В тупике - Сабир Азери

До ночи блуждал он по городским улицам, задавая себе этот вопрос. Как сразу переменилась вся его жизнь, в один миг!.. Поднялся ветер, сек по лицу, по глазам острыми, как песок, снежинками. В конце концов, так ничего и не придумав, усталый, выбившийся из сил, он вернулся назад — ему верилось, что он все же как-нибудь сумеет уговорить Фариду. Но увидеться с ней так и не удалось — то ли ее до сих пор не было дома, то ли не захотела ему открывать.

Проснулся он от громкого стука в стекло. Ничего не соображая, Кафар сел на постели. Было еще очень рано. В окне ему видна была громадная, похожая на подсолнух, кепка, а под ней — пара маленьких, злых глаз, лицо, заросшее густой черной щетиной. Все это принадлежало мужчине лет тридцати — тридцати пяти, и мужчина этот кричал ему:

— Ну ты, чего глазами хлопаешь, как баран! Открывай давай, да побыстрей!

Кафар поспешно натянул брюки, рубашку, подошел к двери и тут остановился в нерешительности — мало ли кто это мог быть…

— Вам кого? — осторожно спросил он.

— Да открывай, открывай, это мой брат! — послышался из дома голос Фариды.

— Твой брат? — лицо Кафара вытянулось. — Что его в такую рань принесло?

А усатый по ту сторону двери снова заревел:

— Ты что там, как труп! А ну, шевелись, черт побери, от холода совсем уже дыхание перехватило!

Дрожащими руками Кафар открыл дверь. Усатый с ходу отпихнул его в сторону, прошел в комнату, снял свою похожую на подсолнух кепку и сбил с нее снег; потом задергался, как гусь, стряхивая снег с пальто, оббил о косяк сапоги; пол теперь был весь в снегу; снег тут же таял, растекался по полу лужами. Кафар и вышедшая из своей комнаты Фарида молча смотрели на эти лужи.

Усатый смерил долгим взглядом снизу вверх сначала сестру, потом уставился на Кафара и спросил сквозь зубы:

— Так ты и есть Кафар? Кафар пробормотал, запинаясь:

— Д-да, э-это я…

— Гм… Значит, Кафар — это ты. Отлично. Видя, что в лице у Кафара не осталось ни кровинки, Фарида решила прийти ему на помощь.

— Познакомься, Кафар, — улыбнулась она через силу, — это мой брат Балага.

Балага тем временем, не спуская с Кафара глаз, прохаживался по комнате. Хоть и маленькими были его глазки — взгляд их был таким острым, что казалось, будто они сверлят Кафара насквозь; он даже ощутил какое-то жжение в спине. Кафар все пытался поймать этот взгляд, поймать его выражение, но глаза Балаги так бегали, что ему это никак не удавалось. Вдруг Балага подскочил к Кафару и грубо схватил его за подбородок. Кафар вздрогнул; он хотел было вырваться, но не смог даже сдвинуться с места.

— Послушай, ты, чушка деревенская, — Балага несколько раз сильно встряхнул его за подбородок — Ты мне скажи — любишь ты мою сестру или так, решил поизмываться над ней?

— Да что я такого сделал? — с трудом прошептал Кафар.

Но тот сдавил его лицо еще сильнее.

— Ты что, глухой? Я тебя спрашиваю: любишь ты мою сестру или решил поиздеваться над ней? Ну, кого спрашиваю! — Балага отпустил его подбородок.

— Да, — прошептал еле слышно Кафар, — да…

— Что значит «да», послушай! Что ты хочешь сказать этим самым «да»? Издеваешься? Клянусь твоей жизнью — я тебя во имя чести так искромсаю, что самый большой кусок будет не больше твоего уха! — Для наглядности он схватил Кафара за ухо и больно вывернул его. — И ушки-то у тебя, как назло, такие маленькие! — Балага вытащил из-за голенища нож. — Ну, теперь-то хоть все ясно тебе?! Но тут между ними встала Фарида.

— Да любит он меня, Балага, конечно, любит.

— А ты отойди, не то прирежу вас обоих! Что он, немой, что ли? Пускай сам отвечает.

Губы Кафара пересохли — как ни облизывал он их языком, ни сухость, ни жар их не исчезали, казалось, они сейчас вспыхнут настоящим огнем. Фарида, не на шутку встревоженная, подавала ему глазами какие-то знаки: соглашайся, мол, соглашайся. Кафар наконец собрался с силами.

— Да, люблю, — выдавил он.

— Тогда идите оба за мной.

— Куда?

— К черту! Чего еще тебе не ясно? Моя честь не допустит, чтобы родная сестра жила с любовником, чтобы завтра, когда она принесет в подоле щенка, надо мной смеялась вся округа: «Смотри-ка, Балага, тебя весь город знает, до сих пор ты всех обводил вокруг пальца, а теперь тебя самого обвели — твоя родная сестра неизвестно от кого родила!..» Клянусь вашими жизнями, если хоть один человек скажет мне это — изрежу на куски и вас, и себя. Теперь поняли, нет? И шевелитесь давайте живее! Одевайтесь — и идите за мной!

