение в ее взгляде, эту вспышку неуверенности, эту плохо замаскированную растерянность, которую невозможно скрыть.

Значит, для него, Гийома, еще не все потеряно…

Мать обнимает сына за плечи и резко встряхивает.

– Посмотри на меня!

Тео тонет в слезах, в беспокойстве, задыхается и никак не может справиться с паникой. В эту минуту он похож на извивающегося на крючке червяка.

Гийом не упускает ни единой детали. Он чувствует страх и растерянность мальчика, догадывается, сколько вопросов роится сейчас в голове у его матери. Что предпринять? Как решить проблему? Он понимает, что она понятия не имеет, что делать. Она – заложница ситуации, которая ей не по силам. Он вдруг осознает это со всей очевидностью. Алин попала в безвыходное положение, она в тупике. Она оказалась в плохом месте в плохое время. Как и они все. Так уж получилось. И жертва вдруг облачилась в костюм палача. Против своей воли.

– Посмотри на меня! – повторяет Алин, повышая голос. – Тео, ради всего святого, приди в себя!

Тео вздрагивает и наконец поднимает на мать взгляд, полный боли и страха. Взгляд, который режет сердце Алин на кусочки, превращает в пыль. Тео смотрит, как она несмело протягивает к нему руку, гладит по волосам, по щеке… Очень давно она не позволяла себе подобных проявлений нежности. С началом пубертата он стал им отчаянно сопротивляться, как если бы она посягала на его достоинство и права личности. Да что там – на его жизнь, до такой степени рьяно он старался ее расстроить, разозлить, сделать ей больно… Лейтмотив существования. Или проклятие. Тирания гормонов.

Но сегодня, здесь, перед ней он вдруг снова стал ее мальчиком, ее любимым малышом.

Маленьким ребенком.

И вдруг, как эхо забытых эмоций, рассеивающих печаль, и гнев, и обиды, и раны, которые они пообещали себе не забывать, эти шрамы души, эта пропасть, разделяющая их уже много месяцев, этот отделительный ров, глубину которого поколения так отчаянно стараются сохранить, твердо стоя на своих принципах, каждый на своем берегу, чтобы не понимать, чтобы осуждать того, кто напротив, – все это, и даже больше, вдруг блекнет, распадается, утекает с цунами катящейся по щеке слезы…

Тео падает в объятия матери. Цепляется за нее, словно боится утонуть, просит у нее прощения, умоляет помочь, не бросать его, увезти далеко-далеко… Растроганная Алин прижимает его, такого большого и потерянного, к себе, обнимает крепко, чтобы защитить, утешить.

Ее дитя страдает, ее дитя дрожит, зовет маму, раздавленное тяжестью своего проступка, и бесконечными жалобами, и вопросами без ответа. Чувство вины, как нож гильотины, обрушивается на нее, и поделом: она – единственная, кто виноват в том, что произошло. Ведь Тео не хотел, он упрямо отказывался ехать с ней. Единственное, чего ему хотелось, – это остаться дома, в тепле, наедине с монитором. И палить по виртуальным мишеням.

– Тео, не плачь! Все устроится, я обещаю. Ты мне веришь? Никто не причинит тебе вреда. Делай, что я говорю, и все будет хорошо.

– А они? – всхлипывает подросток и указывает на заложников. – Они ведь все видели! Они все расскажут, выдадут меня…

Алин поворачивается к тем, кого сын именует «они». Их пятеро. Пять свидетелей, пять источников угрозы. Пять препятствий между ее сыном и возможным будущим.

Пять противников, которых надо уничтожить.

Тома Пессен

Жестокая несправедливость или неизбежность? Тома не находит ответа. За девять лет супружества он ни разу не изменил жене. Ни разу. И желания такого не возникало. Почему, ну почему это должно было случиться именно сегодня? Кто мог знать, что в день, когда он впервые за девять лет безоблачного супружества перейдет черту, – именно в этот день, единственный среди трех тысяч трехсот дней верности при любых обстоятельствах! – он окажется связанным, заложником и свидетелем убийства, а теперь еще и пленником матери, готовой на все, лишь бы спасти своего отпрыска от тюрьмы? Тома Пессен мысленно прикидывает вероятность такого поворота событий в процентах, – так, ради любопытства. Просто чтобы знать.

И эта вероятность ничтожно мала. Но некоторые при таком раскладе выигрывают в лотерею, а он, наоборот, только что потерял единственное, чем дорожил, – свою семейную жизнь. Все зашло слишком далеко. Не получится скрыть события этого дня, будь он проклят, от жены. Что бы ни случилось с ним и с другими заложниками. Как объяснить свое пребывание в этом мини-маркете, за много километров от офиса и от дома, да еще и в компании молодой рецепционистки? На работе он сказал, что вынужден отлучиться по семейным делам. Начальник великодушно дал ему три часа, но с условием, что в пятнадцать ноль-ноль Тома вернется и срочный отчет будет закончен до выходных. К указанному часу работника на месте не окажется, и патрон, конечно же, попытается связаться с ним по мобильному. Не получив ответа, после нескольких попыток он перезвонит на домашний. И тогда…

Терзаясь беспокойством и чувством вины, Тома представляет пренеприятнейший разговор своего начальника с женой. Изумление супруги, когда она узнает, что его нет на работе. Удивление патрона, когда он поймет, что не было никакого срочного семейного дела. Растерянность жены, когда она признается, что понятия не имеет, где он сейчас. Гнев патрона, когда он поймет, что подчиненный ему врал.

Боль, когда жена заподозрит измену.

Бухгалтер старается не поддаваться унынию. Еще немного, и он уверует в наказание свыше, хотя никогда не верил ни в Бога, ни даже в силы Судьбы. Той самой, которая, конечно же, и толкнула его в объятия Софи. Три недели хорошенькая рецепционистка строила ему глазки, а он, как мог, противился искушению. Сначала они просто улыбались друг другу, когда Тома проходил мимо администраторской стойки или когда случайно встречались в коридорах фирмы. Она заговорила первой – указала на небрежно повязанный галстук. В то утро, как раз перед выходом, дочурка, которой всего год и три месяца, срыгнула немного молока, и ему пришлось в спешке менять рубашку и галстук. В итоге Тома приехал на работу, не подозревая, что повязал его криво. Замечание администратора его смутило, и он попытался тут же все исправить. Чуть насмешливая улыбка девушки привела его в еще бóльшую растерянность, руки задрожали, и он никак не мог справиться с галстуком. В конце концов рецепционистка сама завязала аккуратный узел, и этот первый контакт породил в его душе беспричинное волнение. Вернее, причина была очень даже очевидна, что намного хуже…

С этого дня взгляд зеленых глаз хорошенькой рецепционистки преследовал его повсюду. Тома не мог противиться их колдовской силе, тем более что именно Софи он встречал первой, приходя на работу. Они познакомились, стали перебрасываться парой фраз по утрам, потом – болтать возле кофе-автомата о всякой чепухе вроде расписания поездов, которые никогда не приходят вовремя. Так он узнал, что она родом из Лилля и на выходные уезжает к родителям. И что живет на съемной квартире с двумя другими девушками, которые еще учатся. Что ей двадцать два года. И она не замужем.

Тома не делал тайны из своего семейного положения, надеясь и в то же время страшась, что на том дело и закончится. Ничего подобного! Софи продолжала улыбаться ему по утрам, заговаривала при любой возможности, устремляла на него взгляд, который моментально вырывал бухгалтера из реальности, давая понять, чем она хотела бы с ним заняться… В первый раз они поцеловались в лифте, во вторник, между 10.41 и 10.42. Он это помнит, потому что Софи как раз показывала ему новое приложение, которое скачала на смартфон, и, застав его врасплох, вдруг прильнула к нему и приоткрыла губы – чуть-чуть, ровно настолько, чтобы его затянуло. Время остановилось, сердце перестало биться – все замерло на мгновение, исполненное бесконечного ужаса и абсолютного счастья. Когда губы разомкнулись, она подхватила упущенную нить разговора, а он с удивлением отметил, что часы на экране смартфона показывают всего лишь на одну минуту больше.

После этого поцелуя ловушка захлопнулась. Воодушевленная первой маленькой победой, Софи не упускала возможности остаться с ним наедине и очень скоро дала понять, что хочет бóльшего. Соблазн был слишком велик – ее тело, губы, глаза, фигура, духи, кожа, волосы, улыбка, походка, голос, желания, демонстрируемые так открыто…

Молодые красавицы модели с уличных рекламных щитов оживали у изумленного Тома на глазах, обретали черты рецепционистки и делали ему недвусмысленные намеки. Имя «Софи» днями крутилось в его голове – при любых обстоятельствах, всюду и со всеми, что бы ни происходило вокруг и о чем бы ни шла речь.

И когда она предложила перейти к делу и снять номер в отеле в будущую пятницу после обеда, он даже не сопротивлялся – будто в один миг лишился способности мыслить здраво и стал более уязвимым, чем едва проклюнувшийся из яйца цыпленок.