Когда уже собирались выходить, Балага остановил их.

— Паспорта возьмите.

— Зачем? — растерянно спросил Кафар.

— Чтоб ты мог полюбоваться на них. С чем еще, по-твоему, надо идти в загс?

— Куда?

— Слушай, ты что, опять надо мной издеваешься? Балага снова потянулся к голенищу сапога, и Кафар тут же кинулся в свою комнату.

Впереди пошел Балага, сзади Фарида, а Кафар, как под конвоем, между ними — так они и спустились во двор. Старая Сона сметала снег у своих дверей; увидев их, она поздоровалась, но никто не ответил ей. Больше всего задело старуху, что Кафар не только не поздоровался — даже не посмотрел в ее сторону…

В тот день Кафар впервые в жизни решил напиться. Правда, и тут ему не повезло — как он ни старался опьянеть, забыть обо всем, ничего не выходило, хмель не брал его.

Домой он вернулся затемно. Тут ждало его новое испытание. Нет, дома теперь все было спокойно — Фарида не сказала ему ни слова упрека, Балаги не было видно. Теперь он даже сам хотел, чтобы Фарида нарвалась на скандал, спросила бы его, где это он до таких пор болтался — он бы тогда сорвал на ней всю свою злость, выложил бы все, что у него накипело… Но Фарида, будто ничего не замечая, быстро встала, помогла ему снять пальто, отряхнула его от снега, повесила в шифоньер и, улыбаясь, сказала: «Господи, да ты же совсем замерз». — «Замерз и замерз, тебе-то какое дело», — пробурчал он в ответ. Фарида и это спустила ему, с улыбкой продолжала ухаживать за ним. Тогда он снова не выдержал. «С чего ты взяла, что замерз, — сказал он, куражась. — Я назло тебе сидел в ресторане и пил…» Фарида, все так же миролюбиво улыбаясь, согласно кивнула: «Ну и правильно. В такую погоду что еще делать — только и пить…» Говоря все это, она откинула белоснежную, аккуратно отглаженную скатерть — под ней, на столе, оказался загодя накрытый ужин: чихиртма из курицы, котлеты, рисовый суп. Суп был на курином бульоне, сверху посыпан сушеной мятой, и аромат его мог позвать к столу и мертвого. Кроме того, на столе оказалась ваза с ярко-красными яблоками, блюдо с зеленью. «Где в такую пору она смогла найти кинзу и зеленый лук?» — подивился Кафар. Казалось, что эта сочная зелень выросла не зимой, а весной и только что сорвана с грядки.

Гасанага сегодня тоже был дома, но почему-то из комнаты матери не выходил. Фарида позвала его, он не отозвался. Она привела его, держа за плечо, повернула лицом к Кафару.

— Ну, давайте поужинаем все вместе.

Кафар хотел сказать ей как можно грубее: «Не нужно мне твое угощение», но вдруг он заметил, как напряжен Гасанага, как он отчего-то насупился, как дрожат его губы, — и сдержался. Он даже подошел к мальчику, погладил его по голове. Но Гасанага резким движением оттолкнул его руку. Кафар смутился. Он даже хотел было уйти, но Фарида остановила его.

— С этого дня он, — Фарида показала на Кафара, — твой папа.

— Папа? Ты что, все еще ребенком меня считаешь? Думаешь, я вообще ничего не соображаю? Я все прекрасно понимаю. Никакой он мне не папа, он твой любовник…

Фарида влепила сыну звонкую оплеуху. Гасанага заплакал, но даже не сдвинулся с места.

— Любовник, — выкрикнул он злобно. — Любовник!..

Фарида опять ударила его по щеке, но Гасанага, все так же не двигаясь с места, плакал и кричал, не останавливаясь:

— Любовник!.. Любовник!

Тогда Фарида пошла, принесла свой паспорт, раскрыла его перед Гасанагой.

— Вот, видишь? Смотри, смотри — с сегодняшнего дня он мой законный муж…

— Нет, — упрямо твердил Гасанага свое. Фарида его ударила, да так сильно, что мальчик упал. Кафар наклонился, чтобы поднять его, но тот сам тут же вскочил на ноги, извернулся и, влепив Кафару пощечину, бросился к двери.

— Гасанага, куда ты? — закричала Фарида. — Вернись!

Мальчишка, как был раздетый, кубарем скатился по ступенькам. Фарида кинулась за ним во двор, но было уже поздно — Гасанага несся сломя голову по улице.

— Вернись, оденься хотя бы! — крикнула ста, но Гасанага даже не обернулся. Долго простояла Фарида в надежде, что мальчик все же вернется. Он давно уже исчез из виду, мороз начал пробирать до костей, а она все стояла. Когда Фарида возвратилась в дом, у нее зуб на зуб не попадал; снег на волосах таял, стекая по щекам, казалось, Фарида плачет. И только немного погодя Кафар сообразил, что она и вправду плачет.